- Да, жизнь в движении. Вот как у тебя. Есть страстное желание – простор, скач. И ты несешься к нему стремглав, пытаешься вырваться на волю. Когда доедем до крепости, я тебя отпущу, - конь словно поняв всадника поднаддал.

 Леса, реки, степи все проносилось мимо размазанным полотном. Но все таким же красивым, радующим взор. Цепкие глаза старца разглядывали птиц, что дивными фигурами расстилались по просторному, свободному небу. На обочину дороги выскочил крупный заяц, шевеля мохнатыми ушами пригнулся, и прицелившись забрался на пенек, нервно грызя свои коготки он со страхом поглядывал на проносящегося мимо отшельника.

 Подъезжая к крутому косогору, старец придержал коня – с такого разгона на середине подъема запарится, здесь нужно медленным, размеренным шагом. Мыслитель хоть и затворник, но плечи все еще широки, от него веет былым могуществом. Да и одежда – кожаный плащ, сапоги на двойной подошве, штаны и рубаха с металлическими застежками. «Отшельники в таком не ходят» - подумал он. Но мало ли что изменилось. Инквизиция никогда не исчезнет в корне, осталось только узнать какая сейчас вера в почете.

- Помнится в походе, на Змея Черного, в Рода верили, а в землях греков в Зевса. Сколько столетий прошло – ума не приложу. Наверное, не один новый бог пришел, сменялись культуры, а здесь все так же хорошо. Лепота, - протянул старец, всматриваясь остановившимся взглядом в бескрайний мир, что открывался ему с пригорка. Лес, степи, реки и озера, все это – его жизнь.

 В лицо подул сиплый северный ветер, трепыхающийся капюшон так и норовило снести, но он держался, словно изнутри прижат незримым кольцом. Старец оглянулся, укрывая испещренное морщинами лицо от ветра, пыльная туча была уже совсем близко. Топот коней, даже передние всадники уже были едва, но различимы. Мыслитель тяжело вздохнул, тронул коня, до крепости оставалось совсем немного. Но он чувствовал, что не успевает. Дорога петляла по наклонной, вся избитая, недружелюбно заворачивающая в сторону перед каждым поворотом: телега на большой скорости разбилась бы вдребезги. Справа от небольшого перелеска, что тянулся вдоль дороги, высился величавый камень, у подножия которого лежали огромных размеров щит и меч. Старое колесо от телеги странно дополняло эту мрачную, но в тот же миг манящую картину.

- Покойся с миром брат. Ты удостоен быть в Вирии у подножия трона творца.

 Дальше, за вереницей поворотов перед глазами предстала крепость. Мрачная и холодная среди этих просторов жизни. Всем своим видом она внушала страх и покорность. Величавые башни, огромные каменные глыбы, устанавливая которые погибли тысячи рабов. Старец не без тоски вспоминал, как она строилась: свист бичей, стоны, плачь. Местный князек не жалел ничего и никого лишь бы в кротчайшие сроки построить свое пристанище. Он вспоминал, те десять лет, что отдал этому князю пытаясь вразумить его и не допустить, чтобы его дети стали тиранами как их отец. Сейчас там правит мудрый и справедливый правитель, потомок и внук тирании, но сын жалкого и никудышного, князька.

 Шум за спиной перерос в рев и гул. Гиканье и разъяренные крики стали отчетливо слышны. Степняки всегда нападали сворой, но сейчас, на удивление мудреца впереди несся отряд из пятнадцати легких конников. На мгновение глаза старца полыхнули, но тут же потухли. Медленно, словно догорающий фитилек, пытающийся в последний раз ухватиться за согревающую искорку.

- Проклятье! Магия иссякла. Интересно – это мир покинула сила или миром правит столь могущественный маг, что способен управлять потоками силы и, наверняка, как голодный хомяк загребать всю ее к себе в башню… про запас.

 Старец дернул поводья, повернув коня к крепости, и погнал несчадным галопом. В плечо что-то ударило, затем рвануло вниз, но мудрец удержался. После третьего удара плечо пронзило острой болью, стрела все-таки нашла брешь в старой кожаной накидке. Зло озираясь мудрец ловкой извернулся в седле, пропуская мимо летящие стрелы, пригнулся к гриве и свесив руку в воздухе начал чертить странные знаки.

- Земля еще жива. Но кто-то сильно потрепал ее, и сил в ней осталось…

 Он вскинул руку кверху, из земли вырвался желтоватый дым и свернулся в комок, в дряхлой старческой руке. После отшельник развернулся в седле и словно собираясь усеять этим крашеным воздухом дорогу, вскинул руку в направлении преследователей. На миг наступила тишина, сменившаяся жутким ревом. Землю словно разбудили во время дивного сна, от чего она пришла в ярость. Дорога рушилась на глазах, с сухим треском поднималась опаленная солнцем земля, плиты вставали на дыбы, рушились, придавливая всадников, открывали ямы и закрывали уже полные ловушки. Старец опустил наполненный печалью взор: опять смерть, опять боль, опять погоня и снова смерть.

 Крепостные ворота были все еще открыты, в них въезжали груженые телеги, подводы с продуктами. Здесь не редко нападали степные народы, что при захвате могут месяцами сидеть за стенами города, единственное время, когда они живут на месте. А потом, когда у жертв закончится провизия, они начнут разводить костры с подветренных сторон, так умело готовя, что найдется смельчак, который откроет им ворота.

- Эй! Старик! Куда прешь, только еду на тебя переводить. И так издох почти, так все лезешь, за жизнь цепляешься, - послышалось с крепостной стены.

- И что же… прогонишь нуждающегося в защите. Беспомощного…

- Все, не зуди! Проходи… ну, проходи же.

 Старец надвинул капюшон плотнее и легонько тронул коня в направлении распахнутых ворот. Въехав внутрь крепости, он придержал жеребца, давая ему и себе привыкнуть к шуму, что наполнял до отказа заполненные улицы. Со всех сторон доносились нервные крики, скрип телег, шум металлических сапог стражников, что неслись к стенам, выстраивались в ряды, с лязгом усаживались у бойниц. В другом конце города виднелась дряхлая мельница, странник прекрасно знал, кто живет в ней и кем он был раньше. Прислушавшись, он пустил коня в объезд, минуя рассвирепевших возниц и торговцев, что обменивались бранными криками.

 Старая уже ветхая мельница, была огорожена столь же избитым забором, деревянным больше похожим на редкий лесок из досок. В маленьком оконце виднелся тусклый свет, в углу можно было различить невысокого человека, с опущенной головой. Старец слез с коня и медленными шагами направился через двор к крошечной, ветхой дверце. Калитка протестующе взвизгнула от толчка. С верхнего этажа послышался шум, затем шаги. По лестнице спускался не молодого возраста человек, сухого телосложения с острым носом и орлиными глазами. Волосы с проседью ниспадали до плеч, на лбу была испещренная морщинами залысина.

- Ивор! Друг мой! – человек с распростертыми объятьями подбежал к старцу.

- Здравствуй Ариф сын Гота.

- Неужто ты решил вернуться. О Боги, как же ты постарел, а глаза… ты бы их видел, в них столько тоски, горя… - Ариф обошел гостя со всех сторон, после остановился и пристально всматривался в измученное, старческое лицо, - ты нужен людям, как никогда!

- А как же ты? Ариф Несокрушимый, повергший богиню смерти Диаспру. Тот, чье копье когда-то пробило грудь непобедимому Петуну. Где сейчас тот шальной взгляд, шутливые речи. В твоем голосе слышится горечь, и невероятно, но улавливается слабость. Почему ты отступился, почему не продолжил свои деяния. Твои руки… кажется они были длиннее, да и ты покрепче…

- Если бы мы не отступились, были ли люди такими как сейчас? Они живут, строят, развиваются, воюют… а тогда были мы, повергали чудищ, заевшихся богов, оберегали людей и чего бы они добились. Так бы и сопели в тряпочку. Ты тоже ушел, единственный маг из семи.

- На то были причины, Ариф. Вы так стремились к славе, власти…

- А ты не стремился?

- Но я никогда бы не поднял руку на брата!

- Это жизнь, мой друг. Они боролись за более уловливый пруд.

- Это мерзко, мне осточертело… - Ивор оборвал речь, прищурив глаза.

- О Боги, ты ранен. Сейчас, сейчас.