По непонятной причине за полчаса до начала представления меня охватил мандраж. Невидимая рука сжала желудок, ноги похолодели и стали подрагивать, голова закружилась, в глазах запрыгали серые мушки. Приступ паники напал на меня внезапно в коридоре, мне стало понятно: сейчас я упаду. Я хотела опереться о стену, но рядом оказалась дверь, которая от моего прикосновения распахнулась. Я влетела в гримерку и очутилась в уборной Лаврова. Павел сидел перед большим зеркалом и мазал лицо тональным кремом. Услышав шум, он повернулся, глянул на меня и спросил:

– Что-то надо?

– Прости, – залепетала я, – мне плохо…

Продолжение фразы застряло в горле, я потеряла дар речи. А вы бы как отреагировали, увидев у дивана на небольшой консоли человеческую голову с полузакрытыми глазами, высунутым языком и окровавленной шеей?

– Ой, мама! – взвизгнула я.

Павел проследил за моим взглядом, быстро вскочил, набросил на ужасный муляж плед с дивана и крайне раздраженно, даже зло сказал:

– Не фиг по чужим гримеркам шариться, тебя сюда не звали.

– Извини, – прошептала я, – это случайно вышло, у тебя было незаперто.

Лавров взял себя в руки.

– Ерунда, я сам виноват, надо крючок накидывать. Голова бутафорская, я снимаюсь в одном проекте в Голливуде – это большой секрет, я приглашен всемирно известным режиссером, боюсь облажаться. Вот и вожу с собой башку в сумке, вживаюсь в образ: я Гамлет из трагедии Шекспира. Вот так!

– Ага, – промямлила я, – пойду выпью воды. Что-то душно стало.

Павел кивнул, я выбралась в коридор и перевела дух. Нет, Лавров точно псих! Хотя все актеры с левой резьбой, но, согласитесь, разгуливать с отвратительным муляжом, чтобы проникнуться духом Гамлета, как-то чересчур.

Филипп Леонидович не по-светски пунктуален, он не терпит опозданий. Спектакль начался ровно в восемнадцать ноль-ноль. Зрители, сверкая бриллиантами, роскошными часами, шурша длинными платьями и источая ароматы элитной парфюмерии, уселись на свои места, поставили на столики бокалы с шампанским и оживленно зааплодировали. Самый шикарный наряд был у жены хозяина, Аллы Константиновны. Узкий корсет, расшитый драгоценными камнями, подчеркивал узкую талию, приподнимал грудь и переходил в огромную юбку, натянутую на кринолин, такую широкую, что супруга олигарха была вынуждена протискиваться в двери зала бочком. Не совсем удобный, на мой взгляд, прикид, но смотрится эффектно.

Когда публика начала рукоплескать, я, обозревавшая зрительный зал через щель в занавесе, слегка струхнула. Вдруг пьеса провалится? Или Риша не справится с ролью? Девочка здорово нервничает.

– Их там много? – спросили у меня за спиной.

Я обернулась. Вот и она собственной персоной, вся бледная, а рука, которой Ира схватила меня за плечо, просто ледяная.

– Тебе холодно? – спросила я, ощутив сильный запах горького шоколада.

Риша кивнула.

– Постарайся успокоиться, – засуетилась я, – сейчас дадут первый звонок.

Она молча прильнула глазом к щели.

– Ой, сколько народу! Полный зал!

– Наверное, твой отец не впервые созывает всех друзей, – улыбнулась я.

Риша поежилась.

– Точно, папа большой любитель тусовок и вечеринок, у нас собирается музыкальный салон раз в неделю по пятницам. Еще мы отмечаем дни рождения, праздники, вроде Нового года, Пасхи, отец регулярно приглашает гастролеров. Но я никогда не выступала на сцене.

– Даже в школьных спектаклях? – удивилась я.

Ирина стиснула кулачки и прижала их к груди. Я почувствовала резкий запах пота, его не смог скрыть даже аромат дорогих духов. Стало понятно, что девочка очень напугана. Ириша не принадлежит к числу грязнуль, я общаюсь с ней не первый день. У нее всегда красиво уложенные волосы, маникюр, а уж о том, чтобы пахнуть, как бомжиха, и речи не может быть. Но сегодня Ирише не помог дезодорант. Некоторые люди в минуту страха слишком сильно потеют. Вероятно, наша дебютантка из их числа.

Ира сделала шаг назад.

– В моем классе учатся три человека, а во всей гимназии и пятидесяти не наберется, театрального кружка в школе нет, есть изостудия, балетный кружок и класс игры на фортепьяно. Рисовать я совсем не умею, у нас хороший педагог, он очень старался, чтобы ученики добились успехов, но я даже кубик не осилила. Ну совсем не Репин. На пианино умею немного играть, но мне не победить на конкурсе имени Чайковского. Хотела актрисой стать – ничего сложного в этом нет, на репетициях Борис меня хвалил, да я и сама чувствовала, что хорошо получается. Было так весело! Муркин и Марфа меня поддерживали, одобряли, советы давали. Вчера Петр Аркадьевич даже похвалил меня: «Весьма недурственно, добавь куража, и глаз заблестит».

Я улыбнулась. Муркин славится мерзким характером, Марфа под стать ему, но они понимают: не следует кусать руку, которая протягивает тебе кусок хлеба, щедро намазанный маслом и черной икоркой. Хотя, может, актеры и не очень кривили душой. Мне Риша нравится, она трудолюбива, старательно выполняет указания Бориса, не скандалит, не ноет, по двадцать раз повторяет свои реплики, добиваясь нужной интонации.

– И Леша с Катюшей такие милые, – бубнила Ириша, ежась от холода. – Летом они ко мне в Италию приедут, у нас там большой дом. В общем, пока мы репетировали, я удовольствие получала, а сейчас боюсь, дрожу. Зачем согласилась? Провалюсь с треском, закидают меня гнилыми помидорами и тухлыми яйцами!

Я обняла Ришу.

– Мандраж перед премьерой – обычное дело, его испытывают все актеры, включая мэтров. Овощей и яиц публика теперь в театр не носит. В зале сидят друзья вашей семьи, они настроены благожелательно, врагов среди них нет. Встряхнись, соберись и не сомневайся в успехе.

Риша протяжно вздохнула.

– Насчет друзей вы не совсем правы. В партере люди, не очень хорошо относящиеся к папе с мамой. В бизнесе не дружат.

– Зачем тогда устраивать домашние спектакли? – перебила я девушку. – Разве не на радость добрым знакомым?

Риша отошла от занавеса.

– Это политика. Расчет. Возможность продемонстрировать конкурентам свою финансовую стабильность. Если в твой дом приходят сливки общества, значит, хозяин на коне. Знаете, как списки приглашенных составляются? Кого звать, а кого нет? Папа неделю думал. Конечно, никто меня не освищет, это я так, ради красного словца, сказала. Наоборот, устроят овацию, завалят цветами, будут восхищаться.

Ириша прикусила верхнюю губу, над которой белел крохотный шрам.

– Но что на самом деле они подумают? Как обзовут меня, когда поедут домой? Дурой? Выскочкой?

Я развернула девочку лицом к коридору, взяла ее за руки и повела вперед, приговаривая:

– Они тебя и без спектакля обсудят. Не думай о всякой ерунде. Хочешь стать актрисой? Хватайся за любую возможность поработать на сцене и помни: тебе не повезло.

Ириша остановилась.

– В чем?

– Ты родилась в семье очень богатого человека, – пояснила я, – уже один этот факт взбесит многих из тех, с кем ты встретишься после окончания элитной школы.

– Знаю, – спокойно ответила Риша, – моей лучшей подругой была Ксана Мордан. Когда ее переводили в обычную городскую гимназию, она мне сказала: «Ничего, скоро и твой отец разорится, пересядешь из джипа на метро, вот уж я посмеюсь». Папа Ксаны потерял свое состояние, у них с тетей Наташей вообще ничего не осталось. Дом продан, мать Ксаны свои бриллианты на аукцион выставила вместе с шубами. Не знаю, где они сейчас живут. Алик Сергеевич говорит, что ему надоели пробки на въезде в Москву, поэтому он решил перебраться из Подмосковья в город, тетя Наташа заявила о желании снова работать учительницей, дескать, Ксана выросла, ей, матери, скучно. А дочь они в простую школу отдали, якобы чтобы та научилась жизни. Хорошие объяснения, но всем же понятно, что к чему. Ксана мне больше не звонит, а в своем блоге гадости кропает.

– Будь готова к тому, что завистники, увидев твой успех, воскликнут: «Ну конечно! Папаша девчонке за деньги хорошую прессу купил», – сказала я. – И эти же люди в случае твоего провала заявят: «Ха! Ирка так бесталанна, что у отца не хватило миллионов обеспечить ее дорогу к славе». Ты всегда будешь под прицелом. Иди вперед, не обращай внимания на завистников, сплетников и подлецов, помни, человек искусства переживает и взлеты, и падения, не поддавайся на удочку тех, кто хочет тебя потопить. Плыви как ледокол.