– Нет, – очухавшись, сказала она женщине из страховой компании, – только обручальное кольцо.
Подержанная цацка за двадцать тысяч фунтов. Продай и беги, Луиза. Беги со всех ног. Джоанна Траппер бегала (и до сих пор?), в университете была чемпионкой по легкой атлетике. Однажды побежала, и это спасло ей жизнь – уж постаралась, вероятно, чтоб ее больше никто не поймал. Луиза прочла все, что висело на доске у Трапперов в кухне, – трофеи и сувениры повседневности, открытки, сертификаты, фотографии, записки. О событии, которое перепахало всю жизнь Джоанны Траппер, конечно, ни слова, обычно убийства не прикнопливают на кухонные пробковые доски. А вот Элисон Нидлер не бегала. Она пряталась.
Сына Луиза теперь почти не видела. Он предпочел жить в общаге – лучше в школе, чем с матерью. По выходным звонил тем же парням, с которыми проводил всю неделю.
– Хватить психовать, – сказал Патрик. – Ему шестнадцать, он расправляет крылья.
Луизе на ум пришел Икар.
– И учится летать.
Луиза вспомнила мертвую птицу, что лежала под дверью в выходные. Дурной знак. Мальчишка пришел, увидал воробья, сказал: «Застрелю-ка воробышка я».
– Ему надо расти.
– Не понимаю зачем.
– Луиза, – мягко сказал Патрик, – Арчи счастлив.
– Счастлив?
Применительно к Арчи это слово не всплывало с тех пор, как он был совсем маленьким. Сколь удивительно, восхитительно свободным и счастливым был он тогда. Луиза думала, это счастье навечно, не знала, что счастье детства тает, потому что у нее-то счастья в детстве не случалось. Сообрази она, что Арчи не навсегда так солнечно невинен, – лелеяла бы каждое мгновение. А сейчас, если она захочет, все это можно повторить. Северный ветер взвыл. Она захлопнула дверь.
Она возвращалась после совещания с командой «Аметист» в Гайле. Так Луиза впервые столкнулась с Элисон Нидлер – за полгода до убийств, когда несколько месяцев стажировалась в «Аметисте», в отделе защиты семей. Дэвид Нидлер, вопреки судебному распоряжению, занял позицию на газоне перед домом в Тринити и пригрозил, что устроит самосожжение на глазах у детей и бывшей жены, которые наблюдали сверху из окна. Когда Луиза примчалась следом за полицейской машиной, Дебби, сестра Элисон, стояла на крыльце и издевалась над Дэвидом. («Деббс у нас на язык скора», как выразилась Элисон. Что ж, Деббс за это поплатилась.) Ну, может, не издевалась – дразнила. («Давай, паршивец, посмотрим, как ты запылаешь».)
Назавтра в суде Дэвиду Нидлеру вынесли предупреждение, велели соблюдать распоряжение, к семейству не приближаться, и он так и делал, только спустя полгода вернулся с пистолетом.
Луиза въехала на стоянку в Хауденхолле. Отметиться в отделе, забрать свою машину, через пять минут опять в пути. Времени полно.
– Финальный отчет криминалистов, босс, – возвестил малолетний констебль Маркус Маклеллен, протягивая ей папку. – Как и предполагалось, пожар в зале автоматов – явно умышленное разжигание огня.
Двадцатишестилетний Маркус получил бакалавра по средствам массовой информации в Стерлинге (а кто нет?) и шевелюрой располагал такой, что, если б он ее отрастил, а не подстригал практично под каракулевую шапку, обзавидовалась бы Ширли Темпл. Он играл в регби, и однажды субботним утром Луиза чуть не околела на морозе, до хрипоты подбадривая Маркуса с трибуны (прекрасный, оказывается, метод спустить пар); ради худосочного неспортивного Арчи она на такие жертвы ни разу не пошла.
Маркуса перевели из полицейского участка, дело Нидлера было его крещение огнем, и он справился даже лучше, чем Луиза ожидала. Милый мальчик, просто ангелический, правильный, как римская дорога, круче, чем догадаешься по виду, и неизменно жизнерадостный. Как Патрик. Откуда она берется, эта жизнерадостность, – с молоком матери впитана? (Бедный, значит, Арчи.)
Она взяла Маркуса под крыло – наседка, одно слово. Материнских чувств к коллегам Луиза прежде не питала – душу баламутит будь здоров. Очевидно, возраст, решила она. Но Маркус? – странное латинизированное имя, не в Риме же родился – в Сайтхилле. («Увлеченная матушка, босс, – пояснил он. – Хорошо, что не Титус. И не Секстус».) В деле Нидлера Маркус явил редкую остроту ума, но Луиза его отстранила, дала другое задание. Сказала: «Чтобы ты набрался опыта», но на деле просто не хотела, чтоб он зациклился на Элисон Нидлер, как зациклилась она. И теперь Маркус трудился над залом игровых автоматов на Брэд-стрит – пару недель назад автоматы таинственно пожрало огнем.
– Страховка? – гадала Луиза. – Или злонамеренно? Или гопота со спичками баловалась?
«Умышленное разжигание огня» – причудливое шотландское обозначение поджога, и Луиза полагала, что главный подозреваемый – всегда владелец. Когда ты на мели, соблазн страховки манит неодолимо. Бриллиант за двадцать тысяч – а зал автоматов за сколько? Владелец зала – не кто иной, как Нил, муж прелестной Джоанны Траппер. («А чем занимается мистер Траппер?» – как бы между прочим спросила она вчера Джоанну Траппер. «Ой, всяким разным, – беспечно ответила та. – Нил вечно ищет новые возможности. Прирожденный предприниматель».) Поди догадайся, с какой стати прелестная доктор Траппер вышла замуж за человека, чьи деловые интересы устремлены к лобковому, как его называют, треугольнику Брэд-стрит, где куда ни плюнь – стрип-клубы, кабаре и бары сомнительного свойства. Ей бы выйти за кого пореспектабельнее – скажем, за хирурга-ортопеда.
По словам жены, Нил Траппер работал в «индустрии развлечений», а это понятие трактуется очень широко. Мистера Траппера, судя по всему, развлекают два-три игровых зала, пара оздоровительных клубов (не сказать чтобы шикарных), стайка частных машин для аренды (видавшие виды четырехдверки, которые притворяются «авто для руководителей») и пара косметологических кабинетов – один в Лите, другой в Сайтхилле, оба опасны для здоровья; наверняка Джоанна Траппер их не посещала – они не тянут на спа-салон в «Шератоне».
– Поведай мне про нашего мистера Траппера.
– Ну, – сказал Маркус, – приехал в Эдинбург, начал с передвижной бургерной на площади Бристо – у него паслись студенты и те, кто из пабов выходит.
– Бургерная на колесах. Высокий класс.
– И однажды под утро она сгорела дотла. Внутри никого не было.
– Вот так совпадение.
– Потом завел бар, кафе, службу доставки питания – что под руку подвернется.
– Горело что-нибудь?
– Кафе горело. Проводка.
– А игровые автоматы?
– Внутри все залито бензином, – сказал Маркус. – Не с бухты-барахты подпалили. Черный ход взломан, сигнализация сработала, но, когда приехали пожарные, все уже полыхало.
– Поговаривают что-нибудь про мистера Траппера?
– Поговаривают, что чист. Негодяйчик, но как ни посмотри – нормальный бизнесмен.
– Только знакомые у него нечистоплотные?
Луиза уже видела фотографии, присланные отделом по мошенничеству, – прекрасные четкие снимки Траппера, который неделями вкушал разнообразные напитки с неким Майклом Андерсоном из Глазго и толпой его прихлебателей.
– Свита, – пояснил Маркус. – Вы посмотрите на эти лица. Только мамочке милы.
Андерсона подозревали в распространении наркотиков в Глазго, но в своем роскошном пентхаусе он обосновался на столь недосягаемой вершине пищевой цепи, что полиция Стрэтклайда никак не могла его прищучить.
– Хорошие адвокаты, – сказал Маркус.
– Или плохие. Как посмотреть.
Сотрудники Мошенничества считали, что Андерсон исчерпал возможности отмывать деньги в Глазго и примеривался к Эдинбургу, хотел попользоваться Нилом Траппером и его «всяким разным», как выражалась его прелестная жена. Доктору Траппер слово «жена» шло несравнимо больше, чем Луизе.
– Как вы познакомились? – спросила вчера Луиза, делая вид, будто она из тех дамочек, кого хлебом не корми – дай послушать романтическую историйку, кто подпевает «Воскресным песням о любви» Стива Райта[47], стряпая мужу завтрак в постель, – короче, вовсе не здравомыслящая корова, которая, вероятно, вот-вот пошлет рапорт о твоем муженьке прокурору.
