Мохаммед Али: жизнь после жизни
Весной 1979 года Али объявил, что покидает ринг, но в следующем году снова вернулся. Боксеры, как и балерины, не умеют уходить вовремя. Он хотел встретиться с Лэрри Холмсом,
своим бывшим спарринг-партнером, ставшим чемпионом мира. Холмс хорошо усвоил уроки Али. Это был прекрасный боксер, хороший тактик с неплохим ударом. Он находился в оптимальном для профессионала-тяжеловеса возрасте, 30 лет, когда уже пришла настоящая выносливость, а силы еще как молодые.
В Али верил только он сам. Экс-чемпион мира Флойд Пат-терсон известен тем, что говорит очень редко, но метко. По поводу возвращения Мохаммеда он выдал следующий комментарий: «Али так промывает себе мозги, что начинает верить, что может что-то сделать, и обычно он это делает. Но нельзя так промыть себе мозги, будто станешь снова молодым».
Ему вторил и Холмс: «Не продавай свою гордость за деньги. Дай своим детям возможность гордиться тобой, потому что им есть чем гордиться. Их отец — самый великий боец, который когда-либо жил». Доктор Пачеко предсказывал кошмар.
Почти 20 лет, глядя на Али, люди убеждались, что невозможное возможно, что, пока ты жив, остается надежда на победу, и в конце концов публика полюбила его таким, каким он был: крикун, хвастун, зазнайка, временами хам, но вместе с тем богатырь духа и тела, порядочный человек и благородный соперник. И вот теперь этот герой с теми же шутками и прибаутками шел на плаху. Героя любят, когда он идет на подвиг, но больше всего его любят, когда он идет на собственную казнь. Поэтому сейчас Али любили больше всего. Все понимали, что шансы на победу у него такие же, как у осужденного на казнь против палача.
Бой состоялся 2 октября 1980 года в Лас-Вегасе. Незадолго до выхода на ринг Али заснул, чем показал, что с нервами у него полный порядок. Когда он вышел на ринг, многим показалось, что этому кудеснику все-таки удалось повернуть время вспять: он выглядел поразительно молодым. Но это была лишь видимость. Мохаммед слишком быстро сбросил вес — и этим ослабил себя. Кроме того, он закрасил седину в волосах, но так моложе не станешь.
Прошел только один раунд, а все уже было ясно. «У меня ничего не осталось. Ничего. Я знал, что это безнадежно. Все, о чем я мог думать, это что впереди еще 14 раундов!» — сказал Али после боя.
Знаменитый джеб превратился в усталый толчок, правая рука была лучше, но этого было мало, мало, мало... Несколько раз он сумел достать Холмса правым кроссом, но тот только встряхивал головой и снова бросался в атаку. В девятом раунде Али дважды, отпрянув от Холмса, сгибался пополам и закрывал лицо руками. Это была не глухая защита, а жест боли и отчаяния. Огромный Мохаммед был похож на плачущего ребенка. На это невозможно было смотреть.
Никогда ни один ринг не видел столько плачущих людей. Плакал Дон Кинг, плакал Анджело Данди, который провел в его углу 20 лет, плакали все друзья Али, плакало ползала. В прошлое уходила эпоха, в прошлое уходил символ веры: его все-таки победили. И каждый зритель чувствовал, что победили и его.
После десятого раунда в углу Али разыгрался последний акт драмы. Рыдающий Бундини пытался заставить Данди выпустить Али еще на один раунд. Весь в слезах, Данди закричал: «Все! Я здесь решаю. Он не будет драться». Али никогда не капитулировал, он и сейчас не проронил ни слова.
Едва бой закончился, зарыдал и Холмс. Он бросился в угол к Али и закричал на весь зал: «Я люблю тебя! Я уважаю тебя! Мой дом — твой дом. Когда тебе что-нибудь будет нужно, ты только позови меня, и я приду!»
Зал застонал. Если бы кто-то лет 15 назад предсказал все это, его сочли бы сумасшедшим. Но кто помнил, что было 15 лет назад? Если бы кто-то попытался здесь позлорадствовать, его бы, наверно, растерзали. В этой обстановке только сам Али и сохранил присутствие духа. Холмс, все еще стоявший в его углу, сказал: «Я не хотел делать тебе больно». Али слабо улыбнулся и ответил: «Так чего ж ты делал?»
Потом Холмс зашел к нему в раздевалку и попросил пообещать, что тот больше никогда не выйдет на ринг. Али в ответ выдал пародию на самого себя, еще раз показав, как он требовал, чтобы Холмс вышел против него. Лэрри подавился смехом, а на глазах у него снова выступили слезы. Так он и ушел от Али.
Через год с лишним, 11 декабря 1981 года, Мохаммед вышел на ринг еще раз в городе Нассау на Багамах. Его противником был неплохой боксер Тревор Бербик. Бой продолжался все отведенные на него 10 раундов, но только в седьмом зрители увидели какое-то подобие прежнего Али, но это была лишь вспышка. Последняя. Победа Бербика не вызывала сомнений ни у кого, в том числе и у Али. «Время все-таки догнало меня», — сказал он после боя. Он уже страдал расстройством речи и болезнью Паркинсона в начальной стадии. Через несколько лет она в сочетании с букетом других заболеваний превратит его в развалину.
Но и потеряв свою внешнюю оболочку, превратившись в трясущийся студень, Али остался самим собой. Когда в Лондоне на презентации его биографии, написанной Томасом Хаузе-ром, женщина средних лет, увидев его, расплакалась, Мохам-мед подошел к ней и сказал: «Не надо. Господь благословил меня. У меня была прекрасная жизнь, и она по-прежнему хороша. Теперь я развлекаюсь». Женщина перестала плакать и улыбнулась.
Когда взгляд Хаузера упал на него через несколько секунд, Али, состроив какую-то немыслимую рожу, говорил высокому и очень красивому молодому негру: «Ну до чего ж ты страшный! Ты даже страшнее, чем Джо Фрезер!» Парень давился от смеха и протягивал книгу для автографа. Боги не нуждаются в нашей жалости.
В 1996 году ему доверили зажечь олимпийский огонь в Атланте. Зрелище получилось тяжелым. В какие-то мгновения казалось, что Али не справится с этой несложной задачей, но он справился.
17 января 2002 года Америка пышно отметила 60-летие Мохаммеда Али. В голливудской аллее славы была заложена его звезда, и Али потребовал, чтобы ее вмонтировали в стену, а не в мостовую, как все остальные, чтобы «на нее не наступали люди, которые его не уважают». Кого он имел в виду?
Еще Мохаммед Али, родившийся Кассиусом Марцеллиу-сом Клеем, посетовал на то, что черные американцы по-прежнему дают своим детям «имена белых», а надо давать имена «туземные».
Смотреть на это было тяжело. Юбилей — дело веселое, а здесь все было либо грустно, либо нелепо. Особенно замечание Али об именах. И дело здесь, конечно, не в том, что имя Мохаммед Али такое же «родное», как и Кассиус Клей. И не в том, что Мохаммед Али, как рассказывали люди, знавшие его, и через много лет после принятия ислама понятия не имел о том, что ему нельзя есть свинину.
Был когда-то такой долгоиграющий анекдот. Выходит партизан из леса и спрашивает бабку у дороги: «Немцы далеко?» «Сынок, — отвечает та, — да война-то двадцать (тридцать, сорок, пятьдесят — в зависимости от времени рассказа) лет назад кончилась». «Надо же, — говорит партизан, — а я до сих пор поезда под откос пускаю».
Вот и Али не заметил, что война кончилась и что уже новый расизм, черный, пустил такие глубокие корни, что их еще долго и тяжело придется выкорчевывать в наступившем веке, как бы политики сейчас ни прятались от этой проблемы. А он все поезда под откос пускает. И, видно, будет пускать уже до самого своего конца, заставляй миллионы своих почитателей ежиться от чувства неловкости за него.
И все же, когда все слова, в том числе и самые неуместные, уже произнесены, остается Мохаммед Али, который и сейчас, весь дрожащий, как студень, может сказать о себе: «Люди думают, что я страдаю. Я хочу, чтобы ко мне вернулось здоровье, но я не страдаю. Что, если бы я по-прежнему был суперменом? Что, если бы я выиграл два последних боя, если бы у меня не было проблем со здоровьем? Я бы по-прежнему говорил, как раньше. Пытался бы угнаться за своим собственным имиджем, давал бы интервью, занимался бы рекламой. Я бы, наверно, был несчастен. Я бы не был человеком».
Это все тот же Кассиус Клей, тогда еще Кассиус Клей, который в 1964 году победил свой лютый страх, а вместе с ним и чемпиона мира, страшного Санни Листона. Это все тот же Мохаммед, который в 1974 году нокаутировал еще более страшного Джорджа Формена. Это все тот же Али, который в 1975-м чуть не умер на ринге, но победил Джо Фрезера.
