— Но послушай, Линда, так дела не делаются! На прошлой неделе, когда мы с тобой разговаривали, ты собиралась послать Зои подарок по почте, — с плохо скрытым раздражением заявила бабушка.

— Это было до того, как ты сказала, что вы встречаетесь в кафе, — отрезала мама и недовольно посмотрела на меня. — Зои, разумеется, не пришло в голову пригласить родную мать, но я уже смирилась с мыслью, что вырастила неблагодарную дочь!

— Мама, ты за два месяца ни разу мне не позвонила! Как я могла тебя куда-то пригласить?

Я честно старалась говорить спокойно. Я не хотела превращать встречу с бабушкой в безобразную семейную сцену, но что я могу поделать, если мама обладает потрясающей способностью несколькими фразами доводить меня до белого каления?

Если не считать миленькой деньрождественской открыточки, которую я получила от нее сегодня, мы с мамой за все это время общались один-единственный раз, когда она заявилась в Дом Ночи в родительский день под ручку со своим придурочным муженьком, моим ненавистным злотчимом Джоном.

В тот раз мой злотчим, старейшина общины Людей Веры, во всей красе продемонстрировал свои самые чудесные качества: узколобость, упертость, фанатичную нетерпимость и ослиное высокомерие. Не удивительно, что ему указали на дверь и попросили больше не возвращаться. Разумеется, моя мамочка, как покорная жена, засеменила за своим повелителем и сделала мне ручкой.

— Разве ты не получила мою открытку? — Похоже, ее резкий голос все-таки дал небольшую трещину под моим суровым взглядом.

— Получила, мама.

— Видишь, я о тебе помню!

— Да, мама.

— А ты могла бы хоть разок сама позвонить матери, не переломилась бы! — на этот раз в голосе ее зазвенели слезы.

— Извини, мама, — вздохнула я. — Ты же знаешь, в конце полугодия всегда столько контрольных, просто голова идет кругом.

— Надеюсь, ты успеваешь в этой школе?

— Да, мама.

Как ей удается заставлять меня испытывать печаль, одиночество и злость одновременно?

— Очень хорошо. — Мама промокнула платочком глаза и начала колдовать над принесенными коробками. Потом деланно радостным голосом скомандовала: — Ну ладно, давайте праздновать! Зои, сейчас мы откроем подарок, а потом ты сходишь в кафе и закажешь нам кофейку к сладкому. Вот видите, как хорошо, что бабушка меня пригласила! Я так и знала, что кроме меня никто не вспомнит о торте.

Мы послушно уселись на свои места, а мама принялась сражаться с непослушной ленточкой на кондитерской коробке.

Мы с бабушкой украдкой понимающе переглянулись. Я же говорю, мы понимаем друг друга без слов! Я прекрасно знала, что она не приглашала маму, а бабушка отлично помнила, что я ненавижу именинные пироги. Особенно дешевые переслащенные торты, которые мама с непонятным упорством каждый год заказывает в кондитерской.

В жутком остолбенении, с каким обычно глазеют на развороченные после аварии машины, я смотрела, как мама открывает коробку, демонстрируя скромный квадратик однослойного белого тортика. Выведенная красным кремом стандартная надпись «С днем рождения!» великолепно гармонировала с алыми кремовыми пуансетиями по углам. Зеленая сахарная глазурь отлично дополняла картину.

— Чудо, правда? Нарядно и так по-Рождественски! — прощебетала мама, пытаясь незаметно отцепить с крышки ярлычок с крикливой надписью о 50%-ой уценке. Внезапно ее осенила новая мысль, и она в ужасе вытаращила на меня глаза.

— Неужели ты больше не празднуешь Рождество?

Оказывается, я еще не забыла отрепетированную за три года фальшивую улыбку и с легкостью натянула ее на лицо.

— Мы празднуем Йоль, день зимнего солнцеворота. Он был два дня назад.

— Представляю, как у вас сейчас красиво в школе! — улыбнулась бабушка и ласково похлопала меня по руке.

— Ах, откуда там красоте-то взяться? — снова завелась мама. — Она же ясно сказала — Рождество они не празднуют! Значит, и елок не наряжают.

На этот раз мне не пришлось ничего объяснять, потому что бабушка пришла мне на помощь.

— Линда, Йоль праздновали в те далекие времена, когда никакого Рождества еще и в помине не было. Наши предки украшали ели, — бабушка с едва заметным сарказмом подчеркнула это слово, — на протяжении тысячелетий. Так что эту традицию христиане позаимствовали у язычников, а совсем не наоборот. Скажу тебе больше, христианская церковь не случайно выбрала датой рождения Христа именно двадцать пятое число, так христианство подстраивалось под празднование Йоля. Разве ты забыла, как когда ты была маленькая, мы с тобой всегда обмазывали шишки арахисовым маслом, нанизывали на нитки яблоки, попкорн и клюкву и наряжали большую елку перед домом? Помнишь, я еще называла ее Йольской елкой, чтобы отличать от Рождественской, которую мы ставили дома? — Бабушка с едва заметной грустью и растерянностью посмотрела на свою дочь, а потом повернулась ко мне. — Наверное, вы у себя тоже так делаете?

Я с готовностью закивала.

— Ага, это так здорово! Выглядит потрясающе, а птицы и белки просто с ума сходят от таких украшений.

— Ладно, открывай скорее подарки и давайте пить кофе с тортиком! — скомандовала мама, давая понять, что наши слова ей до лампочки.

Бабушка просияла.

— Да, детка, мне уже целый месяц не терпится вручить тебе мои подарки! — Она нырнула под стол и вытащила оттуда два свертка. Первый был большой и упакован в виде небольшого шатра из яркой (и при этом совершенно не рождественской) оберточной бумаги. Второй подарок был размером с книгу, элегантно завернутую в шелковую кремовую бумагу, как любят упаковывать покупки в дорогих бутиках. — Сначала вот этот, — велела бабушка, пододвигая ко мне бумажный сверток в виде шатра.

Я нетерпеливо разорвала бумагу — и увидела сказку моего детства.

— Бабуля!!! Спасибо, спасибо тебе! — Я зарылась лицом в пушистый кустик цветущей лаванды, высаженный в глиняный лиловый горшок, и глубоко вдохнула знакомый аромат. Говорят, запахи — лучшая машина времени. Так оно и оказалось. Волшебный запах цветка мгновенно напомнил мне о долгих летних днях на лавандовой ферме и пикниках, которые мы устраивали с бабушкой. — Просто чудо, — тихо прошептала я.

— Пришлось спешно вырастить его в теплице, чтобы он зацвел к твоему празднику. Да, и вот тебе еще, — бабушка выдала мне объемистый бумажный пакет. — Там специальная лампа дневного света и крепеж, чтобы ее установить. Можешь не беспокоиться, наш цветочек будет получать достаточно света, и тебе не придется раздвигать шторы и издеваться над своими глазами.

— Ты все предусмотрела! — восхищенно улыбнулась я и украдкой покосилась на маму.

Неужели ей не нравится? Судя по безучастному маминому виду, мысли ее витали где-то очень далеко отсюда. Мне хотелось спросить, зачем она вообще сюда притащилась, но к горлу вдруг подступил предательский комок слез. А я-то надеялась, что уже переросла мамин талант доводить меня до истерики! Похоже, семнадцать лет это еще не так много, как мне казалось…

— Эй, Птичка Зои, ты о чем задумалась? А второй-то подарок для кого? — ласково спросила бабушка, протягивая мне подарочек в роскошной шелковой бумаге.

Ясное дело, она тоже заметила каменное молчание мамы и, как обычно, попыталась хоть как-то разрядить обстановку. Как будто она виновата в том, что у ее дочери напрочь отсутствуют материнские чувства!

Я проглотила комок в горле и развернула второй подарок. Внутри оказалась книга в тяжелом кожаном переплете, судя по виду — древняя, как сама земля. Но тут я увидела название и ахнула.

— «Дракула»! Ты раздобыла старое издание «Дракулы»?

— Бери выше, Птичка! Посмотри на оборот титульного листа! — сияя от гордости, велела бабушка.

Я раскрыла книгу — и не поверила своим глазам.

— Боже мой! Да это же первое издание!

Бабушка залилась счастливым смехом.

— Теперь перелистни еще одну страничку.

Я так и сделала, и обнаружила в нижней части титульного листа размашистую подпись Брема Стокера и дату — январь 1899 года.