Происходило что-то непонятное. Что-то жуткое.

Может, напарник, не заметив, что Димка отстал, просто ушел вперед?

Замерев, Димка стоял напряженно прислушиваясь к шорохам во мраке, надеясь услышать такой родной, успокаивающий звук шагов Федора. Но тишина окружала его со всех сторон. Тяжелая давящая тишина. И мрак. С каждой секундой шорохи туннеля все отчетливее звучали вокруг – когда шагаешь, не слышишь почти ничего постороннего, только собственное дыхание. Но туннель всегда живет своей особенной жизнью. И стоит остановиться, как эта жизнь дает о себе знать, заполняя все пространство. Слабое потрескивание поверхности бетонных стен, шелест осыпающейся изоляции, отслоившихся частичек на остатках труб и электрических кабелей вдоль стен, сдавшихся под натиском времени и коррозии. Звук капель, конденсирующихся на своде и звонко падающих вниз, на пути. А еще – ветер.

Нестерпимо, до дрожи захотелось увидеть свет, и Димка запоздало вспомнил, что у него есть свой фонарь, – нужно только достать его из рюкзака! Стараясь не шуметь и не тревожить то, что могло притаиться во мраке, он торопливо стянул автомат с плеча и опустился на корточки, аккуратно, почти беззвучно положив его рядом. Затем запустил руку в сброшенный рюкзак, шаря вслепую.

Где-то впереди раздался глухой, но мощный удар, гулко разнесшийся по жерлу туннеля. Димка замер, мгновенно превратившись в каменное изваяние. Он так и не нашел фонарь, но теперь боялся даже пошевелиться, чувствуя, как от ужаса, сжавшего горло и перехватившего дыхание, шевелятся волосы на затылке. Метров сто? Или всего пятьдесят? Такой звук не мог исходить от человека. Словно что-то огромное, могучее приложилось кулаком по путям, едва не вздыбив поверхность.

Тоненький неестественный смех, раздавшийся вдруг всего в двух шагах, заставил его вздрогнуть и мгновенно взмокнуть с ног до головы. Даже не смех – хихиканье. Как будто некое существо, не обладая человечьими голосовыми связками, старалось подражать человеческому смеху – или передразнивать его. Димка против воли шевельнулся, и рукоять фонаря сама ткнулась в ладонь. Он тут же выхватил его из рюкзака, но так и не включил – тяжелый гулкий удар, такой же, как и первый, опять прокатился по туннелю. Пути под ногами вздрогнули, секунду спустя порыв ветра обдал мокрое от пота лицо. Димка снова оцепенел, инстинктивно чувствуя, что любое движение для него сейчас может оказаться смертельно опасным.

На этот раз было гораздо ближе.

Может быть, всего метров двадцать.

Против такой твари, неизвестно как проникшей в туннель, автомат, скорее всего, бесполезен. Как тогда – на поверхности. В его первый и последний выход сталкером, которым он так и не стал… Жалкое оружие, созданное людьми против себе подобных…

И вдруг что-то мертвой хваткой вцепилось ему сзади в плечо.

Из груди вырвался крик, Димка как сидел на корточках, так и рванулся прочь, ужом выворачиваясь из чьей-то лапы, вслепую отмахнулся назад рукой… и тут же получил затрещину, от которой наконец проснулся.

Буквально вздернув его на ноги с корточек, Кротов с недюжинной силой тряс парня за грудки, как тряпичную куклу.

– Да ёханый бабай, пацан! Тебе кошмар снился, я тебя от кошмара спасал, понял, нет? Ты на ходу заснул, чудак, скажи кому, так не поверят же, что такое возможно! Ты спал, понял?

– Федор… – только и выдохнул Димка, чувствуя, как его охватывает невероятное облегчение, а ноги того и гляди подкосятся от подкатившей слабости, и он снова рассядется на шпалах. Нет никакого монстра в темноте. Ему это все почудилось. Всего лишь почудилось…

– Я спохватился, а ты уже сидишь на шпалах и сопишь в две дырки, – озабоченно, пополам с удивленной насмешкой, продолжал Федор. – Не, ну ты даешь, блин! Может, тебе еще разок пощечину отвесить? Для профилактики? Вон ведь сразу в себя пришел, а то сперва драться полез. Я его спасаю, а он драться, вот чертяка.

– Отпусти, – выдавил Димка, чувствуя, как сгорает от стыда. – Хватит уже трясти.

Он дернулся, отступая на шаг, и Федор наконец оставил его в покое.

– О, так я еще и виноват! – возмутился напарник. – Ты вообще слышал про такую штуку, как совесть? Понимаю, редкое явление в наше непростое время, но хоть какие-то зачатки должны же в тебе развиться!

– Знаешь что, Федор?

– Ну что, что?

– Да пошел ты сам знаешь куда! – неожиданно для себя зло бросил Димка.

– Та-ак, все с тобой ясно, – сразу поскучневшим голосом протянул Кротов. – Вот тебе фонарь, теперь ты пойдешь впереди, а я присмотрю за тобой. Заодно и делом будешь занят, наверняка не заснешь – надо же кому-то дорогу освещать.

– Договорились.

Димка вырвал из руки напарника протянутый фонарь, резко развернулся и пошел вперед.

– Эй, пацан, ты вообще в порядке?

– Нормально.

– Может, я…

– Федь, а Федь…

– Опять послать хочешь? – подозрительно уточнил Федор.

– Нет, Федь. Только попрошу. Помолчи, а? Просто – помолчи.

И что-то такое было в голосе паренька, что Кротов заткнулся.

Ведь в этом кошмаре у Димки были целы обе руки. Обе. По лицу сами собой потекли жгучие слезы, и он не стал их смахивать – в темноте не от кого было прятаться, а шагавший теперь за спиной напарник не мог увидеть его лицо. Димка никогда никому не желал зла и не мог понять, почему жизнь так жестоко с ним обошлась. Проклятая темнота. Проклятый калека. Проклятая жизнь.

Прерывисто вздохнув, он стиснул зубы и постарался взять себя в руки.

Осталось уже меньше половины пути до Электрозаводской, и хотя лично его там никто не ждал, все же там был свет. Настоящий свет, а не это жалкое пятно фонарика, едва освещавшее крошечный участок пути. И еще там жили люди. Человеку нельзя одному, даже такому бесполезному калеке, как он. Присутствие людей успокаивало, настраивало мысли на более мирный лад. Растворяло страхи туннелей, наполняло его жизнь хоть каким-то смыслом…

Долбаный автомат. Димка снова поправил ремень и ускорил шаг, стараясь поскорее вырваться из ненавистного пространства бетонной кишки к станции.

Темнота – вечный спутник всех подземных жителей – должна была стать привычной с рождения и для Димки. Должна была, но не стала. Темнота его душила. Сколько он себя помнил, как только начал осознавать взрослый мир и узнал о поверхности, его душа сразу заболела идеей вырваться под открытое небо. А может, именно история с блужданием по туннелям поселила в душе его как свинец тяжелую ненависть к вечно царившему в метро мраку. Как только мальчик повзрослел достаточно, чтобы осознать, кто такие сталкеры, он сразу заразился идеей стать одним из них. Из тех, кто способен вырваться на поверхность. Пока ему не стукнуло шестнадцать, Сотников об этом и слышать не хотел. Надеялся, что Димка передумает и детская мечта развеется, уступив взрослым жизненным реалиям. Да и работы на Бауманской хватало на всех с избытком. С лет шести Димка уже махал метлой, наводя порядок на рабочих местах после смены, как и многие другие подростки. С восьми освоился у токарного станка, вытачивая несложные детали для разных хозяйственных нужд. В тринадцать легко управлялся с электросваркой при изготовлении сложных металлоконструкций. К шестнадцати его взяли под опеку и обучение науке опытные спецы Бауманки, мастерившие детали для оружия взамен пришедших в негодность. В какой-то момент Димка все острее стал осознавать, что еще год-два, и хозяйственные заботы похоронят его мечту навсегда. И тогда на столе Сотникова каждый день стала появляться короткая записка: «Отпусти в Полис, отец. Я хочу стать сталкером». Сотников поначалу его просьбу не воспринял всерьез. Да и подумать – какой из него, немого, сталкер. Но записки повторялось с завидной настойчивостью. Не помогали ни разговоры с сыном по душам, ни ругань, ни увещевания. Время шло. Сотников не уступал. По всем признакам из смышленого парня, схватывавшего все на лету, в будущем должен был получиться хороший оружейник, и глава Альянса не хотел и думать о том, чтобы сын бросил обучение и подался невесть куда ради непонятной блажи. И тогда Димка, терпение которого иссякло, пошел на отчаянные меры.