– Сижу я на корточках, уже и сил нет сидеть-то, ноги затекли, мама не горюй, а из меня уже ни капли не выходит. Так, пустые хлопоты! – сокрушенно говорил он. – Боль в желудке аж наизнанку выворачивает. Я ж с каждым разом все дальше уходил, там, на краю зеленки, уже все того, – невесело улыбается, – загадил. Ну, сижу, никого не трогаю, вдруг показалось, шевелится что-то. Подумал еще, может, геккон, может, варан шебуршится. Сижу, слушаю, автомат поближе подтянул. А тут, оба-на, из-за спины кто-то наваливается; ну я и саданул туда, за спину, прикладом. Вот, попал в нос вашему снайперу. Хорошо, увернулся он, вскользь приклад прошел, а то б сломал на хер нос-то…
Да уж, попал Лиса. Я потихоньку засмеялся, спрятал лицо, уткнувшись в землю. Ко мне подобрался Гена:
– Ну, чего ржешь? Сам прикинь, – спокойно, не оправдываясь, заговорил он. Почти до самой опушки меня никто не слышал, никто не дернулся, я их всех мог снять очень даже быстро. Расселись на броне как зяблики, блин! – выплюнул разжеванную спичку Лиса. – Только ближе стал выдвигаться, а тут, тьфу ты… вот же гадство какое, все засрано, на мармус… – Лиса брезгливо сморщил большой нос, сунул в рот новую спичку. – Я попытался обойти эти естественные преграды, ну и почти в задницу носом этому… Балибину…
– Билибину, – поправил Саня.
– Билибину, – согласился Гена. – Ага, в общем, чуть не въехал в него, шарахнулся в сторону, а этот придурок меня прикладом… по морде… Вот так и помогай после этого всяким там.
Оба сердито посопели.
– Так чего у вас тут произошло? Из-за чего шум-гам? Зачем мы так быстро к вам пробирались? Вы что, не могли у своих помощи запросить? – засыпал я вопросами Билибина. – А ты, Лиса, шлепай назад, бди! А то тебе за нос твой разбитый Николаич дыню обещал. Смотри, еще парочку пропишет.
Гена ушел в свой сектор, расчехлил винтовку, прильнул к окуляру и усердно заскользил взглядом по ландшафту.
– Понимаешь, мы тут в разведке были, вроде как в этом кишлаке то ли лежка духовская была, то ли новая банда формировалась, – начал рассказ Билибин.
…Подошли погранцы с той самой стороны к кишлаку, откуда и мы появились. Заглушили БМП, в дозор пошли Билибин и Великий. Вышли почти к самому доту, за ним арык течет. Вроде бы тихо. Решили проверить. Саня вышел, не скрываясь, из зеленки, зарядил «муху» и всадил снаряд прямо в небольшую амбразуру ДОТа. Только метнулись с Начальником к дувалу, а тут огонь из кишлака открыли. В общем, разведка боем получилась. Залегли парни в зеленке, начали отстреливаться из автоматов; благо духи не пошли в атаку, а то б растерли в глину пацанов. На стрельбу из зеленки выскочила БМП, не останавливаясь, дошла до дота, врезалась заостренным краем передка в дувал и почти полностью развалила его. Обзор увеличился намного. Видно стало, как духи перебегали от дувала к дувалу, сначала подтягивались к центру кишлака, видимо, надеясь задолбить шурави, а то и разжиться броней в личное пользование. Тем более что БМП стояла глухо, пушка молчала. Из машины выкатились сержант, сапер Толик Щербаков (Щерба) и Митек (Витька Митин), наводчик-оператор. Что за фигня? Может, горит машина? Да нет, целехонькая стоит, только молчаливо так, скромненько. Мужики за броней прячутся, стреляют по духам. Саня Билибин к ним подкатился, мол, в чем дело-то, сержант? Синицын отмахнулся только, вскарабкался на броню, скатился в люк БМП. Оказалось, что Митек то ли плохо отрегулировал вентиляцию, то ли она отказала, но сгоревшие пороховые газы не уходили полностью из машины, душили экипаж. Так вот, сержант все же сунулся внутрь, понадеялся, что через открытый люк большая их часть ушла, уселся в свое командирское кресло, переключил управление пушкой на себя и начал жать на гашетку. Стрелял до тех пор, пока не вырубился, не потерял сознание. Отравился, конечно. Первые же залпы пушки показали духам всю бесперспективность их алчных желаний добыть броню. Враги сыпанули на окраину кишлака, споро покарабкались в гору, туда, где пограничники позже обнаружили пещеру. Но Синицын вел их до самого зева пещеры огнем из пушки и не дал возможности скрыться там.
– Мы потом ходили туда, – закурив, проговорил Билибин. – Представляешь, в кишлаке и возле пещеры пятнадцать духов убитых. Сколько ушло, не знаю, не видел…
Ого! Вот это повоевали ребята!
Вытащили сержанта из БМП, он зеленый весь, еле дышит; кое-как откачал его Щерба, еще и медбрат по совместительству.
– Ох и рвало Игореху, – покачал головой Саня. – Мы думали, хана Синице… Но отошел, оклемался… Ой, – внезапно схватился за живот рассказчик. – Ой, ой, ой. – И кинулся в дальний конец зеленки, на ходу расстегивая штаны.
– Засранец! – прокричал ему вслед Лиса.
Билибин, не оборачиваясь, показал ему кулак и скрылся из виду.
Скоро с горы спустился Кулаков, принес с собой пару отличных берцев, почти новеньких, не затасканных, не затертых, и снова моего размера. Я не стал уточнять, где Николаич их достал, памятуя о духах, которых положили здесь погранцы. С облегчением стянул с себя ичиги, брезгливо отбросил их в сторону. Вот ведь незадача: к чему только не привык тут, в Афгане, а все же постоянно ощущал на себе эти кожаные сапоги, словно боялся, что перейдет ко мне от бывшего хозяина грибок или какая другая гадость. По ходу движения к погранцам Шохрат успел мне рассказать, насколько далек я от Азии, хотя бы только потому, что неграмотно назвал свою новую обувь. Ичиги. «Какие там ичиги?! – возмущался Узбек. – Понимаешь, если Кулак снял сапоги с узбека, то это – чиги, если с перса – сахтийан, с таджика – арих, с туркмена – кювеш!» – втолковывал мне знаток Востока.
– Братишка! – насмешливо отвечал я Шохрату. – Мне глубоко плевать, как эта обувь называется. – Чиги ли, арих, кювеш… напле-вать… Мне бы переобуться в свои родные ботиночки, и в гробу я видал эти сахтийан. И потом, согласись, ведь это вполне могут быть и ичиги!
Шохрат озадаченно замолчал, выгнув черные брови – мол, ну-ну, рассмеши меня, неверный.
– Скажи, Узбек, как этнограф энтомологу. Ты смог бы определить, с кого именно стащил сапоги ротный? С какого такого жучары: узбека, белуджа, туркмена, азербайджанца или даже, наоборот, с черкеса или дагестанца?
– Да ну тебя, Конт! Вечно ты со своей демагогией… – перегнал меня Шохрат и, уходя вперед, бросил: – Откуда тут наши горцы возьмутся? Тоже мне, этнограф недоделанный!
Теперь у меня новая обувь. Интересно, каким кювешем назвал бы Узбек эти ботинки?
Уф-ф, можно хоть сбрую стянуть с себя. Снял «лифчик», положил его под дувал, аккуратненько расстелил на камне. Потянул застежки броника. Ух ты, из-под него на колени выпал подарок Мальца. А я и забыл о нем совсем. Развернул обрывок серо-зеленой ткани, видимо, от рубахи кого-то из убитых там, в зеленке. Мама моя родная! Вот это да! Кинжал, да длинный такой, сантиметров семьдесят вместе с рукоятью и украшенным набалдашником на ручке. Наверняка что-то старинное. Ножны серебряные, черненые, с разводами арабской вязи, с отверстиями, в которых когда-то наверняка были вставлены разноцветные камни. Сюда бы здорово подошел лазурит. Нахожу на такой же витиеватой рукояти фиксатор – тонкую металлическую пластинку, нажимаю ее и вытягиваю на свет лезвие. Кинжал и вправду очень длинный, лезвие у основания широкое, не меньше шести сантиметров, плавно сужается к острию. Кровостоки с обеих сторон лезвия аккуратно углублены и повторяют очертания кинжала. Мастер не поскупился на арабские письмена и на лезвии. Красивая вещь. Только абсолютно мне не нужная, даже вредная. Не дай бог, попадет на глаза Дубову, замордует так, что сам отдашь, еще и упрашивать будешь, мол, дяденька, возьми бакшиш, прости засранца! Да, сделал Малец подарок! Впрочем, я понимаю Леху, сам так же поступил бы. Трофей принадлежит тому, кто завалил вражин. Отдам-ка я ножичек Кулакову, он сам решит, как и что.
Сразу переобуваться в обновку не стал. Достал из мешка чистую портянку, что использовал в качестве полотенца для ног. Пошел босиком к арыку, сел на краю, опустил ноги в прохладную мутную воду. Куском хозяйственного мыла тщательно вымыл ноги, поелозил между пальцами, задрал штанины, погрузил ноги в воду по колено. Эх, красота! Насухо вытерся, натянул толстые носки, втиснулся в берцы, зашнуровал их, встал, потопал ногами в пыли. Отлично! Просто замечательно сидят ботиночки. И правда отличные. Видать, от амеров духи снарягу получали. Явно натовского образца обувь. Ничего, верой и правдой бойцу стран Варшавского договора послужат, хе-хе! Кожа на берцах, что обхватывает ладно и крепко лодыжки, мягкая, чуть ли не бархатистая; только в месте шнуровки более толстая, уверенная такая, не морщится, не сминается. Головки ботинок округлые, ранты широкие, прошитые в несколько раз, подошва… просто загляденье! Напоминает чем-то наши горные трикони, рубчатые, внешне даже похожие на рубашку эфки. Прорези между рубцами широкие, ущелистые. Наверняка идти по каменистым горам одно удовольствие!