— Я всегда знал, что вы, русские, психи! Эта водка еще противнее чем спирт, которым вы поили меня в Ливане! — сказал Габассо, догнав нас на лестнице.
За едой выяснилось, что если по армии какая-то ностальгия у нас появилась, то по армейской жратве никто не соскучился. Воскресение — во всей армии вегетарианский день. Перемолов зубами безвкусный желтый рис и убив остатки аппетита кукурузным шницелем, сырым внутри и горелым снаружи, мы вышли из столовой. На улице стоял в строю взвод курсантов с уже знакомым нам Василием на правом фланге. Перед ними расхаживал сержант, постукивая себя шомполом по ноге.
— Я последний раз приказываю: те, кто пил водку, выйти из строя! Взвод преданно таращился на своего командира, но выходить никто не спешил. Невысокая девушка-инструктор, с зеленым аксельбантом на плече, подошла к сержанту и что-то сказала ему на ухо.
— Та-а-ак! Васылый, выходи, тебя видели!
Василий с тяжелым вздохом вышел на два шага вперед.
— Выходите, ничего вам не будет! Честное слово! — продолжал сержант-инструктор.
Еще трое солдат, явно родившихся на просторах нашей доисторической родины, неуверенно шагнули из строя.
— То-то же! — удовлетворенно вздохнул сержант, — Взвод! Через десять минут в полной готовности быть на разводе караула! А вы — четверо, за мной в медпункт, на обследование!
Взвод унесся в облаке пыли, бросая на четверых оставшихся злобные взгляды. «Алкоголики» в сопровождении сержанта промаршировали в сторону медпункта. Инструкторша закричала вдогонку: «Я организую им замену в карауле, скажи доктору, что Васылый целый стакан выпил, его, наверное, госпитализируют!».
Hу не пьют израильтяне водку, что с них взять!
Потом начались занятия: нас грузили тонкостями общения с палестинским населением, рассказывали про женевскую конвенцию, учили находить взрывчатку, потом был поход на стрельбище, пристрелка оружия. Через два дня командование решило, что мы созрели для выполнения боевой задачи. Нас погрузили в бронированные автобусы и развезли по блокпостам.
Как Мишаня и обещал, всех вместе определили в какую-то дыру под Дженин. Нас выгрузили в ближайшем еврейском поселении, уже через двадцать минут бронированный «Абир» повез нас на блокпост. Вокруг расстилались холмы Самарии, в некоторых местах оливковые плантации вырубили: по словам водителя, улыбчивого эфиопа по имени Медисо, оттуда обстреливали машины. Абир, обогнув бетонные блоки на шоссе, вкатился на территорию блокпоста.
Мы сменили группу резервистов, которые перед отъездом старательно запугали нас рассказами о собственном героизме. В укрытии из мешков с песком стоял «хаммер», из открытых дверей над блокпостом разносился голос Александра Малинина: «Раздайте бокалы, поручик Голицын, корнет Оболенский — налейте вина». Ноги водителя свешивались из кабины, Габассо подкрался к машине и, заглянув внутрь, с радостным воплем дернул за ботинки. Из «хаммера» вывалился заспанный Мишаня. «Явились, не запылились»- заорал он. Обнявшись, мы пошли в палатку занимать места. Леха, как и раньше, застолбил место надо мной. Потом был инструктаж, распределение секторов обстрела, позиций, учебная тревога и прочее. Командовал низенький, широкий, как комод, прапор Ави.
Через полтора часа первая смена заступила на пост.
Мишаня умотал на своем «хаммере». В чем заключались его обязанности, мы так и не поняли, что-то вроде ответственного за резервистов батальона, разбросанных на нескольких блокпостах. Время было обеденное, никакого движения не наблюдалось, Габассо и Леха прохаживались между бетонных блоков в касках, зажатые в керамические бронежилеты. Через несколько часов народ будет возвращаться с работы, а пока царила тишина и спокойствие. Впереди раскинулся город Дженин, как будто кто-то разбросал по склонам множество детских кубиков, позади в нескольких километрах от нас высились минареты деревень, а на пасторальных холмах вдалеке белели домики двух еврейских поселений. В двухстах метрах проходила обязательная в наших «палестинах» обходная тропинка, по ней можно обойти блокпост и выйти на дорогу далеко позади. Но тропинка хорошо просматривалась, а снайпер с крыши мог помешать любой попытке обойти КПП, по крайней мере, днем.
С другой стороны лежало заброшенное поле, на котором валялся всякий мусор, в том числе, куски блоков, обломок огромной бетонной трубы, Ави сказал, что уже несколько раз просил начальство пригнать кран и убрать обломки: ведь это идеальное укрытие для снайпера; но в ответ получал только обещания.
Блокпост представлял собой несколько палаток, обложенных мешками с песком и бетонными блоками. На обоих въездах стояли будки с пулеметчиками внутри и с позицией для снайпера, на крыше.
Через два часа мы тоже заступили, сменив пацанов. Постепенно начиналось движение: палестинцы из Дженина возвращались домой в деревни, сначала школьники, потом взрослые. Машин был мало, в основном, желтые палестинские такси. Я проверял документы, Зорик страховал, каждые полчаса мы менялись. Рядом работали еще двое солдат: Аюб и Рони проверяли машины, на крыше снайпер следил за порядком. Школьники откровенно прикалывались над нами. Взрослые, наоборот, смотрели, как будто ожидали неприятностей. У одного деда не оказалось нужных документов, мы кое-как втолковали на смеси иврито-арабских слов какие бумаги ему нужны и отправили обратно в Дженин за документами. Потом подкатила машина скорой помощи, помятый «Юндай», с красными полумесяцами на бортах. Пока Аюб и Рони осматривали салон, водитель, усатый палестинец лет сорока, задумчиво слушал, как мы с Зориком трепались, затем по-русски сказал: «Добрый день».
Мы уставились на него.
— Я в Минске мединститут закончил — продолжил он.
Мы разговорились. Оказалось, что Халед, так звали мужика, учился в в конце восьмидесятых. Тогда же он женился на русской девушке Любе и привез ее сюда.
— А кто мог знать, — оправдывался он, — что такое здесь начнется, раньше-то тихо было. Я в частной клинике работал.
— Ялла, са! (давай езжай ивр.) — Рони сунул ему в окно документы.
— Ну бывайте, — попрощался Халед, — еще увидимся, я здесь часто езжу.
Через некоторое время, на горизонте возникла бабушка повязанная платком и в традиционном платье с вышивкой, за ней на поводу тащился ишак, нагруженный мешками. Что-то в их поведении показалось мне странным, и по мере приближения, поведение ишака и бабушки все больше вызывало какие-то смутные ассоциации: ишак тащился, пошатываясь и скалясь желтыми зубами, периодически он задирал башку и, растопыривая губы, издавал дикие вопли, норовя свернуть в кусты или зажевать бабкин подол. Та в ответ лупила его хворостиной и давaла подзатыльники. Наконец меня пробилo: это же сцена описанная незабвенным Ярославом Гашеком: Бравый солдат Швейк ведет домой пьяного фельдкурaта Каца! Зорику эта картина напомнила нечто другое: «Боцман возвращает пьяного матроса на корабль!» — пробормотал он. На меня напал припадок смеха; тем временем эта процессия подошла прямо к нам с Зориком. На ишаке болтались прозрачные мешки с фруктами и овощами, даже проверять не надо, и так все видно. «Это у них такие тележки в супермаркетах» — прикололся над животным Зорик. Пока я читал документы, ишак нашел у меня под разгрузкой полу гимнастерки и с кайфом зажевал. Я вернул старухе документы:
— Тфаддалли, умми, (пожалуйте, матушка, араб.) — сказал я ей, выдернув у ишака гимнастерку. Аюб что-то спросил на арабском у старухи, та сердито пробормотала ответ, тыча ишака кулаком под ребра. Аюб засмеялся и перевел: оказывается, окаянная скотина сожрала на рынке корзину перебродившего винограда. Вдруг за спиной раздался характерный звук и сразу же потянуло ароматом свежеудобренного поля, одновременно Зорик облoжил по-русски осла, бабку, блокпост, Дженин и Палестину трехэтажным матом; повeрнувшись, я увидел радостно задравшего хвост ишака, на морде у него было написано: «Ну и кто теперь тележка из супермаркета?!» Одна штанина у Зорика была заляпана навозом. Бабка пробормотала: «Мутаассиф»(извините араб.) и пинками выгнала животное на дорогу. Ишак вырвал повод и удалился победоносным галопом, за ним с воплями рысилa бабка, пытаясь догнать это дитя дикой природы. Зорик схватил «мотороллу» и потребовaл, чтоб его заменили. «А в чем дело?» — спросил голос из рации. «В том, что на меня насрал осел!» — в бешенстве заорaл Зорик. Снайпер с крыши от хохота чуть не уронил вниз винтовку. Мы тоже еще долго смеялись.
