Сержант посмотрел внимательно на меня, потом на Будулаева, обернулся и поглядел на дом. Повернулся к нам, но наши непроницаемые лица ничего не выражали. Ермаков было поднял руку, чтобы почесать затылок, но резко ее отдернул.
– Товарищ майор, – начал он неуверенно, – наблюдаю: в окнах второго этажа блеск стекол бинокля, а в комнатах первого этажа перемещение вооруженных лиц. Предполагаю, что там наблюдательный пункт боевиков. Хочу добавить, – Ермаков увидел на наших лицах поощрительные улыбки и уже смелее продолжил, – что пять минут тому назад туда занесли пулемет и несколько коробок с лентами, а также…
Я рукой остановил доклад подчиненного, так как понял, что еще пару минут доклада, и мы услышим, что это наблюдательный пункт самого Дудаева:
– Ермаков, что за ерунда? Почему до сих пор наблюдательный пункт и пулеметная точка боевиков не уничтожена?
Взрывом первой ракеты был полностью разрушен угол дома. Несколько секунд после взрыва ничего не происходило, но потом крыша здания медленно осела, более ее половины сорвалось и съехало на землю. Вторая ракета, пробив окно первого этажа, разорвалась внутри помещений. Ленты не помогли: весело сверкнув сотнями бликов, стекла дружно вылетели, а через пару минут пламя уже выбивалось красными языками из всех окон.
– Ну как, Виталя, мы НП боевиков уничтожили?
Виталий Васильевич одобрительно хлопнул меня по плечу:
– Боря, представь сержанта к медали – классно стреляет. Да, кстати, вон мой замполит идет. Не хочешь прогуляться с ним за трофеями вниз?
Об этом он мог бы и не спрашивать. Обговорив детали прикрытия, втроем, а третьим был солдат, мы по шаткой лестнице спустились вниз и остановились около кучи убитых боевиков. Сразу бросилось в глаза новенькое камуфлированное обмундирование, и, судя по лицам и рукам, это были простые сельские жители, которых наспех собрали, вооружили и оставили защищать заранее обреченные позиции. Не сегодня, так завтра обрыв был бы взят, а они были бы все равно убиты. Постояли немного, настороженно оглядывая лагерь боевиков. Прямо в подножии обрыва были выкопаны несколько землянок, и еще пара хлипких строений приткнулись к стене обрыва. В центре утоптанной многими ногами земли виднелось кострище, стоял здоровенный казан с еще теплой едой, причем мяса там было до фига. Тут же стояли банки с консервированными помидорами и огурцами. Позавтракать они явно не успели. Рядом торчала из земли лыжная палка с надетым на нее небольшим зеленым флагом, который я тут же сбил ногой на землю. Мы разделились: Сорокин с солдатом направились осматривать землянки, а я, еще раз проверив гранаты на поясе, решил обследовать хлипкие строения. Остановился около темного провала входа, который не сулил ничего хорошего. Я еще помнил, как бежали двое оставшихся боевиков, и каждую секунду запросто мог получить пулю в лоб от еще, возможно, прятавшихся здесь чеченцев. Глубоко вздохнув, я дал веером очередь в глубину помещения и ворвался туда, сразу же ушел в сторону, дал еще одну очередь в другой угол и опустил автомат. Никого, хотя в помещении до этого проживали человек пятнадцать. На полу лежала солома и шинели советского образца, которые служили постелями для убежавших, а может быть, уже погибших хозяев. Ближайший угол был забит продовольствием: поблескивали банки с помидорами, кабачками. Отдельно на плащ-палатке лежал хлеб. Тут же – бумажные кульки с другими продуктами. Больше ничего интересного в помещении не было. Стволом автомата я приподнял несколько шинелей и отбросил их в сторону: под ними тоже ничего не было. Мне давно хотелось иметь хороший нож или трофейный кинжал. Один раз видел у спецназовцев чеченский «ножичек», и теперь захотелось иметь такой же. Я вышел из хибары. Витька Сорокин и солдат шуровали в других землянках, но пока ничего стоящего тоже не нашли. Рядом чернел вход в еще одну землянку, но, судя по тому, что я видел снаружи, она была глубокой и уходила далеко в обрыв. Лезть туда желания у меня не было, поэтому я достал гранату и, выдернув чеку, забросил ее как можно дальше внутрь. Отпрянул в сторону. Глухо рванула граната, и из выхода со свистом вылетела струя раскаленного газа, мусор и осколки. Я прислушался – тишина. Даже если там кто-то и был и остался живым – то это уже был не боец. Мало ему там во время взрыва не показалось: как минимум хорошая контузия.
Подошли замполит батальона и солдат. Коротко посовещавшись, мы скорым шагом двинулись к трупам боевиков, которые виднелись вдали. Сорокин с солдатом пошли к дальним, а я подошел к последним убитым чеченцам. «Ловкий», как я его окрестил, боевик лежал лицом вниз. Одежда на спине была изодрана попавшими в него пулями, но крови было мало. Автомат валялся рядом, и, что меня обрадовало, был он калибра 5.45. У меня сержант Кабаков где-то потерял магазины к автомату, штык-нож вместе с ремнем, и теперь боеприпасы он носил в карманах, от чего штаны его были вечно спущены и ширинка моталась в районе коленок. Боевика я переворачивать не стал, а лишь приподнял его с одного бока и вытащил из-под него портупею со штык-ножом и подсумок с магазинами. Повесив все это через плечо, пошел осматривать второго боевика – «труса». Это был молодой парень, с едва пробивавшимися усиками на верхней губе. Несмотря на то что он был одет в новенькое обмундирование, в нем не было того «армейского шика», с которым носят форму отслужившие в армии. Парень лежал на спине, раскинув руки в стороны, правая сторона лица была запачкана уже подсохшей кровью. Брать у него было нечего, его автомат меня не интересовал, да и был он калибром 7.62.
Со стороны ушедших вперед послышалась стрельба из автоматов. Приподнявшись, я увидел, что солдат и Витька поднимали оружие боевиков и стреляли из него по зеленке; когда закончились патроны, они подняли гранатомет и стали стрелять из него по очереди, запуская гранаты под таким углом, чтобы они рвались над зеленкой, засыпая кустарник осколками. Пока мои коллеги баловались стрельбой из автомата – зеленка молчала, но когда над ней рванули три разрыва, и, наверно, удачно, зеленка ожила. Боевики открыли интенсивный огонь, и теперь они били с расстояния в сто пятьдесят метров, сразу же поставив Сорокина и солдата в тяжелое положение. Они залегли и открыли ответный огонь. Открыл огонь и я, но мой АКСУ был слабенькой подмогой. Пошел огонь, и достаточно мощный, с обрыва. Я схватил автомат убитого, выдернул из его подсумка все магазины и рванул к залегшим товарищам, но те, пригнувшись, уже сами, под прикрытием огня с обрыва, бежали мне навстречу. Когда они поравнялись со мной, я присел на колено и длинными очередями стал полосовать по зеленке на той стороне реки. Выпустив все патроны, я снял ствольную коробку, выдернул затворную раму и разбросал в разные стороны части автомата, затем, низко пригнувшись, ринулся в сторону обрыва. Навстречу мне ударили два автомата – это теперь Витька и солдат присели и прикрывали мой отход. Несмотря на сильный огонь, я по пути к обрыву не забыл про новенькую камуфлированную куртку убитого боевика. И когда я ее схватил, с обрыва сквозь огонь донесся далекий крик Будулаева:
– Боря, куртка моя – это мой трофей.
Несмотря на то что мы находились в незавидном положении, я рассмеялся на ходу. Наша российская армия еще носила песочную «афганку», а все боевики носили камуфляж. И такая новенькая курточка, которую я сейчас нес в руках, была мечтой каждого российского военного.
Прикрывая друг друга огнем, мы добрались до лестницы. Духов не было видно, да они бы и не сунулись в погоню за нами; мотострелки с обрыва надежно прикрывали нас. Самое трудное сейчас было подняться по лестнице. Пули с тупым звуком впивались в землю и в стену обрыва, осыпая нас комочками земли. Самое хреновое было в том, что несколько пуль попало в перекладины лестницы на середине высоты, и в разные стороны полетело несколько крупных щепок, что значительно ослабило крепость деревянного сооружения. Мы топтались около кучи убитых боевиков и понимали, что если лестница не выдержит и сломается, то мы упадем с большой высоты прямо на трупы, и еще неизвестно, останемся ли невредимыми после падения. Первым полез замполит, и через пару минут он благополучно добрался до своих. Но он был полегче, я и солдат – крупнее и намного тяжелее.
