Наконец мужчина в красной рубахе покончил со шнуровкой ботинок.

– Теперь у нас есть трое мужчин, – сказал он, обращаясь к остальным. – И три женщины.

При звуках его голоса, эхом заколыхавшегося в тишине пещеры, женщины поднялись и окружили его, а оба брата аж зашлись в возбужденном, радостном смехе. «Красный» кивнул и повернулся к женщинам.

– Зовите детей, – сказал он. – Сначала надо поесть.

Толстяк улыбнулся. Сняв с огня одну из недожаренных сосисок, он сунул ее, дымящуюся, себе в рот. Под натиском мощных челюстей та лопнула, и растопленный жир потек по подбородку, капая на обнаженную грудь.

Толстуха, одетая в платье-мешок, откинула закрывавшую вход в пещеру оленью шкуру и ступила наружу. Ночной ветерок мягко скользнул по ее изборожденному морщинами, болезненно-бледному лицу. У себя под ногами она увидела маленькую пирамидку, сложенную из крохотных косточек и перьев.

Дети.

Пинком ноги она отшвырнула ее в сторону и поднесла ко рту обе руки – находившиеся в пещере услышали ее зов. Для любого другого человека, помимо обитателей пещеры, он показался бы обычным криком морской чайки, резким и пронзительным на ветру.

Через несколько секунд на склоне горы появились семеро детей, самые младшие из которых передвигались как лисята, на четвереньках. Старшая из девочек, как и ее мать, была беременна – то ли от одного из мужчин, то ли от кого-то из подростков; она и сама не знала, от кого именно. Передвигалась она медленнее остальных и, тяжело дыша, замыкала вереницу детей.

Снаружи окончательно стемнело, и на небе появилась яркая, ослепительно сияющая луна. Все сразу почуяли запах еды, и их изголодавшиеся желудки заурчали в предвкушении пиршества. Значит, сегодня будет настоящий праздник. Они слышали, как взрослые называли этот сезон «сытым», а потому у них были все шансы в преддверие грядущих недель основательно набить животы едой. Все стремительно, как-то даже алчно, карабкались по камням, не обращая внимания на полученные ранее ссадины и ушибы. Они взбирались туда, где в ночном воздухе стоял густой запах зажаренной плоти; туда, где их ждала добыча.

Впервые за очень долгое время Ник вдруг снова ощутил укол ревности, причем чувство это оказалось сродни встрече со старым другом, которого он едва узнал, но, общаясь с которым, явно скучал и вообще чувствовал себя неловко. Скучно было ему самому, а неловкость он испытывал из-за присутствия Лауры. В сущности, ревность его всегда концентрировалась на одной лишь Карле, поскольку ни до встречи с ней, ни после расставания больше его не посещала. Но сейчас, когда она находилась в одной с ним гостиной и собиралась укладываться спать, в душе его снова вспыхнули знакомые некогда эмоции. Он слышал, как они с Джимом раздвигают кушетку, о чем-то переговариваются и смеются; потом до него донесся звук удара о пол пряжки ремня его брюк. Аналогичные звуки доносились также из спальни Дэна и Марджи, хотя на них он не обращал ни малейшего внимания.

Он вообще не замечал их присутствия. Сейчас все его внимание было обращено туда, где ему хотелось бы быть, а именно – на гостиную. Он снял очки и положил их на столик рядом с кроватью.

Лежа в постели, Ник наблюдал за тем, как Лаура раздевалась и аккуратно складывала на стул одежду. Он почувствовал легкое покалывание в нижней части живота, когда она обнажила свои полные груди, после чего все также заботливо свернула бюстгальтер и положила его поверх стопки остальной одежды. Как все же много было несоответствия между манерами поведения Лауры и ее истинными намерениями, – подумал он. – Могло даже показаться, что она постоянно прячется, скрывается, и это его по-настоящему беспокоило.

Девушка скользнула под одеяло и улыбнулась – Ник ответил ей тем же, все это время отчетливо различая звучавший за стенкой голос Карлы. Ну ладно, хватит, – мысленно сказал он себе. – Ерунда все это – и все же продолжал вслушиваться. Он чувствовал, что Лауре сейчас хотелось заняться любовью, тогда как сам прекрасно понимал, что в данный момент, когда из-за стенки доносится голос Карлы, его интимные «стрелки» безнадежно застряли на половине шестого.

А все же интересно, – подумал Ник, – что вообще заставило меня отправиться в эту поездку? Ну разве мог он рассчитывать на что-то иное, отличное от того, что происходило сейчас? Получается, что мог. Но почему? Ведь он прекрасно знал заранее, как все будет. В самом деле, – убеждал он себя, – ведь мы же давным-давно все между собой обговорили и выяснили. Если на то пошло, то он и помнить-то перестал, как звали того парня, с которым Карла встречалась после их разрыва. В памяти осталось лишь переживание случившегося.

Лаура повернулась на бок и поцеловала его.

– Готова поспорить на десять долларов, что после сегодняшней езды ты и пятнадцати минут не продержишься, – сказала она.

Ник ответил ей довольно сдержанным поцелуем.

– Чтобы это проверить, – сказал он, – мне надо сначала сбросить воду.

Отодвинувшись от теплого тела, он подцепил рукой халат, накинул его на плечи и через кухню направился в сторону ванной. За дверью комнаты Дэна и Марджи горел яркий свет.

В сторону гостиной Ник умышленно старался не глядеть. Войдя в ванную, он распахнул полы халата и нацелился на унитаз.

В какое-то мгновение ему показалось, что он услышал донесшийся снаружи слабый скребущийся звук и вспомнил слова Карлы насчет поселившейся на кухне мыши. Правда, на сей раз у него создалось впечатление, что источником шуршания было нечто более крупное, чем обычная мышь-полевка. Может, енот?

Из-за стенки послышался смех Марджи. Марджи. В сущности, именно она продолжала цементировать их отношения, и, если разобраться, то его чувства к ней были даже крепче и прочнее всего того, что связывало его с ее сестрой.

За все это время между ними не было ничего интимного, а все потому, что Марджи и Карла были слишком близки друг другу, и Марджи посчитала бы немыслимым заниматься «этим самым» с мужчиной Карлы. Точнее, это было бы немыслимым как для Карлы, так и для Марджи. Он не раз задумывался на эту тему. В самом деле, Марджи была очень симпатичной девушкой, причем с особой отчетливостью он стал это замечать именно после своего разрыва с Карлой. Но к тому времени фундамент их взаимоотношений уже окончательно сложился. Они с Марджи во многом разделяли отношение к различным людям и вещам, частенько вместе ходили в бары, но потом, когда расставались, спокойно шли каждый своей дорогой. И в кино на фильмы ужасов тоже часто ходили на пару – никто больше не соглашался составить им компанию, – и Ник замечал, как во время самых жутких сцен она судорожно сжимала его руку.

Но ничего по-настоящему амурного между ними так ни разу и не случилось. Ник допускал, что некоторые из «странностей» Марджи – вроде ее боязни темноты, замкнутого пространства и больших скоростей, ее неприязни к дешевой пище, склонности без видимых причин впадать в хандру и замыкаться в полном одиночестве – довольно сильно раздражали бы его в Марджи-любовнице, тогда как в Марджи-друге они всего лишь удивляли и даже веселили его. Как знать, возможно, именно поэтому он за все это время так ни разу и не сделал попытки пойти на дальнейшее сближение с ней. А может, оба просто понимали, что именно такой уровень отношений является для них наиболее оптимальным. Ни у одного из них практически не было друзей из числа представителей противоположного пола, которые не являлись бы экс– или потенциальными любовниками, и потому их взаимоотношения, в которых начисто отсутствовал сексуальный элемент, в чем-то приобретали весьма специфический и даже уникальный оттенок. Ну и конечно, нельзя было сбрасывать со счетов тот факт, что над обоими постоянно как бы зависала тень Карлы.

Как там Карла? Что делает Карла? И все же конец их связи наступал долго, мучительно, причем виновником тому, как, впрочем, и многому другому, был опять же Ник.

Их любовь постепенно переросла в самую настоящую войну нервов. Карла находилась на подъеме своей жизненной карьеры, имела интересную и к тому же довольно высокооплачиваемую работу. Ник же продолжал топтаться на месте. Под предлогом интересов писательской деятельности он вдруг взял и бросил прекрасную работу, хотя писать так и не начал. Сейчас же, чуть более года после всего случившегося, он своей писаниной зарабатывал намного больше, чем когда вкалывал с девяти до пяти, но тогда, в последний период романа с Карлой, его самолюбие – а точнее, его член – требовали к себе постоянного внимания.