умереть… нет, я никогда вас не брошу, мои милые… чтобы ни
случилось, я всегда буду с вами… девчонки мои любимые!..
– Олежка! Открой! Пожалуйста, – умоляла Лена. – Не закрывайся от меня! Я прошу тебя, открой дверь. Я знаю, что тебе плохо, открой мне, пожалуйста, милый, любимый! Открой.
…она не должна меня видеть!.. кровь… откуда на мне столько крови?
я весь в крови… я разбил себе до крови голову?! и стена вся в
крови…
– Олежка, открой.
…сейчас, Леночка, сейчас я открою… подожди… нет сил подняться…
сейчас, надо подняться из ванны… почему я лежу в ванне?..
На утро как будто полегчало, и он лежал в постели и с затаенным любопытством наблюдал, как Лена расчесывала у зеркала Настю.
– Видишь, папу разбудили. Что ты не спишь? Спи. Рано еще совсем. Опаздываем в садик, – спохватилась она, глянув на будильник, заторопилась.
Он заснул и проспал с час. Лена вернулась домой после детского сада и магазинов, готовила на кухне. Она стояла к нему спиной, и он чувствовал, что она боится той минуты, когда закипит чайник и будут готовы бутерброды, и придется повернуться к столу, и поставить чашки и тарелки, и налить чай, сначала из заварочного, затем добавить кипяток, и после придется поднять глаза, и заговорить о том, что случилось ночью, о страшном приступе…
А однажды Лена повела Настюшу в детский сад, а когда вернулась, Олег катался по полу, сжав голову руками, и громко стонал.
– Уйди! – закричал он. – Уйди!
Лена плакала, но не уходила.
– Уйди! Уй-ди-и-и!
Что же такое происходило с ее любимым Олежкой? Что же такое страшное творилось с ним? Что за боль жила в нем, отдаваясь наружу стонами, лихорадкой, метаниями, дрожью, сдавленным криком?
Шарагин проспал до вечерних новостей. Проснулся разбитый, подавленный.
– Иди скорей! Афганистан показывают, – крикнула Лена. Олег курил на лестничной клетке. – Скорей-скорей!
С хрипотцой в голосе вещал мордастый корреспондент об интернациональной помощи и вылазках бандформирований.
– Словоблуд! – Шарагин не стал слушать, ушел.
Заварочный чайник выскользнул из рук, разбился. Вбежала Лена:
– Мой любимый чайник.
– Только без вздохов! Ничего страшного! Новый купим!
– У тебя на все один ответ: купим, ничего страшного! Так скоро и денег не останется! Где ж ты такой купишь?
Олег не ответил, хлопнул дверью. Вернулся после полуночи, выпивший, хмурый. Принял душ, быстро уснул.
– Подъем! Две минуты на сборы! – на пороге стоял Женька Чистяков. – Едем на охоту. Машина внизу ждет.
– Какой из меня охотник?
– Что ты, как баба, ломаешься!
Лена закивала Женьке, мол, молодец!
– Не выспался, – но в голосе Шарагина категоричных ноток не слышалось. – Предупредил бы хоть заранее, – нехотя, Олег поплелся одеваться.
– Папа, ты куда?
– На охоту.
– А я?
Олег подумал, решил:
– Поехали.
Лена снова закивала:
– Сейчас соберу. Иди скорей свитер одень. И шерстяные носки! – девочка побежала в комнату.
– Нет, – скривил лицо Женька, – я тебя умоляю! Только без детей.
– Тогда не поеду.
– Что она там будет делать?
– Мы будем гулять в лесу.
– Э-э-э… Черт с тобой! – сдался Женька.
Охотники предупредили Настю: вести себя тихо! Потому что, сказали серьезные дяди, на зайца охотиться дело непростое, можно зверюшку запросто спугнуть. Наслушалась по пути девочка заядлых охотников, и очень переживала, сидя у папы на коленях, прижималась к нему, и шептала на ушко: «Плавда, ты не будешь зайку убивать?», особенно когда хвастались дяди, кто каких зверей подстрелил. Пожалела Настюша зайчиков, и лосей, и волков, и лисичек, и кабанов, и птичек. Потому-то, как только приехали в лес, отбежала она от машины и закричала громко-громко: «Зайка, беги! Зайка, беги отсюда, сколей!»
Как же не хватало Шарагину все это время русского леса! Осанистых березок, запрятанных от чужих глаз полянок, поросших мхом пеньков… Русского воздуха ему не хватало! Русского духа! Русского простора!
…нескончаемых просторов! Господи, кто бы знал, как душа радуется, когда
предстает такая картина!
…столетиями собирали земли!.. только беспримерная отвага и мужество
великого народа нашего могли снискать господство над такими просторами!..
Не хватало ему на той войне русской дали, не хватало русского пейзажа: толщиной с ниточку леса на горизонте, убегающей вдаль безымянной речушки, безмолвно покоящейся на возвышении белокаменной церквушки.
Церковь виднелась издалека, не пройдешь – не проедешь мимо, неминуемо остановишь взгляд, полюбуешься.
…умели же строить, и место подобрать самое выгодное!..
И запало, резануло:
…а ведь сколько веков стоят! и жгли, и взрывали, и под конюшни
определяли! и татары, и свои же! а неистребимы оказались
православные храмы… все пережили, переждали… твердо
стоят… непоколебимо… все меняется, уж в который раз, а они
стоят…
Чтобы добраться туда, пришлось бы переходить где-нибудь речку, и после подниматься вверх по чуть проступающей в траве тропе.
…надо будет Настюху крестить… как же она у нас некрещеная-то?..
Тянула его церковь, звала к себе, но Шарагин так и не нашел брода, походил вдоль берега, повернул обратно.
…в другой раз… не пускает к себе…
На опушке развели костерчик, перекусили бутербродами, поделили пополам яблоко, согрелись сладким чаем из термоса.
…или я не готов? а не мешало бы зайти… постоять… покаяться…
– Что такое? Что случилось? – Настя испугалась, вскочила – муравьи ползали по
ней, муравейник-то они и не заметили, когда на привал устраивались. – Ишь, какие!
Отряхнулись. Посмеялись:
– Муравьишек испугались!
Пересели.
– Муравьи – полезные. Их обижать нельзя.
– Мулавьи – доблые, они не кусаются, – сказала Настя.
– Ты когда была совсем маленькой, ты так смешно всегда говорила: «Сябака кусаиса, а коска не кусаиса…»
В лесу, на природе, на свежем прохладном воздухе расслабился Олег,
…благодать-то какая…
отключился от городской суеты, от служебных дел, о вечном задумался.
…Россия… и мать и мачеха, одна-единственная, беспощадная и
милостивая, как и все мы, вся в противоречиях, загадочная и
очевидная…
Столько, казалось, России повидал на коротком веку Шарагин. По округам в детстве наездился, следуя за отцовскими назначениями, из-под купола парашютов любовался землей необъятной, из поездов,
…изгибы рек, поля, поля, дороги и бездорожье, степи, леса, леса,
вновь дороги, развилки, и города, города, деревни, деревни… и
людей-то сколько… и какие все разные…
а осмыслить так и не сумел, не хватило половины человеческой жизни.
…и целой не хватит… и двух не хватит… десять веков уж минуло, а мы
все ищем и спорим… и единого мнения нет… и не будет… не дано
человеку понять… Россия – выше человеческого понимания… такой
уж, видать, задумал ее Творец… и вложил в нее особую мысль свою…
…самую сокровенную…
…велика земля наша русская, столько мудрости, столько сил – не
сразу вникнешь, не сразу зачерпнешь…
…не оправдали надежд мы Твоих, Господи… заплутали, заблудились…
веру поменяли… потянулись от вечного к сиюминутному, к
бренному… веру выдумали новую, да уж больно скудна вера эта… не
долго протянула… рассыпалась… в прах превратилась…
Зайка убежать не успел… Под вечер смотрела Настюша на мертвых зайчиков в багажнике Женькиных Жигулей и всхлипывала.
– Ну, чё ты ее потащил с собой! – ворчал Женька. – Сидела бы себе дома.
Разложили закусон прямо на капоте, откупорили бутылки. Обмыли с егерем удачную охоту, заговорились. Стемнело. Пьяные, набились в машину.
