– Какого еще самовара? – нахмурился Храмцов, понимая, что Астманов ерничает.

– Да это были такие, без рук, без ног. Их там, где я жил, на базар выносили, сажали, и они песни пели всякие… А у меня память в детстве хорошая была. Да еще мы им сигареты прикуривали, мелочь охраняли…

– Ну, хватит. Постарше тебя, не такое видел, – буркнул Храмцов, – у самого дядька на утюжках катался. Иди. Теперь дорогу знаешь. Да брось смущать штабных изысканиями в формуляре. Они этого не любят.

Странную гамму чувств переживал Астманов, пока брел под жгучим солнцем к редакции. Досаду, злость на самого себя, предчувствие удачи и тревогу. Над взлетной полосой, пронзительно курлыкая, плясала пара «МИ-24». И, вдохнув полной грудью коктейль из пряной полыни и керосиновой гари, в какофонию вертолетного вальса Астманов добавил свою тему. Во всю глотку заорал:

Между тем не орать бы Алешке от избытка чувств крамольные песни, а остановиться, оглянуться, может быть, и увидел бы, что отогнута на окне Храмцова зеркальная термопростыня, в какую «груз-200» да «груз-300» оборачивали (убитых и раненых), чтобы не жарились под афганским солнцем, и смотрят ему вслед двое.

– Вот такой интересный объект, – наставительно говорил худощавому смуглому лейтенанту Храмцов. – На срочной службе чудеса творил. Явно гуманитарий, а по образованию – зоотехник. Опять же сюда рвался прямо-таки. С афганцами общается, как я с тобой. Так что, Яша, бери в разработку. Сразу тебе скажу: он к агитотряду прилепится, там будет езда по всем направлениям, месяцами. БАПО – боевой агитационно-пропагандистский отряд, слышал о таком? Руководить им будет Русаков из политотдела. Вот с ними и пойдешь. Официально, как представитель особого отдела. Понятна задача, Яков Семеныч?

Знал бы тогда лейтенант Яков Самко, что задача эта растянется на двадцать лет и станет частью его судьбы, бухнулся бы в ноги Храмцову, мол, не погуби, отец родной. Но без тени сомнения тряхнул копной темных волос и глухо пристукнул резиной каблуков. Верно говорят, что простота – хуже воровства, да недоговаривают! Бегите от простых задач, особенно когда их ставят вам мудрые люди. Они уже вкусили от простоты и теперь делятся с вами ее смертельной горечью.

А вот работу с историческим формуляром и архивами дивизии Астманов продолжил. Но случилось это через пятнадцать лет, в другой стране.

Воину не стоит задумываться над тем, куда и зачем его посылают. Все одно – пошлют. Его дело: победить и выжить. Иногда эти две задачи сливаются в одну. Бывает и так, что личная безопасность равняется государственной. Но это особый случай, и к излагаемым событиям он отношения не имеет.

Ну, скажите, какой выбор был у солдата и офицера, когда впереди маячил Афганистан? Жизнь была так устроена, что с пеленок звала к подвигу, жертве «во Имя»… Неважно чего! Ну, скажем, во имя и на благо некоего Человека. Станет от этого понятней? А если еще в крови гуляет кровь ариев, скифов, гуннов, кипчаков, норманнов и прочих боевых легендарных племен? Если герои ни отца, ни мать не жалеют «во Имя», да «на миру и смерть красна»?

Нетрудно было бросить в Афганистан сто тысяч бойцов – могуч был Советский Союз своим живым военным весом. Труднее было занять их делом для поддержания боевого духа, ведь подвиг требует постоянного напряжения. А чертовы «душманон инкилоби Саур» (враги Апрельской революции) в лобовую атаку не шли, под танки не бросались, предпочитая повсеместное пассивное сопротивление. «Душманони» обнаруживали хорошее знание партизанской тактики времен Великой Отечественной войны и более современной. Как будто ими Ковпак с Че Геварой с того света руководили. Это было возмутительно! Ведь ничто так не разлагает регулярную армию, как борьба с партизанами. И тогда советские военно-политические умы приказали именовать афганских партизан – бандитами, а их отряды – бандформированиями. Очевидно, к этому умозаключению их привела тень белорусского гауляйтера.

Эти «незрелые» размышления одолевали Астманова не от праздности. Вызвавшись курсировать с боевым агитационно-пропагандистским отрядом дивизии, он получил от подполковника Рыскова обширное задание «изучить обстановку в зоне деятельности отряда.

Астманов уже видел, из чего состоит БАПО – этот «инструмент психологической борьбы». Два танка, пять бронетранспортеров, две боевые машины пехоты, полевая армейская кухня, водовозка и «КамАЗ» с гуманитарной помощью «афганским товарищам на местах». Собственно рабочая часть отряда состояла из пропагандистской группы, концертной бригады и медиков – врача и двух медицинских сестер из дивизионного медсанбата. Была и специальная техника: батарея мощных динамиков на БРДМ (видом напоминавший недоношенный бронетранспортер) и автоклуб с замечательным устройством, позволявшим показывать фильмы в дневное время. (По ночам в Афгане крутилось другое кино – захватывающее и бесконечное, как «Семнадцать мгновений весны». Разумеется, сеансы с наибольшим «кассовым сбором» шли там, где стояли части ограниченного контингента советских войск.)

Дебют БАПО должен был состояться в провинциальном центре Кундуз. Далее, по плану, следовал «бандитский» Ханабад. Этот небольшой городишко уже наполовину лежал в руинах, но вот что примечательно – дуканы, банк, электростанция – все работало, и мосты были исправны. Но это – полдела: отряду предстояло крепить советско-афганскую дружбу в долине реки Кундуз, в бесконечном лабиринте кишлаков, а также в уезде Имам-сахиб, на родине одного из лидеров «душманони инкилоби Саур» – Гульбеддина Хекматияра.

Астманов подавил в себе досаду на то, что ему не удалось протолкнуть идею о приоритете работы отряда в восточном направлении, поближе к Ташкургану. Оттуда рукой было подать до Кашгузара и заветной высоты с отметкой 503 на картах Генерального штаба. Рысков отмахнулся, дескать, там пока все спокойно, и был прав: что, скажите на милость, делать «душманони» в песках Качакум? Там и воды для намаза не сыщешь! Возможно, конечно, омовение песком, но это особый случай!

Кундуз, Кундуз… Ой, недаром на фарси и пушту половина твоего имени созвучна слову жопа (куна, квана). Но это сущая неправда – имя городу дала старая пограничная крепость!

Из Ташкента подвезли пропагандистскую литературу и листовки. Просматривая четвертушки пожелтевшей газетной бумаги с подслеповатой печатью, Астманов забеспокоился: лидеры афганской контрреволюции, конечно, сволочи, как и все политики, но в листовках они изображались в обличье бесов христианского иконописного канона, а тексты содержали обвинения их во всех мыслимых грехах, среди которых педерастия выглядела самым невинным.

– Есть возражения. – Астманов выложил перед Рысковым образцы листовок. – Афганцы, конечно, любят новости, но брехни не любят. За лжесвидетельство у них сурово карают. И картинки у мусульман не в почете. Пророк не одобрял художеств…

– Это, брат, наверху решают, что раздавать и кому. Ты насчет брехни подробней. Есть возражения против текстов?

– Есть. По лидерам контрреволюции. Они здесь все мздоимцы, капиталисты, педерасты, садисты и прочая нечисть. А теперь кто есть кто: Хекматияр – политикой занимается десять лет. Троцкий! Экстремист, но то, что его в связях с ЦРУ обвиняют, – брехня! Он же один из столпов «Братьев-мусульман». Кто ему в Штатах деньги даст? Там другие источники – арабские. То же и Саяф. Теперь, Раббани, Гилани, Моджадедди, Мухаммади – они известные религиозные деятели, богословы, улемы. Их слово – закон для верующих. А мы их в грехах обвиняем? Сами-то тушенку свиную едим, курим, водку пьем среди бела дня, а ведь Рамазан идет – Великий пост. Выходит, не они, а мы трясем столпы веры.