Я сначала решил оставить все, но потом… решил, что мой последний долг еще как-то отдать мои оставшиеся силы тем, кто в них нуждается, — бесподданным, которым грозит участь быть выданными на мучительную смерть… Масштаб мой невелик, я не претендую на большее и хочу сделать то, что я могу успеть сделать, потому что… я не сомневаюсь, что на этом пути при современном положении сил и навыках большевиков, я неизбежно буду присоединен к Александру Павловичу и Евгению Карловичу…[512]

И это заставляет меня думать, что знамя моего Объединения сгорело навсегда… что на том, что я еще смогу сделать, — надо кончать и смотреть на это трезво. Мне на днях исполнилось шестьдесят лет. Ну и довольно! За мою жизнь видено и пережито совершенно достаточно, чтобы ею не дорожить…

Какая судьба… — ведь я последний преемник Петра Николаевича…[513] А гробница Петра Николаевича в Белграде уцелела от налетов (я был у нее в 1942 г.) и теперь в руках большевиков…

Вероятно, погибли в Берлине братья Глобачев и Аксенов… Умерли в Берлине Вревский, Арцишевский… В пути на юге от последствий налета умер Скоропадский. В Мюнхене в июне я совершенно случайно попал на похороны Бискупскрго, который умер от второго удара. О многих ничего не известно — кто жив, а кто покончил расчеты с жизнью — не знаем.

…Мечтаем свидеться с Вами. Но увы, дорогой друг — в возможность этого как-то не верится. Зачем мне ехать за границу? На что и зачем я буду жить там!»[514]

Политические течения в российской эмиграции в период от начала Второй мировой войны до нападения Германии на СССР, как правило, оцениваются по схеме: «оборонцы» и «пораженцы». Состав российского зарубежья не был однородным в политическом смысле, так как включал представителей социалистических и либеральных партий; государственных и общественных деятелей правого лагеря дореволюционной России; участников Белого движения; структуры различной политической ориентации, сложившиеся уже непосредственно в эмиграции. Мировоззренческое разнообразие наиболее ярко проявилось на рубеже 1930—1940-х годов, когда неизбежность вступления СССР в войну стала очевидной. Для того чтобы определить политическое лицо той или иной организации, нужно ответить на вопрос: по отношению к чему (к кому) эмигрантские структуры занимали оборонческую и пораженческую позиции: к России (подразумевая ее территориальную целостность и суверенитет); к государственному строю СССР; к Сталину и его администрации? Русское эмигрантское оборонческое движение, организованное при помощи советского посольства в Париже в 1936 году, выступало за целостность и независимость страны, за сохранение существующего строя и поддержку правительства. В ходе войны такое мировоззрение стало достоянием многих эмигрантов, в основном либералов и социалистов. НТС хотел видеть Россию целостной, суверенной и свободной от любых проявлений большевизма. Члены этой организации отдавали себе отчет в том, что Гитлер является врагом не только большевизма, но и России. Эмигранты, верившие в «освободительную миссию» рейха, в основном входили в белоэмигрантские военные и военно-политические объединения. Абсолютные пораженцы в лице казаков-самостийников выступали за раздел страны оккупационными властями, за полное или частичное лишение ее государственной независимости в пользу Германии.

Значение терминов «пораженчество» и «оборончество», традиционно используемых применительно к настроениям и конкретной деятельности российской эмиграции в период Второй мировой войны, может быть дополнено. Широкие слои эмигрантов не отождествляли и даже противопоставляли интересы власти и общества в Советском Союзе. Неудачи СССР зачастую воспринимались как новые возможности повести борьбу за освобождение народов России от большевистской диктатуры. Германское вторжение и трагичный для Красной армии начальный период войны воспринимался значительным количеством эмигрантов именно в этом ключе. Приветствуя гитлеровскую агрессию, представители эмиграции, как бы это ни было парадоксально, руководствовались патриотическими чувствами.

То или иное умонастроение не совпадало точно с определенным социально-политическим сегментом российского зарубежья. В каждой среде находились сторонники различных точек зрения. В выборе того или иного пути сыграли роль не только политические, но и психологические, социальные, экономические предпосылки. Наибольший интерес представляет процесс формирования прогерманской позиции, особенно характерной для представителей военной эмиграции, два десятилетия живших мечтой о «весеннем походе».

Большая часть эмигрантов, придерживавшихся левых и либеральных взглядов, покинули Европу до начала широкомасштабной гитлеровской агрессии. Многие продолжили политическую деятельность в США, например сотрудничая в «Новом журнале», издание которого началось в Нью-Йорке в 1942 году. Вторичная эмиграция из Европы за океан уже сама по себе свидетельствует о нежелании иметь какие-либо отношения с нацистами. В результате исхода леволиберальных кругов российская эмиграция в Европе в конце 1930-х годов заметно «поправела». Там остались лица и организационные структуры, настроенные на сотрудничество с немцами.

Реконструируя историю белой эмиграции, можно говорить о том, что нацистское руководство не проявило заинтересованности в использовании эмигрантских структур как организационного целого. Исключения из этого общего правила диктовались конкретными военными обстоятельствами.

Политическая деятельность эмигрантов на оккупированных территориях сводилась преимущественно к попыткам привить гражданам СССР национальное самосознание, создать у них позитивный образ дореволюционной России, ознакомить с идеологией Белого движения. Попытки такого рода пресекались нацистами. Идеология «третьей силы» НТС предусматривала создание массового движения советских граждан, которое противостояло бы как нацизму, так и-большевизму.

Историю попыток возродить Белое движение в годы Второй мировой войны можно условно разделить на два этапа. Основным содержанием первого этапа является составление программ переустройства России; работа с соотечественниками из СССР; предварительные мероприятия по созданию воинских формирований, с надеждой на то, что немцы их со временем вооружат и поставят и строй. Второй этап характеризуется негласным признанием того факта, что победы над большевиками не будет. На этом этапе цели русской военной эмиграции сводились к тому, чтобы обозначить себя политически в текущей войне, продемонстрировав тем самым, что Белое движение живо.

Мировоззренческое разнообразие русского зарубежья не позволяет говорить о его однозначном отношении к власовскому движению. Наиболее активное сотрудничество с власовским движением в годы войны осуществляли невоенная политическая молодежная организация Народно-трудовой союз (НТС) и представители русской военной эмиграции — ветераны Белого движения, объединенные в несколько воинских союзов.

Власовское движение было частью комплексного явления — антисталинского движения в СССР периода 1941–1945 годов. Генерал Власов не был ни первым, ни, тем более, единственным политическим деятелем, претендовавшим на роль лидера антисталинского движения. Нет также оснований полагать, что при иных обстоятельствах, которые могли исключить возможность попадания Власова на немецкую сторону, антисталинское движение не получило бы развития. Очаги анализируемого движения зарождались стихийно, с первых дней войны, в разных местах, независимо друг от друга. Возникновение движения не зависело от чьей-либо «злой» или «доброй» воли.

С немецкой стороны «власовская акция» поддерживалась представителями оппозиционных кругов (преимущественно военными), ратовавшими за перемену официальной восточной политики. Со стороны же ортодоксальных партийцев-национал-социалистов, и прежде всего самого Гитлера, «власовская акция» встречала всяческое противодействие и рассматривалась исключительно как пропагандистский трюк. Речи о создании реальной Русской освободительной армии не велось вплоть до осени 1944 года. То, что удалось сделать Власову и его ближайшим соратникам в деле превращения РОА из мифа в реальность, — сделано не благодаря, а вопреки Гитлеру и нацистам.