НТС, в свою очередь, стремился использовать возможности Смысловского для того, чтобы направлять солидаристов на оккупированные территории СССР. Вюрглер возглавил отдел пропаганды зондерштаба «Р». Смысловский не разделял стратегических планов НТС по созданию «третьей силы», которая, согласно замыслу солидаристов, должна была противостоять не только большевикам, но и немцам. Это привело к конфликту между Смысловским и НТС, в результате чего Вюрглер был отстранен от занимаемой должности.
Тем не менее Смысловский достаточно скомпрометировал себя перед немцами. 1 декабря 1943 года он был арестован, а зондерштаб распущен. 23 декабря на улице в Варшаве выстрелом в затылок был убит Вюрглер.
Следствие по делу Смысловского шло 6 месяцев, но в конечном итоге полковник был реабилитирован и даже награжден орденом Германского Орла. Ему было предложено возобновить прерванную работу. Смысловский выдвинул несколько встречных условий, связанных с расширением своих полномочий и увеличением численности вверяемых ему формирований. Кроме того, Смысловский хотел получить гарантии, что его структуры будут задействованы только на Восточном фронте, то есть не будут использоваться против армий западных стран[254]. Германское командование объявило, что принимает требования Смысловского, для него был сформирован Штаб особого назначения при Генштабе сухопутных сил. В июне 1944 года под началом Смысловского началось формирование 1-й Русской национальной дивизии, которая будет выступать под бело-сине-красным знаменем.
Инициаторами еще одной попытки возобновить гражданскую войну на территории СССР были эмигранты Сергей Никитич Иванов и Константин Григорьевич Кромиади, в прошлом — полковник Русской императорской армии[255]. Они планировали создать из советских военнопленных воинскую структуру в качестве основы будущей «русской национальной армии». В марте 1942 года командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Клюге дал разрешение на формирование русской воинской части в Осинторфе. Это название обозначало район торфяных разработок в Осиновке (Белоруссия). Иванов и Кромиади сформулировали семь принципов, которые должны были лечь в основу мероприятия:
«1) Формируемые части должны быть предусмотрены, как русская национальная формация с задачей антикоммунистической борьбы и с соблюдением вытекающих из этой задачи требований;
2) как солдатский, так и офицерский состав набран будет из русских;
3) занятия в частях и внутренние распорядки будут производиться по русскому образцу и на русском языке;
4) обмундирование и снаряжение будут русские;
5) все пленные красноармейцы, взятые этими воинскими формированиями, будут входить в них как пополнение и не будут направляться в лагеря;
6) части будет дана возможность развернуться до большой серьезной боевой единицы;
7) вся акция должна рассматриваться как подготовительная работа для будущего возглавителя русской освободительной борьбы, полагая, что таковым будет один из выдающихся советских генералов, находящихся в плену»[256].
Фон Клюге разрешил набирать личный состав формируемой части в любом из лагерей военнопленных на среднем участке фронта. Остается неизвестным, дал ли фельдмаршал формальное согласие на соблюдение вышеупомянутых условий, но на практике они соблюдались в течение нескольких месяцев.
Для осуществления намеченной акции Иванов сформировал группу эмигрантов, в состав которой, помимо него самого и Кромиади, вошли: полковник Игорь Константинович Сахаров, граф Григорий Ламсдорф, граф Сергей Пален, граф Александр Воронцов-Дашков, Игорь Юнг, Виктор Ресслер, Владимир Соболевский и священник отец Гермоген (Кивачук).
Намеченное мероприятие не могло быть осуществлено вне контроля какого-либо официального лица из германской администрации. В качестве такового фон Клюге назначил подполковника Геттинга фон Зеебурга. Кромиади вспоминает, что он предоставил русским организаторам акции значительную свободу действий и без особой необходимости не вмешивался в процесс формирования воинской части. Кромиади относит фон Зеебурга к кругу тех немецких военных, которые выступали за изменение германской восточной политики.
В Осинторфе был сформирован штаб, в который вошли: С.Н. Иванов, как руководитель мероприятия и ответственный за его проведение, И.К. Сахаров, в качестве его помощника, К.Г. Кромиади, исполнявший обязанности коменданта, ведающего кадрами, а также строевой и хозяйственной частью. Они работали под псевдонимами: Иванов — Граукопф, Сахаров — Левин, Кромиади — Санин. Использование псевдонимов Кромиади объясняет тем, что у всех троих оставались родственники в не оккупированной немцами части СССР. Предполагаемое формирование получило название «Русская народная национальная армия» (РННА), она именовалась также «Осинторфской бригадой».
Прием людей из лагерей военнопленных в РННА проводился на добровольных началах. Формальная сторона этого мероприятия была проста. Вербовщик обращался к коменданту лагеря с удостоверением, выписанным Иванову в штабе фон Клюге. Комендант выстраивал пленных, и вербовщик обращался к ним с соответствующей речью. На изъявивших желание поступить в РННА составлялся список, и людей тут же выводили из лагеря.
На деле эта процедура была много сложнее. «Дело в том, — вспоминает Кромиади, — что после речи приемщика изъявляло желание столько народа, что взять всех приемщик никак не мог (у него было твердое задание), тем более что среди добровольцев было много людей с отмороженными руками и ногами (и все-таки таких полуинвалидов тоже попадало к нам немало, и мы не отправляли их обратно в лагерь, а лечили их у себя)»[257]. Требовалось примерно три недели для физической и моральной реабилитации человека после выхода из лагеря. По истечении этого срока новые солдаты и офицеры РННА получали трофейное советское оружие и приступали к строевой и тактической подготовке.
Каждому офицеру и солдату, записавшемуся добровольцем в РННА, предоставлялось право вернуться обратно в лагерь. Таким правом за всю историю формирования не воспользовался никто. Этот факт вполне объясним — возвращение в лагерь чаще всего означало смерть. Но простым стремлением выжить нельзя объяснить отсутствие уходов с базы формирования, хотя такая возможность была вполне реальной — окруженная лесом база никем не охранялась. Ситуация изменилась только после вмешательства в деятельность Осинторфской бригады высших нацистских инстанций.
Особое значение придавалось идейно-политической работе с пополнением. Эмигранты делали акцент на позитивных моментах дореволюционного прошлого России, а не на критике сталинской системы. Люди, жившие в СССР, знали советские порядки и подробнее, и лучше своих соотечественников, вернувшихся из-за рубежа.
Трудно говорить о полном взаимопонимании людей «оттуда» и «отсюда», однако командованием РННА было сделано немало для достижения взаимопонимания. Руководители бригады никогда не спрашивали у вновь прибывших, состояли ли они в партии или комсомоле, но нередки были случаи, когда офицеры и солдаты сами сдавали свои партбилеты[258]. Попадание в плен к немцам с партбилетом на руках могло привести к расстрелу на месте, многие в критической ситуации уничтожали свои партийные документы. Хранение билета в лагере тоже требовало мужества и выдержки. И если теперь, записавшись в РННА, человек добровольно сдавал партбилет, то при этом он мог руководствоваться только идейными (теперь уже новыми) соображениями. В каждом таком случае документ возвращался владельцу, он мог по своему усмотрению хранить его дальше или уничтожить.
Руководство РННА ориентировало людей на то, что они готовятся не к братоубийственной войне и тем более не к борьбе за германские интересы. Культивировалась мысль, что они носят оружие не для нападения, а для обороны, что сила их армии заключается в идее.
