У ротмистра на лбу выступил пот. Он допустил ошибку. Теперь он вспомнил. Ему надо было уничтожить журнал боевых действий. По записям в нем каждый может понять, что случилось. В городской комендатуре была радиостанция. Каждое входящее сообщение регистрировалось с указанием времени. Может быть, радист с его участка доложил, что соприкосновения с противником нет! А он в тот момент приказал отступать. В журнале значилось: «Под натиском противника отхожу в пункт Н.». Этому типу тогда уже было все известно.
— Итак? — спросил майор.
— Вы гарантируете мне…
Комендант саркастически рассмеялся.
— Я могу идти?
— Можете. И доложите мне сразу об исполнении.
Ротмистр шел по коридору на выход, как ходит по суше водолаз в костюме со свинцовыми подошвами. Площадь перед комендатурой лежала в темноте. Со стороны фронта доносился глухой рокот. Словно большой корабль, на него надвигался пакгауз. Невольно он пошел медленнее. Через час он станет убийцей. Если дело пойдет быстрее — то через полчаса. Словно в дурном спектакле. Он сидел в ложе, смотрел на сцену и вдруг должен играть роль. Для зрителя это несложно. Но чем ближе выход на сцену, тем более нервным он становился. А действительно ли ему надо играть? Да. Там был журнал боевых действий. Безжалостный кусок бумаги, договор с чертом. Если он от этого не отделается, то его разжалуют…
В темноте загудел автомобильный мотор. Две затемненные фары нащупывали площадь. Гравий скрипел под парой сапог. Вдруг он оказался у закрытой металлической двери пакгауза. Постучал. Жесть загремела, как барабан.
— Да заходите же, — сказал полевой жандарм, будто речь шла о званом ужине.
На стене висела штормовая лампа. Она отбрасывала на стол неясные тени. Ротмистр не мог представить себе пакгауз более мрачным. В воздухе висела паутина. Она сразу же прилипла к его лицу. Когда он попытался ее смахнуть, то почувствовал другую паутину на руке. От отвращения он вздрогнул. От стены отслоились куски штукатурки. Он шел по ее крошеву. Белые пятна на стенах походили на саваны, развешанные в морге для просушки.
— Уже пора? — прошептал полевой жандарм тоном заговорщика.
Ротмистр покачал головой. Он подумал: «Мне этого не миновать. Человек запомнит мое лицо. А кроме меня и майора теперь есть третий, знающий про это дело». Только сейчас он начал понимать ужас происходящего.
Жандарм прошептал:
— Комендант сказал, что вы придете его забрать.
— Почему вы не говорите нормально?
— Т-с. — Жандарм приложил палец к губам. — Его нет. — Он показал наверх в темноту.
Ротмистр повторил эту фразу сначала беспомощно, а потом радостно:
— Его нет.
Лучшее, что он когда-либо слышал. Он захихикал. Он же знал, что все это — дурная шутка. Фельдфебеля нет. Единственная возможность, которую он не учел. Он громко рассмеялся. Он оказался несостоявшимся палачом. Значит, и с журналом боевых действий все обошлось.
Полевой жандарм шикнул:
— Тихо! Фельдфебель спит!
Ротмистра словно окатили холодной водой.
— Выражайтесь яснее, — проворчал он.
— Он спит, — повторил обиженно жандарм. И сразу же перешел на деловой тон: — Ваш пистолет я с удовольствием взял бы на хранение. А в получении вы можете расписаться вот здесь.
— В получении?
— По инструкции при передаче арестованного я получаю квитанцию.
У ротмистра холодок пробежал по спине. Он сжал кулаки так, что ногти вонзились в ладони. Может быть, в довершение всего майор потребует еще отрезанные уши в качестве доказательства?
Полевой жандарм протянул ему растрепанную книгу:
— Вот, пожалуйста.
— Потом, потом, — ответил ротмистр.
Убийцы своих имен не оставляют.
Жандарм разочарованно сказал:
— Но сейчас он еще жив.
Ротмистр увидел крутую лестницу, уходящую во мрак. Стертые ступени, цементная пыль, грязь. Он подумал: «Мне придется подниматься туда. Он спит. Как человек, который должен умереть, может спать?»
Голос жандарма сказал:
— Потом, когда все пройдет, будет уже нежелательно.
Ротмистр молчал. Выстрел в этих старых стенах даст ужасное эхо. Огонь из ствола осветит все помещение. А вдруг пуля не попадет? Тогда совершенно точно фельдфебель начнет орать. А если дело дойдет до потасовки? В страхе смерти человек готов на все.
— Если не будет света, то в темноте я его не найду, — сказал он с упреком в голосе.
— Я его приведу, — вызвался полевой жандарм.
— Нет-нет, если он спит…
Жандарм бросил беспомощный взгляд:
— И все же его придется разбудить!
Ротмистр поспешно бросил:
— Я сделаю это, пока он спит. Так лучше.
— Так дело не пойдет.
— Значит, я это должен делать на улице?
Он намеренно избегал слова «расстреливать».
— Да, таков приказ коменданта города.
— Как это он себе представляет? — вдруг возмутился ротмистр. — Что я тогда должен говорить фельдфебелю?
— Тсс! Не так громко. Я ему сказал, что завтра его освободят. Я так всем говорю.
Ротмистр удивился такому хладнокровию.
— Итак, ведите его сюда.
Холодный пот выступил у него на лбу. Теперь пути назад нет. Огонь в штормовой лампе дрожал, освещая все неясным светом.
Полевой жандарм поднялся вверх по лестнице. Ступени скрипели у него под ногами. Звенела связка ключей. Скрипнула дверь. В темноте откололся кусок штукатурки и упал на пол. Ротмистр испуганно сжался. Вверху он услышал неясное бормотание. Прибавился второй голос. Потом послышалось движение. Разморенный сном человек поднимался со своего места. Пол наверху прогнулся. Послышались шаги вниз по лестнице. Задрожали перила.
— Вас отправляют, — услышал ротмистр.
— Вот он, — вдруг послышалось совсем близко.
Перед ним стоял фельдфебель. Ротмистр смотрел на белые пятна.
— Мои часы? — услышал он слова фельдфебеля.
Полевой жандарм ответил:
— У меня их нет.
— Они пропали?
— Как вам не стыдно! — прогнусавил полевой жандарм.
Ротмистру казалось, что он никогда еще не переживал столь отвратительной сцены. Он знал, у кого были часы. Жандарм вел себя достаточно вызывающе.
— А мой ремень? Мой пистолет? — спрашивал фельдфебель.
— Останутся здесь, — ответил ротмистр голосом, показавшимся ему чужим.
— Может быть, лучше сейчас? — Полевой жандарм снова протянул ему захватанную книгу.
— Нет. Позже. Идем.
Ротмистр почувствовал облегчение, когда вышел из света фонаря. Когда жандарм открывал железную дверь, фельдфебель с упреком в голосе сказал:
— Без ремня!
Ротмистру это показалось забавным. Когда они вышли, фронт звучал, словно шум на сортировочной станции железной дороги. Над лесом висело багровое зарево. Их шаги далеко раздавались в темноте.
Вдруг ротмистра охватил страх. Ему показалось, что фельдфебель намеренно держался чуть-чуть позади него. В нервном возбуждении он схватился за кобуру. Расстегнул клапан, почувствовал холодную сталь и взял оружие в руку. Он был уверен, что фельдфебель не заметил его движений. Несмотря на это, страх не отпускал его, хотя с оружием он был намного сильнее. Потом он вспомнил, что оружие, естественно, было на предохранителе. Флажок предохранителя в любом случае бесшумно перевести не удастся. Обязательно раздастся щелчок. Фельдфебель может его услышать. Возникло новое затруднение. Или фельдфебель сразу поймет, что его убийца идет рядом с ним, или тут же побежит. «И навстречу никто не попадается», — подумал ротмистр. Он пошел бы на голос, даже если бы это были незнакомцы. Быть один на один с жертвой было для него невыносимо. Ну где ему это сделать? И этот вопрос оставался открытым. Поблизости был лес. Но он один не готов идти с фельдфебелем в лес. Деревья, чаща, ветви, призрачно висящие над дорогой, ночь.
— Придет время, вернусь я в свою роту, — сказал фельдфебель.
Он продолжал идти на полшага позади него. Хитрость или простодушие? Страх смерти превращает в ребенка.
Пока ротмистр обдумывал ответ, фельдфебель спросил:
