Я, Владимиров Юрий Владимирович, по крещению православный, но по мировоззрению атеист. Родился 18 июля 1921 года в семье учителей в деревне Старо-Котяково Батыревского района Чувашской Республики. Чуваш по национальности. Прожил более 60 лет в Москве. По профессии инженер-металлург. В 1949 году окончил Московский институт стали имени И.В. Сталина по специальности «пластическая и термическая обработка металлов и металловедение» (с углубленным знанием технологических процессов и оборудования для прокатки и волочения). Кандидат технических наук. Проработал по специальности много лет на заводах и в научно-исследовательских, проектно-конструкторских и технологических институтах. Кроме того, очень много занимался письменными переводами и написанием рефератов с научно-технических статей и других публикаций на немецком и английском языках, чтобы что-то дополнительно заработать на жизнь и усовершенствовать свои знания. Один и с соавторами опубликовал около 200 научно-технических статей, главным образом по металлургической и машиностроительной тематике, и выпустил по ним же более двух десятков книг.

До ухода на пенсию в 1996 году (с должности ведущего научного сотрудника) трудился свыше 32 лет в Центральном научно-исследовательском институте информации и технико-экономических исследований черной металлургии (сокращенно – Черметинформация).

Имею нормальную и порядочную семью. Был всегда законопослушным гражданином. Не состоял ни в каких политических партиях.

В юности участвовал рядовым солдатом-добровольцем в Великой Отечественной войне, пробыл почти три года в германском плену, после чего подвергался свыше года фильтрации (проверке), в основном работая принудительно в одной из угольных шахт Донбасса.

Все эти годы были исключительно опасными для моей жизни и в то же время очень необычными и интересными. Поэтому, хотя многое уже выветрилось из моей памяти, я решил рассказать о них своим потомкам и другим лицам.

23 мая 1942 года на Изюм-Барвенковском выступе Юго-Западного фронта советские 6-я и 57-я армии и соответствующая им по численности отдельная группа войск генерал-майора Л.В. Бобкина, имевшие задачей освободить от немцев Харьков, были ими окружены и оказались в котле, а затем (официально 240 тысяч человек) – в плену. Я служил тогда наводчиком орудия в зенитной батарее 199-й отдельной танковой бригады, входившей в состав 6-й армии. К этому времени я уже несколько дней сильно болел малярией, очень ослаб и почти ничего не ел.

23 мая примерно в 9 часов утра наша батарея попыталась километрах в пяти восточнее села Лозовенька Балаклеевского района Харьковской области самостоятельно выбраться из котла, но не смогла – повернула назад, остановилась и подготовила орудия к бою. В то же время в стороне и впереди от нас вели бои и другие советские части, но также неудачно. После 15 часов на нашу батарею с двух сторон двинулись немецкие танки, с которыми мы вступили в бой, но сил и средств для борьбы с ними было слишком мало – танки уничтожили оба наших орудия и большинство их обслуги.

В ночь на 24 мая оставшиеся в живых экипажи танков 199-й бригады, бойцы приданного ей мотострелкового батальона, а также другие подразделения, включая и зенитчиков, повторили попытку прорваться через немецкие цепи, но их снова постигла неудача. При этом многие погибли или были ранены, и рано утром 24 мая почти все оставшиеся военнослужащие сдались немцам в плен.

Я же с несколькими товарищами скрылся в соседнем лесу. Около 8 часов вечера того же дня мы решили группами – втроем, вдвоем или даже поодиночке попытаться выбраться из леса и двигаться ночью на восток незаметно от немцев. К сожалению, меня подвели напарники, поэтому пришлось пробираться через лес одному. Примерно через час на лесной опушке, густо заросшей кустарником и высокой травой, я был замечен немецкими солдатами. Они сразу дали по мне автоматные очереди, но, к счастью, не попали. Отходить в глубь леса было невозможно. Пришлось мне, взяв в руки лежавший рядом длинный и сухой сучок, привязать к его концу белый носовой платок и, подняв этот сучок повыше из кустов, сдаться немцам в плен, прокричав им пару раз на их языке «Bitte, nicht schiessen, nicht schiessen, ich komme, ich komme» («Пожалуйста, не стрелять, не стрелять, я иду, я иду»). Все это случилось около 9 часов вечера.

Более подробно обстоятельства пленения изложены в моей книге «Война солдата-зенитчика», опубликованной в начале 2010 года издательством «Центрполиграф».

На месте, куда меня привели под стволами автоматов немцы, собиралось ночевать их пехотное соединение (типа нашего мотострелкового батальона), сплошь вооруженное автоматическим личным оружием, а не как у нас – винтовками, и имело значительно большее количество автомашин и другой техники. В это время немцы уже поужинали и собирались укладываться на ночлег, причем многие спали не в окопах под открытым небом, как мы, а в брезентовых палатках, а окопы с личным оружием были устроены перед палатками.

Мои конвоиры задали мне по-немецки несколько простых вопросов, которые я понял и не оставил без ответа, также на немецком языке. Увидев меня, немецкие солдаты стали подходить из любопытства, а находившиеся около меня солдаты сообщали вновь прибывавшим удивительную новость: «Kann ein bisschen Deutsch sprechen» («Может немного говорить по-немецки»).

Большим сюрпризом для меня стало то, что местный повар принес мне ложку и котелок, наполненный густым и очень вкусным чечевичным супом с куском мяса. Я поблагодарил его, а потом набрался смелости и попросил у солдат дать мне покурить.

Во время еды и курения сигареты собравшиеся вокруг меня немцы задали мне несколько житейских вопросов: как меня зовут (назвал имя и фамилию), откуда я родом (ответил, что из Москвы, и это у присутствовавших вызвало еще больший интерес ко мне), сколько мне лет (так как я выглядел совсем мальчишкой, то соврал, сказав, что восемнадцать лет, хотя мне было почти двадцать один), кто я по профессии (ответил правду, что студент, но из бахвальства – что Московского университета), в какой части воевал (сказал правду, что в зенитной), есть ли у меня дома девушка и бывал ли с ней в интимных отношениях (признался, что нет) и что-то еще (уже не помню).

В ходе того моего первого живого общения с немцами – солдатами, служившими в пехоте, – я обратил внимание на их обмундирование и другие особенности. Бегло упомяну о них.

Прежде всего, меня поразили у солдат их погоны на плечах и широкий кожаный поясной ремень, на сплошной и темноватой железной бляхе, на которой были изображены: в центре круг со стоящим орлом, имеющим полусложенные вертикально крылья и голову с клювом, повернутую вправо, то есть на восток, и держащим в лапах свастику, а над тем орлом – отштампованная полукругом надпись «Gott mit uns» («Бог с нами»).

У моих собеседников-пехотинцев, носивших однобортный темновато-голубой суконный мундир, аналогичный же орел, но темно-зеленого цвета и с распластанными горизонтально крыльями, был нашит над правым накладным нагрудным карманом. Этот карман, как и такой же по типу левый нагрудный карман, был снабжен посредине дополнительной вертикальной полоской. (А у солдат и офицеров некоторых подразделений других родов германских войск оба крыла у орла на том же месте мундира были выполнены наклонными – приподнятыми, – о чем я узнал лишь позже.)