– Хорошо, допустим, наши разговоры с Амброузом прослушивались.

– Это, во-первых, говорит о том, что с ними Амброуз ничего общего не имеет, во-вторых, скорее всего, он мошенник, который хотел без особых усилий получить пять тысяч. Эти "наши друзья", конечно, поверили, как и мы, что он что-то знает, иначе не убили бы посланца Амброуза из-за классической музыки Эррола Гарнера.

– Верно.

– Но откуда эти негодяи – назовем их просто – знали, что у полицейского, или мнимого полицейского, была пленка? Хорошо, допустим, прослушивали наши телефонные переговоры с Амброузом, когда он заставлял нас кружить по городу. Находясь на почтительном расстоянии, они не выпускали нас из виду. Естественно, они заметили, что нас остановил полицейский. Но откуда они узнали, что полицейский остановил нас не на законном основании? Вспомни, Пол, они мгновенно бросились к нему и тут же открыли огонь. Когда они бежали, полицейский стоял к ним спиной. Они не видели ни кассету в его руке, ни то, что он передавал ее мне. Иначе они не стали бы его обыскивать. Так как же они узнали?

Гарнер продолжал возноситься к луне, светлая, веселая музыка, казалось, долетала до звезд... Драммонд покачал головой:

– Возможно, они узнали как-то об Амброузе, выяснили, кто он и где находится... ну, а потом подключились к разговору с полицейским.

– Возможно. Но зачем Амброузу нужно было поддерживать связь, допустим, по рации, если они работали вместе? Полицейский, вероятно, знал, куда нас направлял Амброуз. Он мог бы просто ждать на прибрежной автостраде и после Сансет перехватить нас.

Драммонд снова покачал головой:

– Просто не знаю. Складывается впечатление, что они подслушали наш разговор с копом.

Карен взглянула на него.

– Но как? Автомобиль чист... Если, конечно...

– Что такое?

– Нет, ничего. Я уже начинаю фантазировать.

– Ну что? Говори. Разве все это не фантастично?

– А что, если полицейский, был, к примеру, двойным агентом, делая вид, что работает на Амброуза, а на самом деле работал на "Н". Пообещал, что предаст им пленку, как только получит ее у Амброуза, а потом все переиграл, решив заработать пять тысяч?

– Гм... Интересное предположение. Но если они знали, кто такой Амброуз и где он находится, то почему они его просто-напросто не убили и не завладели пленкой? Зачем им было убивать полицейского? А почему полицейский не убил ради них Амброуза? И почему не знал или не сказал им, что пленка всего-навсего липа и вся история с ней обыкновенное мошенничество?

Карен буквально застонала:

– Ладно, хватит! Я же сказала тебе, что все это чушь. Меня скоро хватит удар.

– Давай я поведу машину.

– Нет. Пока все нормально. Как ты думаешь, к вечеру мы уже будем в Реддинге?

– Не думаю. Мы оба просто не осознаем еще, насколько напряжены и устали. Где-то на полпути, недалеко от Сан-Франциско, находится Стоктон. Попробуем добраться туда. Если уж где-то останавливаться, я бы предпочел город побольше. Меня не очень прельщает идея оказаться в каком-нибудь мотеле неизвестно где.

Карен озабоченно взглянула на него.

– Ты думаешь, они еще гонятся за нами?

– Они знают, что пленка у нас, и уверены, что за нее стоит убить. Да, они нас ищут.

Карен кулаком ударила по рулю, вложив в этот удар все свое разочарование и огорчение.

– Да провались все к черту! А не сообщить ли им, что это всего лишь Эррол Гарнер? Какого дьявола, Пол! Я не против умереть за великое дело, но не за того парня, который играет на пианино "Отправь меня на луну" и что-то бормочет под музыку.

Она нахмурилась, прислушиваясь к звукам, льющимся из динамика.

– Амброуз, ты негодяй, мог бы уж по крайней мере сделать приличную запись!

Драммонд усмехнулся:

– Тебе не нравится? Так же звучала и моя пластинка на старом проигрывателе.

– Это же было двадцать лет назад. Наверное, Амброуз записал ее с твоей старой пластинки.

Драммонд нахмурился.

– Почему ты так думаешь?

– А ты обрати внимание на качество записи, на этот странный фоновый шум. Как будто кто-то нашептывает какую-то песню вместе с Эрролом.

Драммонд засмеялся.

– Конечно, для утонченного слуха, привыкшего к записям на компакт-дисках девяностых годов...

– У Амброуза, вероятно, была одна из тех старинных штуковин, которые вы здесь называете фонографами, с головкой весом четыре фунта и стальной иглой для проигрывания пластинок. Во всяком случае, спасибо, что хоть Эррола записал, мог бы вообще прислать пустую пленку.

– Мог, конечно.

И вдруг важность того, что они только что сказали, стала медленно проникать в их затуманенное неожиданными событиями сознание. Они переглянулись, и у Карен вырвался интересовавший обоих вопрос:

– Так почему же он этого не сделал?

Драммонд кивнул и повторил:

– Да, почему же он этого не сделал?

Он протянул руку к магнитофону и увеличил громкость до предельной мощности, затем слегка убавил звук, наклонился ближе к магнитофону, закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться, приложил ухо к ближайшему динамику и через несколько секунд прошептал:

– Какой же я дурак!

– Что? – взволнованно спросила Карен. Усталость у нее как рукой сняло.

– Думаю, что нам надо извиниться перед Амброузом.

– Почему? Драммонд, если ты мне не скажешь...

– Запись рассчитана на подсознание! Голос, который накладывается на голос Гарнера, записан так, что ухо его не воспринимает, а подсознание улавливает. Этот метод используется в гипнотерапии. Боже мой, вот это придумано! Этот Амброуз не случайно выбрал Гарнера. Гарнер бормочет что-то про себя, и за этим его бормотанием не слышен шепот. Ну и ну! Кто же такой Амброуз? Чтобы додуматься до этого, чтобы сделать такую специальную запись... – Драммонд покачал головой.

– Это так трудно?

– Нет, но надо знать, как это делается. Что же можно сказать об Амброузе? Что он разбирается в психологии? В гипнозе? В специальной записывающей аппаратуре? Уверен, он сделал это специально для меня. Я гипнотизер, и он полагает, что я лечу Тома Кигана посредством гипноза.

– Но ведь ты мог всего этого и не заметить...

Драммонд снова покачал головой:

– Будь у полицейского хоть один шанс, он бы обратил на это наше внимание. Помнишь, что Амброуз сказал мне? "Не удивляйтесь тому, что записано на пленке". Он также предупредил нас, что ситуация опасная и мы должны делать все так, как предлагает он. Это – своеобразная мера предосторожности на случай, если пленка попадет в чужие руки. Я уверен, как только мы вручили бы полицейскому деньги, он обязательно рассказал бы нам о подсознании.

– Ты можешь различить этот шепот?

– Нет, звук слишком слаб, запись сделана на высоких частотах. Но в Реддинге живет мой приятель, у которого есть специальная аппаратура.

– Как неприятно... Что-то записано, а мы не знаем что.

Видя ее нетерпение, Драммонд засмеялся и с облегчением вздохнул – их усилия оказались не напрасными.

– Ничего, скоро мы все узнаем, – пообещал он.

– Теперь совсем по-иному представляется и гибель того парня. Он в самом деле работал на Амброуза. Интересно, кто он такой? Действительно ли он коп?

– И об этом мы тоже скоро узнаем. Либо от Дика, либо из газет, – сказал Драммонд.

– Жаль, что мы так и не разработали идею кодированных звонков, ту, которую ты предлагал, и не подключили Дика. Ты уверен, что, когда вы с ним разговаривали, вас никто не прослушивал?

– Придумаем что-нибудь. Весь фокус, как сообщить ему телефон, с которого звоню, не давая его номера. Я разработаю код, в основе которого будут даты рождения, годовщины или что-нибудь в этом роде. Карен, а не позвонить ли тебе в редакцию – сказать, что ты на некоторое время уезжаешь?

– Пожалуй. Только сколько может продлиться это "некоторое время"?

По ее тону Драммонд понял: радость от того, что они разгадали секрет пленки, улетучивается. На смену ей приходит всевозрастающее беспокойство по поводу ситуации, в которой они оказались.