В конце концов ничего невозможного тут не было! Считаясь с настроением товарищей, Родерик, как обычно, хранил мрачные предположения про себя и ни с кем не делился своими соображениями.

Казалось, всех меньше был огорчен и озабочен Мукоки. С его точки зрения, все золото на свете имело весьма относительную и непостоянную ценность. Его толкало вперед само по себе желание проникнуть, так сказать, в глубь волнующей тайны, другими словами, стремления были для него дороже и приятнее самого достижения.

Родерик не хотел сдаваться и решил сделать все, что только было в его силах. Он снова вынул старую, почерневшую от времени бумагу, найденную в хижине, в маленькой железной шкатулке, и старательно разложил ее на своих коленях.

Это была почтенная реликвия темного и романтического прошлого, звено цепи, которая связывала настоящее со временами далекими, свидетель страшной и жестокой трагедии, разыгравшейся между черными стенами ущелья.

Это была тяжелая драма, секрет которой никому не дано было открыть.

— Двадцать семь фунтов! — не переставал повторять Родерик. — И в течение только одного месяца работы…

— Выходит почти по фунту в день! — воскликнул восхищенный Ваби.

— Мне интересно только знать, — продолжал его друг, — почему часть Джона Болла вдвое превышала части остальных товарищей по работе! Вероятно, такой дележ объясняется тем, что англичанин раньше всех открыл золотоносную жилу! Никак не иначе!

— Очень может быть! И эта же причина послужила главным мотивом его убийства! Французы сочли себя ограбленными и порешили убить его. Очень просто!

— 1859! — произнес Родерик, снова пробегая глазами бумагу. — Почти сорок девять лет прошло с тех пор, как разыгрались здесь страшные события. Сорок девять лет! Собственно говоря, это не так уж много. А между тем в этой Пустыне, в окружающем нас одиночестве, эта цифра кажется потрясающей! Не правда ли?

Еще долго после того, как молодые люди завернулись в одеяла и заснули, Мукоки сидел на своем прежнем месте и думал. Не выпуская из рук ружья, которое он держал на коленях, он сидел у самого огня, слегка сгорбившись и сохраняя замечательную стройность, которая так характерна для индейцев этих мест. Подчас чудилось, что это не человек, а скульптура!

Казалось, что он перенесся в далекое прошлое и разворачивал громадный свиток незабвенных воспоминаний. Силой воображения он представил себе, что не прошло так много лет, что он совсем молод и еще не встретил той индеанки, на которой впоследствии женился и которая вместе со своим единственным сыном была сожрана волками.

В то время он обладал собакой, которую считал своим самым драгоценным сокровищем. Однажды зимой он провел вместе с ней целый лунный месяц на самой северной окраине на охоте. Как-то раз случилось так, что он потерял собаку, и отчаянию его не было границ. Любовь индейца даже к животному всегда настолько сильна и длительна, что время не в состоянии излечить нанесенных ею ран. Мукоки совсем было потерял надежду когда-либо увидать свою любимицу, как вдруг Валдайя нашлась. Собака долго искала след хозяина и наконец нашла его. Она радостно лаяла и без устали прыгала вокруг него на трех лапах.

Четвертой лапы не было, и по этому факту индеец легко мог судить, что Валдайя подверглась нападению какого-то дикого зверя — волка или рыси — и, сильно страдая от боли, не могла своевременно вернуться к нему. Хотя она сравнительно недолго находилась в отсутствии, но за это время так изменилась, похудела и постарела, что только любовный глаз траппера мог сразу узнать ее!

По ассоциации Мукоки вспомнил теперь о безумце. Он почти невольно провел параллель между своим четвероногим товарищем детства и неведомым охотником, который страдал так много и так долго, что в конце концов превратился в «бешеную собаку». Он, очевидно, совершенно потерял человеческий облик, лаял как рысь и стрелял золотыми пулями.

Что это за человек? В конце концов, какая трагедия разыгралась в его жизни?

Много мыслей роилось в голове старого индейца, но не на все он находил ответ. Он очень устал и, добравшись до своего лиственного ложа, завернулся в одеяло и быстро уснул.

На следующее утро молодые люди проснулись в самом лучшем расположении духа: ведь известно, что юность так же быстро возвращает себе мужество и веру, как и теряет эти превосходные качества.

Ваби начал с того, что сбросил Родерика с довольно высокой скалы, на которую тот поднялся, и весело заявил следующее:

— Так не годится, друг мой милый! Вчера мы черт знает как вели себя и совсем повесили носы! Безобразие! Мы не имеем права так распускаться! Не надо забывать, что впереди у нас вся весна и все лето! Работы еще масса, и сил и мужества надо чрезвычайно много. Если даже случится так, что мы ничего не найдем до осени, то… то мы спокойненько вернемся на это же место будущей весной и снова примемся за дело! Ты какого об этом мнения? А, Родерик?

— Мне твои речи кажутся прямо медовыми! — немедленно отозвался Родерик. — Я ровно ничего не имею против того, чтобы вернуться сюда в будущем году, так как надеюсь, что вместе с нами в экспедицию отправится и Миннетаки. Мне очень улыбается эта перспектива, не буду скрывать!

И от буйной радости, которая внезапно овладела всем его молодым существом, он высоко подскочил в воздух и молодецки пристукнул каблуками. Ваби воспользовался случаем и дал ему несколько дружеских тумаков. Родерик не пожелал оставаться в долгу, и через пару минут началась форменная схватка, которая прошла под оглушительный хохот, закончившись блистательной победой Родерика. Кошачья ловкость полукровки Ваби оказалась бессильной против железных мускулов его друга.

Мукоки, все время с напряженным вниманием следивший за борьбой своих любимцев, выждал конца схватки, затем взял ружье и заявил, что намерен поискать свежей дичи на завтрак.

Как только индеец удалился, Родерик и Ваби снова приступила к промыванию, для чего спустились к подножию каскада и начали методично изучать прибрежный песок и гравий.

Мукоки вернулся в полдень и принес с собой трех куропаток. К тому времени Родерик успел намыть небольшую песчинку золота, ценностью в доллар или того меньше. Что же касается Ваби, то, несмотря на то, что он промыл гораздо больше чанов, чем его приятель, он ровно ничего не нашел.

Тут Родерик счел необходимым поделиться что Джон Болл нашел с товарищами только единственную золотую жилу и полностью исчерпал ее.

— Но это невозможно, — страстно воскликнул Ваби. — Если допустить, что это верно, то как объяснить факт, что сумасшедший до сих пор продолжает стрелять золотыми пулями? Я утверждаю, что где-то поблизости находятся мощные золотые запасы и что мы рано или поздно доберемся до них. Если мы не знаем, где они, то он-то наверно знает все! Надо следить за ним.

— Верно, совершенно верно! — согласился Мукоки. — Сумасшедший знает все и, главным образом, знает, где находится золото. Он скоро вернется сюда, и мы должны все время внимательно следить за ним.

Он вдруг замолчал и насторожился. Его старое, испытанное ухо всегда слышало в родной стихии звуки и шорохи, совершенно неуловимые посторонним слухом.

— Послушайте, — пробормотал он и вытянул вперед руку. Сверху доносился отдаленный шум, который с каждой секундой становился все громче и яснее. На самые короткие мгновения он затихал, но после того слышался еще отчетливее.

У всех троих золотоискателей одновременно мелькнула мысль, что к ним приближается безумец.

Черные глаза Мукоки метали молнии. Он словно застыл на том месте, на котором находился, и все еще не опускал руки, протянутой вперед. Не менее его были взволнованы Родерик и Ваби, которыми овладел чисто стихийный, атавистический страх.

Даже под бронзовой кожей Ваби проступила бледность. Он так напрягся и подался вперед, что, казалось, мог сломаться от самого легкого удара. Он хотел что-то сказать, но язык его совершенно вышел из повиновения. Слова застряли в горле.

— Род… — наконец произнес он, сделав невероятные усилия для того, чтобы выразить свою мысль. — Род, послушай… не думаешь ли ты, что это сам Джон Болл возвращается за своим золотом?