Кастилия то же, только вдали горы, и дома растут вширь, очень длинные заборы и множество оливковых деревьев.

Узкие улицы Кадикса объясняются тем, что так здесь спасались от солнца: чем уже улица, тем прохладнее.

Уехал в гости к главному охотнику Испании, фамилия которого Эспаньо. Он выпускает журнал «Охота и рыболовство». Это деревня Раска фрио около горы Моркуэро и Кавесса де эрро в долине реки Лосойя. Эспаньо пригласил меня в маленький крестьянский домик, где для него приготовили обед в нашу честь. Пили касайя — это крестьянская водка.

У него не было дедушки», — так говорят в Испании про тех, кто себя слишком хвалит, потому что дедушки в Испании всегда очень расхваливают своих внуков.

Вечером был в Мадриде у Карлоса Веласкеса — скульптора и художника. Он посвятил себя сбору материалов о Толстом. У него махонькая, метров восемь, мастерская, вся заставленная материала- ми, связанными с Толстым и вообще с русско-испанскими отношениями.

Он разыскал материал о двух испанских полках, которые перешли к нам со знаменами в 1812 году, 8 сентября, до битвы. Они вышли на переговоры к русским: «Хотим сдаться». Русские спросили: «Кто вы?». «Мы — испанцы». Русские сказали: «Мы — союзники, вам сдаваться не надо, будем сражаться вместе».

Испанцев было шесть тысяч, а русских мало, так что поначалу русские испугались, думали, может быть это какая-то хитрость французов. Тем не менее потом точка зрения третьего жандармского корпуса возобладала, и испанские полки стояли около Невы, в бой их не пускали, но они были окружены почетом.

А все-таки национальное — это то, что мы выхолащиваем сплошь и рядом из системы своих рассуждений. Когда я был в Алканде, на строительстве завода сборных панелей, которое мы ведем в Испании, там два наших парня — Иван и Виталий. Говорил с Рамоном, воспитывавшимся у нас инженером. Я спросил его: на сколько рублей вдвоем ты можешь жить с женой, тратя на питание?

Он мне ответил сразу:

— Семьдесят пять рублей.

— Когда ты уехал из СССР?

— В прошлом году. Но я тебе могу скалькулировать, как мы можем жить на семьдесят пять рублей. В день нужно тратить два рубля. Мясо есть раз в три дня, рыбу — раз в два дня. В смысле не есть, а покупать. Вот ты покупаешь курицу. Ее должно хватить на три дня — бульон, засыпанный рисом, кусочки ножки.

Утром нужно пить кофе с вафлей, обедать нужно бульоном, отварными макаронами с сыром, ужинать нужно кусочком мяса. И вот, — продолжает Рамон, — я зарабатывал двести рублей, с женой развелся, сыну алименты платил, у меня всегда оставалось пятьдесят рублей в месяц на сберкнижке.

Наш так не может. Никак не может. А француз может. И испанец, живущий в СССР тоже может, хотя он понимает, что ему долго придется копить эти самые пятьдесят рублей, пока он наберет себе на свою мечту — машину...

Так что, видимо, национальное определяется размером державы, ее пространствами, и вот этого сбрасывать со счетов никак нельзя, а мы сбрасываем.

\ Я про это в «Бриллиантах» писал, про то, что размеры во многом определяют русский характер: не хочу сеять — пойду в тайгу пчел разводить. Надоело пчел разводить — пойду зверей стрелять. Надоело зверей стрелять — пойду еще дальше, невод в речку закину, рыбу возьму, на базар отвезу.

Нет рядом базара — засолю, всю зиму есть буду, в потолок плевать. Топить? А чего топить? Пойду вон, три деревины срублю, вот мне и растопки на всю зиму хватит.

Был на площади Санта Каталина де лос Донадос у Серхио...

Оцепа — генерала жандармерии в отставке. Он брат нашего Петра Оцепа — известного фотографа Ленина. Друг генералиссимуса Франко, Луиса Брандеса, начальника генштаба Аллегрия.

Обожает Россию, меня все время к себе приглашал. Я сидел с ним долгие вечера, попивали водочку. Живет старик бедно, пенсии нет, каждый день ходит на работу в свое маленькое адвокатское бюро, ему 86 лет.

Сейчас он собрал фантастическую коллекцию икон и слонов. У него около десяти тысяч слонов. Оцеп рассказал мне прекрасную новеллу про то, как он начал собирать иконы. Это было в 1913 году во время маневров. Жили они в избе.

20 марта праздновал свой день рождения. Когда под утро выстроилась шеренга «мерзавчиков», он обратился к хозяину с просьбой продать икону, которая была в красном углу. Вернее, он обратился к хозяину с этой просьбой раньше, но хозяин ему отказал, а под утро, когда они поднапились: «А ты мне друг?» — «А ты у меня в сердце», — сказал хозяин: «Выбирай любую икону. Пять рублей».

А пять рублей тогда были огромные деньги. У Серхио было два рубля, набрал он еще три у друзей и купил Иверскую Божию Матерь, которая была покровительницей Москвы и была у Иверских ворот в Кремле, и с тех пор он с ней не расстается. У него громадное количество поразительных икон начиная с ХII века.

Беседовал с генералом Карлосом де Молина Бернардо. Он был последним военным атташе Франко при Гитлере. Он мне рассказал о том, как в начале апреля сорок пятого года Власов пригласил его на прием, на завтрак. Власов был одет в советский генеральский мундир, без орденов. Говорил, что Гитлер забыл Бисмарка, что коммунизм можно победить политическим путем, а никак не военным.

Рассказал, что после встречи Гитлера и Франко на границе в сорок третьем году, когда Франко опоздал, взбешенный Гитлер сказал: «Если бы он служил в германской армии, он был бы сержантом».

Узнав об этом, Франко заметил: «Я не служил в германской армии. А он служил и дослужился до ефрейтора, следовательно, я им должен командовать».

— В маленьком городке в Гибралтаре, — продолжал Карлос, — стоит на площади Альто постамент для статуи. Испанцы шутят: это место для первого испанца, который не будет заниматься в Гибрал таре контрабандой.

Говорили с ним о Бормане.

— Ну и что? Даже если Борман жив, — сказал Карлос. — Какое это имеет значение?

В Тулузе возле вокзала, как всегда, плохо освещенные улицы, и бары и рестораны «Асбассадоры» и «Европы» и огромная надпись (это меня потрясло): «Не платите чаевых».