— Где вы в настоящее время проживаете?
— На квартире моего товарища, который находится за границей.
— В качестве кого?
— Нет, нет, — снова улыбнулся Писарев, — не эмигрант, упаси бог...
Доктор, он работает в Африке, в нашем госпитале.
— Назовите, пожалуйста, его фамилию и адрес квартиры.
— А при чем здесь он?
— Мы будем обязаны опросить всех.
— Ну, так я съеду с его квартиры... Мне вообще этот вопрос непонятен,
да и весь разговор какой-то странный...
— Я имею основание задавать вам любые вопросы, Александр
Игоревич, так же как и вы обладаете законными гарантиями ни на один мой
вопрос не отвечать.
— Это допрос?
— Пока беседа. Не захотите говорить со мною в интересах расследования дела, — придется писать допрос; не станете отвечать — ваше
право, будем ковыряться сами, вот и вся недолга...
— Ну, хорошо, я понимаю... Только мне все это в высшей мере, сами
понимаете, неприятно; точнее говоря, горько... Лида — очень хороший
человек, добрый, но мы... Словом, как ни клеили, не склеилось... Фактически
мы не живем вместе лет уж как семь, но уехал я из своей квартиры пять лет
назад... Разводиться не мог. Да и, в общем, мне это не надо, если только ей...
Семьей обзаводиться я не собираюсь, у меня работа и дети, да еще друзья...
Младший мой, Васька, ужасно любит мать, очень болезненно переживает,
что мы поврозь живем, так что приходится поддерживать ради него
какую-то видимость семьи — мол, поссорились, помиримся; о разводе не может быть и
речи, пока он не вырастет, грозился сбежать, если это случится...
— Сколько вы даете денег семье?
— Половину зарплаты... Половину всего, что зарабатываю: на радио, в
институте — я там веду курс, в кино... Много плачу, с избытком хватает...
— А зачем же было продавать колье?
— Откуда я знаю...
— У вашей же... у Лидии Афанасьевны есть какой-нибудь друг?
— Об этом говорить не будем.
— Но откуда же у нее это колье?
— Не знаю. И не хочу знать.
— Лидия Афанасьевна сказала, что колье ей подарил дедушка.
— Лев Дмитриевич? Наверняка. Сам академик, и отец был академиком,
и дедушка... Наверняка у них есть фамильные драгоценности...
— Вы не видели?.
— Я ж не на драгоценностях женился, а на Лиде... Да вы Льва
Дмитриевича спросите...
— Лидия Афанасьевна не хочет, чтобы спрашивали деда, она говорит,
что это может его травмировать, а он только недавно перенес третий
инфаркт...
— Верно. Золотой старик. Его надо поберечь. Но если Лида говорит, что
это колье — подарок деда, можете ей верить, так, значит, и есть.
— Если вы достаточно платите семье, зачем ей надо было продавать это
колье? Почему именно на юге? Отчего через подругу?
— Не знаю.
— А вот она показала, что ей нечем было отдать долги...
— Это ее дело.
Капитан Друзов пожал плечами, подвинул Писареву стопку бумаги:
— Напишите объяснение.
— Какое?
— По поводу этого дела.
— А что я должен писать?
— То, что сказали мне: подругу не видали, какие долги — не знаете,
колье не дарили, дедушка — мог... Захотите добавить, что можете как-то
помочь нам в поиске похищенного — буду благодарен... Вы ведь тоже
формально потерпевший. Прописаны в одной квартире, не разведены, муж и
жена...
— Одна сатана, — добавил Писарев, внимательно оглядев капи
тана, его ладно кроенную фигуру и аккуратно подогнанную форму. —
Я понимаю, как вам противно копаться во всем этом дерьме, в нашем
дерьме, добавил бы я...
— Каждому свое, — вздохнул Друзов.
...Прочитав объяснение Писарева, капитан отметил пропуск и,
провожая к выходу, поинтересовался: над чем сейчас работаете?
— Да много всего... Театр собираемся новый открывать, сразу три
представления работаем.
— Новый театр? Думаете, количество перейдет в качество?
— Изверились?
— Есть маленько. Как куда в театр ни пойдешь — всюду вливают новое
вино в старые мехи. Навязывают Мольеру и Шекспиру с Чеховым
проблемы, которые тем и не снились... Думают, человечество не
изменилось... Уж если такое философское понятие, как «скорость»,
вздыбили, себе подчинили, пространство преодолели, так неужто человек
поры Шекспира во всем подобен нынешнему? Огораживаться в наш век —
глупо, если не смешно...
— Огораживаться? Это как?
— Это пытаться огородить себя от прогресса. Пусть, мол, все движется,
а мы какими были, такими и останемся.
— Мы как раз об этом и хотим сделать спектакль. «Урок политеса»
будет называться.
— Кто автор?
— Дмитрий Степанов.
— Любопытно. Ну, всего вам хорошего. Если что вспомните, позвоните.
— Хорошо, если вспомню, позвоню. Только вряд ли что вспомню,
право.
...Подполковник Хорошилов, прочитав объяснение Писарева, поднял
глаза на Друзова; тот покачал головою:
— Он действительно ничего не знает... А если б и знал, то не сказал бы...
— Повесили на нас дельце, пойди отыщи этого мошенника... А почему
Писарева отдала колье Дине этой самой? Отчего в комиссионный не
понесла?
— В комиссионном сказали, что слишком дорогое колье, долго будет
ждать покупателя, а за хранение какие-то проценты берут... Дине отдала
оттого, что носит фамилию мужа; говорит, мол, не хотела, чтоб был
излишний интерес к его имени.
— Что он, Высоцкий, что ль! Или Райкин? Диной этой самой занялись?
— Конечно.
— Попусту его не тревожьте, они ведь обидчивые больно, эти артисты с
режиссерами, у каждого — покровителей тьма, самого высокого ранга...
Запросите на Дину и всех знакомых Писаревой характеристики...
— А на него?
— Дело есть дело, надо соблюдать форму. Справочку мне напишите,
чтоб я толком начальству доложил, у меня в пять рапорт. Успеете?
— Схематично — да.
— Так вы иначе как схематично пока ничего и написать не сможете, как
ни бейтесь... Месяцев восемь — в лучшем случае — придется ковырять эту
кучу... Вот бабы, а?! Особливо избалованные... Им бы белье постирать да
полы помыть по квартирам, чтоб устатку поболе... А как этот Писарев? Не
фордыбачил?