Прошло немного времени. Я уехал на каникулы в Монте-Карло.
Там, на пляже, раскрываю газету и вдруг вижу крупный заголовок
«Вчера в Москву передан прах Шаляпина». Только вот на торжественную церемонию перезахоронения великого
певца нас с Юлианом чиновники пригласить забыли...
Когда я узнал, что Юлиан перенес инсульт и лечится в Австрии в
Инсбрукской клинике (это недалеко от Лихтенштейна), я сразу же
поехал к нему. Он узнал меня и улыбнулся. Я говорил с ним, говорил.
И он все понимал, кивал головой, улыбался, но ответить не мог... Это
было тяжело видеть. Очень тяжело...
Я возвращался домой. И всю
дорогу, все сто пятьдесят километров, думал о нем, вспоминая наши
встречи в Германии, во Франции, в России, в Крыму.
Все наши встречи в этом мире.
И передо мной был улыбающийся Юлиан.
Таким он
остался в моей памяти навсегда.
ВОСПОМИНАНИЯ КРИТИКА И ПИСАТЕЛЯ ЛЬВА АННИНСКОГО
Бархатный сезон
Ранней осенью 1983 года на заседании редколлегии журнала
«Дружба народов» главный редактор Сергей Баруздин, в свойствен-
ной ему манере объявляя важные новости, как бы между прочим
обронил:
— Журналу в отделе публицистики необходим материал о важности в наше время жанра политического романа.
Я решил, что могу пропустить эту реплику мимо ушей. Во-первых,
я работал не в отделе публицистики, а в отделе критики. Во-вторых,
жанр политического романа не просто мало интересовал меня как
объект анализа, но вызывал что-то вроде аллергии. И в-третьих,
когда я слышал оборот «в наше время», уши мои захлопывались по-
чти автоматически (теперь такую реакцию вызывает у меня выраже-
ние «на сегодняшний день»).
— Мне удалось договориться, что у нас на эту тему выступит
Юлиан Семенов, — продолжил Баруздин. — Юлиан согласился принять нашего корреспондента...
Сергей Алексеевич покосился на меня. Я изобразил внимание. Он
закончил нарочито скучным голосом:
— Но поставил одно условие: чтобы к нему в Крым съездил побеседовать о жанре политического романа Лев Аннинский.
Раздался общий хохот: члены редколлегии бросились меня поздравлять с поездкой на курорт в самый что ни на есть бархатный
сезон.
Я дисциплинированно поломался и пошел оформлять командировку.
Через несколько дней я сошел с поезда в Ялте и стал осматриваться. Вагон был хвостовой и остановился далеко
от здания вокзала. Народ схлынул, перрон опустел. Похоже, меня никто не встречал.
Вдруг из-за какой-то привокзальной постройки вынырнул сверкающего вида автомобиль (теперь сказали бы «иномарка») и с
победным рыком подскочил, как мне показалось, по рельсам прямо к
дебаркадеру. Я успел разглядеть на капоте эмблему «вольво» прежде, чем того, кто за рулем, но, не разглядев его,
понял: за рулем Семенов.
Мы обнялись, и «вольво» рванула.
Осенние красоты Южного берега понеслись перед глазами как в
кино. Попутные машины Юлиан обдирал, не церемонясь. На сиденье
рядом с ним лежал полосатый милицейский жезл, как я понял, —
подарок благодарных читателей, незаменимая палочка-выручалочка
на крутых крымских поворотах.
Через полчаса Юлиан показал мне свой только что достроенный
(но еще не до конца) дом в Мухалатке. По стенам висели портреты: от
Сименона до Шпеера. В столовой хлопотала дочь Юлиана, художница Дарья.
Во дворике сидел около конуры на толстой цепи огромный пес, имя которого я теперь уже запамятовал.
Этот пес поразил меня тем, что днем покорно сидел в ошейнике,
иногда скуля от «невозможности освободиться», ночью же преспокойно и самостоятельно освобождался и бегал где хотел,
а под утро влезал в ошейник, добровольно и тоже самостоятельно, и далее изображал узника.
Но это — детали.
Нам надо было сделать с Юлианом главное — диалог о политическом романе.
Я предпочел начать так:
— От чего я оторвал вас?
Он мгновенно понял и подхватил игру:
— Почему «вас»? Разве мы не дружим четверть века? «Вас» —
это для дипломатов.
— Хорошо... От чего я оторвал тебя?
Диалог пошел...
А что «мы дружим четверть века» — чистая правда, и теперь самое время об этом рассказать.
Отступаю еще на четверть века.
Знакомство
Ранней осенью 1959 года новый главный редактор «Литературной
газеты» Сергей Сергеевич Смирнов, просмотрев ворох статей,
завалявшихся в загоне при его предшественнике, вздохнул и пропустил на полосу мой опус под загадочным
названием «Спор двух талантов».
Эти два таланта были: Юрий Трифонов и Юлиан Семенов. Первый — впервые за много лет после «Студентов» появившийся в
печати с циклом грустноватых «туркменских» рассказов и второй —
дебютировавший в молодежном журнале с циклом рассказов «сибирских», выдержанных в яростно-романтическом стиле.
Я в ту пору решил перейти из газеты в журнал «Знамя», и меня
уже брали... но мой «Спор» попался на глаза главному редактору
журнала Вадиму Михайловичу Кожевникову, и тот, в свойственной
ему нарочито-косноязычной манере, проговорил:
— Зачем, та-ска-ать, мы берем этого глухаря в отдел критики,
он же, так-ска-ать, текста не слышит!
Меня, в конце концов, взяли, объяснив по секрету, что в юности
автор партийно-эпического полотна «Заре навстречу» был одним из
«мальчиков при Бабеле», и текст, та-ска-ать, слышит отлично, хотя в
интересах дела иногда это успешно скрывает.
Не буду углубляться в сей боковой сюжет, возвращаюсь к главному.
