Даже если какой-то персонаж волшебной сказки действительно оказывается виноват, то его вина несопоставимо мала по сравнению с тяжестью заклятья. Например, в сказке братьев Гримм «Семь воронов»[4] речь идет о том, что отец послал своих сыновей за водой, чтобы окрестить их сестру, а братья уронили в колодец кувшин, в котором должны были принести воду. Потерявший терпение отец от досады крикнул: «А чтоб вас всех в воронов обратило!» — и сыновья действительно превратились в воронов, и впоследствии их сестре пришлось спасать своих братьев. Иногда в сказках упоминается о подобной вине, но заклятие обычно никак не объясняется. Как правило, сказка начинается с того, что где-то живет заколдованная принцесса, и ни слова не говорится, за что на нее наложено заклятье. Другая тема заключается в том, что злая ведьма влюбляется в прекрасного принца, который ее отвергает. И тогда она заколдовывает принца, который в результате воздействия ее злых чар превращается в животное.

В первобытных обществах люди живут в постоянном страхе перед колдовством. Это может произойти с любым человеком в любой момент, даже без малейшей провинности. Например, у коров может пропасть молоко, и это может случиться с любой коровой. В переводе на язык психологии воздействие колдовских чар может означать, что некий внутренний импульс побуждает нас принять ложную установку, из-за которой происходит наше отчуждение от инстинктов и утрата душевного равновесия. В такой ситуации можно оказаться из-за унаследованных особенностей личности. Например, вы можете любить приключения, но в вашей жизни их практически не будет, если у вас слишком слабые нервы. Иначе говоря, человек рождается с противоречивыми побуждениями.

С психологической точки зрения заколдованного сказочного персонажа можно сравнить с человеком, у которого повреждена структурная целостность психики, и в результате психика не может функционировать нормально. Комплексы по-разному воздействуют друг на друга. Если мужская Анима невротична, то, даже если сам мужчина не является невротиком, он все равно будет ощущать себя отчасти «заколдованным». Это можно заметить по содержанию сновидений. Однажды утром я проснулась и сказала миру «Прощай!», так как подумала, что скоро умру. Я не чувствовала себя несчастной. Это странное настроение продолжалось целый день. Я сентиментально смотрела на цветы, была со всеми добра, и все казалось мне более романтичным, чем до сих пор. На следующую ночь мне действительно приснилось, что умер очень романтичный юноша. Следовательно, то, что во мне умерло, было некой инфантильной частью Анимуса, и ему было самое время уйти, но его настроение, выразившееся в предсмертном «Прощай!», воздействовало на мою психику. Обычно все так и происходит.

Можно сказать, что люди не совсем невротичны — у них патологичен какой-то один комплекс, а следовательно, в какой-то мере больным является сам человек. Иногда невротический комплекс имеется у вполне нормального человека. Какой-то комплекс эмоционально заряжен и оказывает невротическое воздействие на всю личность; это и объясняет разные степени человеческого невроза. Однако в тех случаях, когда эмоционально заряжены сразу несколько комплексов, человек, который иначе был бы совершенно нормальным, может быть абсолютно сумасшедшим. В общем, воздействие колдовства означает, что некая психическая структура повреждена или травмирована в процессе деятельности, и ее влиянию подвергается вся психика, ибо, образно говоря, комплексы живут в рамках социального порядка, заданного целостностью психики. Именно поэтому нас интересует мотив воздействия колдовства и избавления от него.

В предыдущей главе мы обсуждали характерные особенности героя волшебной сказки и пришли к выводу, что невозможно провести сравнение между героем сказки и человеческим Эго. Скорее, сказочный герой воплощает аспект Самости, связанный с формированием Эго, поддерживая его действие и расширение. Кроме того, сказочный герой является воплощением архетипической модели и паттерна правильного поведения.

Однако сравнение сказок между собой свидетельствует о том, что в этом отношении существует большое разнообразие. Одни сказочные герои могут просто сидеть на печи и зевать, ни к чему не стремясь, но в конце концов они женятся на принцессе, тогда как другие для этого должны побеждать ведьм, разбойников и т. п. Как бы то ни было, читая волшебную сказку, вы ощущаете, что все происходит правильно, что благодаря именно такому поведению герой достигает своей цели, а его соперники нет. Таким образом, в одних случаях правильно быть глупым, а в других сказочный герой должен быть очень умным или отважным. Иногда приходится прибегать к помощи волшебства или животного-помощника, а иногда сказочный герой справляется с задачей сам. При этом всегда кажется, что такой тип поведения является единственно правильным. Если вы эмоционально вовлечены, у вас обязательно складывается впечатление, что действовать следует именно так, а не иначе, и благодаря идентификации со сказочным героем вы чувствуете, что это скрытый путь к встрече с реальной жизнью. Следовательно, поведение сказочного героя можно понять только в рамках структуры сказки, а герой воплощает личность, инстинктивное поведение которой является правильным в этой особой ситуации.

Но что значит «правильный» тип поведения? Это один из трудных вопросов, касающихся волшебных сказок, ибо они столь наивно убедительны, что ни у кого не вызывают сомнения. Очевидно, что поведение сказочного героя не соответствует общепринятым социальным стандартам: герой может быть глупым, наивным или жестоким, может использовать разные уловки, которые мы бы осудили. Но как бы он себя ни вел, вы при этом неизменно чувствуете, что все равно он прав. Следовательно, лучше всего считать, что его «правота» полностью соответствует ситуации в целом. Вы не сможете сказать: «Все так и должно быть. Разбойники должны быть убиты, а ведьмы обязательно одурачены», — ибо можно найти другие сказки, в которых все происходит иначе. Не существует никакого готового рецепта. Можно лишь сказать, что в этой сказке, судя по ее финалу, главный герой поступал правильно, хотя никто не догадался бы, как он поступит в каждом следующем случае, ибо его поведение всегда оказывается сюрпризом. Следовательно, поиск возможного правильного поведения является чем-то гораздо более фундаментальным, чем интеллектуально выверенная установка; этот поиск исходит из глубины человеческой личности и соответствует Самости. Он иллюстрирует феномен, возникающий и в психологически сложных ситуациях, в которые попадает отдельный человек, а именно: не бывает универсальной реакции на действие индивидуального комплекса.

Обычно пациент, который приходит на анализ, пытается нам представить то, что он мог бы сделать, исходя из своей сознательной установки. Тем самым он сталкивает нас со щекотливой ситуацией, в которую нас поставило общество, заставляя узнавать, что должен делать данный человек, оказавшись в особых обстоятельствах. Тогда мы имеем право сказать, что «правильным» можно считать поведение, которое согласуется с общей структурой данной психологической личности. В волшебных сказках создается похожая ситуация, так как можно сказать, что герой и героиня воплощают модели деятельности Эго, гармонирующие с общей структурой психики. Они являются моделями для здорового Эго, то есть эго-комплекса, который не нарушает общую структуру личности, а нормально действует как средство внешнего выражения этой структуры.

По сравнению с другими теплокровными животными человек уникален тем, что у него развилась особая сфокусированная форма сознания, которой нет у других существ, по крайней мере на нашей планете. Видимо, животные значительно больше привязаны к своим паттернам поведения, порой даже настолько, что это приводит их к гибели. Например, лемминги (мелкие северные грызуны, похожие на полевую мышь, а также родственные белкам), как и многие другие животные, время от времени собираются в стаи и переселяются на другое место. Очевидно, природа наделила животных инстинктивной потребностью менять места обитания, где они могут найти корм, а не уничтожать все, что можно, на одном месте. Этот инстинкт миграции настолько силен, что лемминги идут вперед, не останавливаясь даже перед водными потоками, в которых гибнут. Они не могут остановиться, чтобы изменить путь. Животные не могут отклониться от своего паттерна поведения, даже если он приводит их к гибели.