— Я не знал об этом и сожалею, — сказал Яго, нимало не удивившись. — Как же отвратительны бывают эти дворцовые нравы и всесильные верования, которые разделяют любящие сердца!
Фатима улыбнулась по-матерински и согласилась с этим, видимо испытывая схожие чувства:
— Ты действительно человек добрых намерений. Надо же: в точности то же самое происходит и с моей внучкой. Так вот, мы втроем — она, этот ученый муж Малик и я — нашли выход, пожалуй, единственный для ваших неприемлемых отношений.
У Яго перехватило дыхание, он не знал, придержать ли ему свою благодарность до того, как он узнает, в чем дело, или сразу упасть к ее ногам. Он пробормотал срывающимся от волнения голосом:
— Какой же, сеньора?
Со смесью торжества и ложной скромности Фатима объявила:
— Да, и выход нашел изощренный ум вот этого человека. Выслушай, сеньор Яго. Знаешь ли ты о городе Александрия в султанате мамелюков — потомков Фатимы в Египте?
— Конечно, сеньора. Несколько моих врачей-сокурсников в Салерно были посланы на учебу состоятельными родителями из Каира, и через них мне известно, что эта часть мира переживает расцвет культуры и искусства. Но что вы имеете в виду?
Ее громкий голос прозвучал словно ворвавшийся в залу ветер:
— Дело вот в чем. Чтобы утихомирить страсти и не связываться с противоречивыми законами, запрещающими ваше общение, мы решили, что вам следует отправиться в Александрию. Там вы найдете прибежище и сможете разрешить противоречия, связанные с различием вероисповеданий. Александрия утратила былое величие, но пользуется славой города открытого и гостеприимного. Она терпимо относится ко всем религиям; там мирно сосуществуют евреи, копты, христиане, мусульмане и язычники, там никто не осуждает людей и с неопределенными верованиями. В этом мирном городе Субаида окажется вдали от фанатичных священнослужителей и будет отвечать за свои поступки только перед своей совестью.
Яго застыл с расширенными глазами, в которых светилась благодарность.
— Мудрое, лучшее решение, — сказал он наконец, вне себя от счастья. — Вашим достоинствам нет предела, как и вашему уму, сеньора. Я бесконечно вам благодарен.
— Субаида — женщина благородного и высокого происхождения. Она свободна, ей чужда забитость мусульманок низших слоев, так мы и поставим вопрос перед моим внуком Юсуфом, а еще свяжем этот дело с последними переменами в назарийской политике. Кроме того, учитывая его неважные отношения с Субаидой, которую он боится больше, чем презирает, и с удовольствием услал бы ее за тысячи лиг от Гранады, — это смирит и умерит его гнев.
— Слава Богу, сеньора. А я уже думал, что вы попали в вечную опалу.
— Нет, Аллах милостив. Речь идет о тонкостях государственной политики. — Тут она понизила голос. — Гранада, последний оплот ислама на Западе, живет между страхом и отчаянием, в постоянном напряжении. С тех пор как султаны Феса бросили нас на произвол судьбы, давление Кастилии становится невыносимым. Вся приграничная полоса представляет собой выжженные земли, а мир достается нам ценой ежегодного взноса в сорок тысяч динаров, которые мы еле наскребаем. В такой ситуации назарийская дипломатия решила укрепить исламское братство и попробовать заключить договоры с Египтом, тем более что тунисские хавси и зияне Тремесена постоянно враждуют.
— Я представляю, с какой горячностью Субаида примет участие в этой политической игре.
— Придется. Видимо, ей предначертано судьбой вечно приносить себя в жертву, — констатировала Фатима. — Мне известно, что Юсуф уже направил письма нашему послу при каирском дворе Бен Цимбе с целью ускорить сближение с султаном мамелюков. Этому послужит визит членов семьи назарийских правителей, принца Абу Усмана и конечно же Субаиды.
— То есть если они хотят от нее избавиться, то представилась прекрасная возможность?
— Каким-то непостижимым образом Бог присутствует в жизни Субаиды. Она взялась помогать женщинам-назарийкам, которые совершают паломничество в Мекку, в изучении Алькорана, а еще моя внучка налаживает контакты с улемами престижной мечети аль-Асара, где учится исламская молодежь. На их занятиях свободно высказываются любые мысли. Там прекрасная библиотека, своим разнообразием она выгодно отличается от многих других в мусульманском мире. Но нам нужно найти какой-то отправной момент, бесспорный повод, который подтолкнул бы Юсуфа, а также ученых мужей Каира, чтобы те приняли ее в свой круг. Эту задачу еще предстоит решить, чтобы окончательно убедить султана.
Услышав это, Яго тут же заулыбался, расправил свою зихару и торжественно произнес:
— У меня есть приманка, на которую не может не поддаться суровый султан Юсуф.
Первой реакцией Фатимы было удивление, сменившееся ошеломлением.
— В моей котомке, сеньора, я привез подарок Субаиде, которому она будет несказанно рада, потому что благодаря ему она не только исполнит фару, обещанную вам и ее учителю Тасуфину, но и станет обладательницей рукописи, бесценной в глазах ваших теологов и толкователей Корана. Субаида, знаток Священной Книги, будет принята во всем исламском мире, потому что в руках ее будет нечто совершенно особенное. Многие толкователи вашей религии и ныне, и в дальнейшем будут завидовать ей и стремиться к общению с ней.
Фатима привстала с кресла и почти в упор уставилась на врача. Яго даже почувствовал запах сурьмы и румян.
— Неужели тебе удалось найти Коран аль-Мутамида, халифа Севильи и певца аббадиев? — возбужденно спросила она, сверля его глазами. — Его уже целый век безуспешно ищут каббалисты Дамаска, Кашана, Басры, Гранады, Феса и Самарканда! Скажи, что это правда, то, что я слышу, и ты превратишь меня, престарелую женщину, всю жизнь ищущую скрытые знания, в самого счастливого человека на свете! И ответь мне, во имя Аллаха, есть ли там, среди благословенных листов, предсказание о Страшном суде — за одно это сколько исламских алхимиков и астрономов не пожалели бы своих жизней!
Не скрывая тиумфа, Яго, скромно разведя руками, ответил:
— Есть — это яснее неба, которое над нами. Но Субаида должна быть первой, кто на это взглянет, поймите меня. — В его глазах светилось неудержимое желание встречи. — Вы мне позволите ее увидеть, сеньора? Не обрекайте меня на муки, это непереносимо.
Фатима не могла сдержать своих эмоций, она буквально дрожала.
— Учти, что ты гость в доме, где боятся Бога и куда направлены взгляды многих ревностных и строгих толкователей Корана, — со всей любезностью разъяснила она. — Через два дня мы, верующие, празднуем Малуд, или день рождения Пророка, и по обычаю накануне по улицам ходят процессии, девушек осыпают цветами. Вот в этот суматошный вечер, когда охраны останется немного, вы и сможете увидеться, а до того нам нужно будет прояснить многие вопросы, которые заботят меня. Ну а пока пользуйся моим гостеприимством.
И она, сопровождаемая своим пожилым спутником, исчезла в анфиладе комнат с той же быстротой, с какой и явилась, оставив после себя стойкий и почему-то горьковатый аромат. И снова внезапно ему почудилось, что он не один, хотя слышен был лишь шорох шелка и сдавленный возглас. Но в нем слышалась не горечь, а, скорее, облегчение. Яго поднял голову, но никого не увидел.
* * *
Стоя в ночной тишине на террасе под полным молчаливых созвездий небом, Яго рассеянно вглядывался в сторону крепости, по улочкам которой то и дело проходили какие-то тени с фонарями в руках. Это было похоже на целый сонм светлячков, покинувших свои укрытия.
Вдруг кто-то толкнул решетку павильона и бесшумно проскользнул внутрь. Яго повернул голову и вздрогнул всем телом. Весь мир на мгновение померк для него. Перед собой он увидел — глаза вмиг стали мокрыми от слез — ту, которая давно была властительницей его жизни, всю в браслетах и драгоценных камнях, в дамасской зихаре с двумя лентами из синего шелка, в башмачках из красной замши, губы ее были слегка прикрыты турецкой микнаа, которую она сбросила легким жестом. За время их разлуки красота ее расцвела, а гибкое тело стало еще более стройным и совершенным.