— Ты будто улетела сейчас в какой-то магический мир, Субаида. Даже завидно!

— Но есть еще кое-что, Яго. Есть одна непременная вещь, которую я должна сделать во искупление собственных грехов или умереть на пути к этому. В пропавшей библиотеке находится уникальный и единственный в своем роде Коран, который только был в мусульманском мире, и я хотела бы спасти его, это дело чести. Только тогда Аллах будет доволен Субаидой, дочерью Умара.

— Единственная в своем роде священная книга? — удивленно переспросил Яго. — И что же ее так отличает от других?

— Объясню, — сказала назарийка. — Она служила аль-Мутамиду молитвенником, ее переписывали своими руками в дворцовой мастерской женщины-переписчицы из Пуэрта-де-Макарана — их руки были самыми искусными во всей Андалусии. Сам он всегда отрицал это, чтобы не навлекать гнев маврских теологов, потому что ходили слухи, будто книга имела непозволительные иллюстрации, запрещенные нашей религией, это и сделало ее уникальным экземпляром. Я-то уверена, что набожность самого короля не допустила бы подобного богохульства, но тем не менее, отправляясь в изгнание, он не взял Коран с собой, книга бесследно исчезла. И мой долг — хотя бы попытаться найти ее, даже просто из уважения к моей бабушке Фатиме, которая сама искала ее неустанно.

— Трудную цель ты поставила перед собой. Кроме того, все строится на одних рассуждениях, без каких-либо доказательств… Прости, я говорю искренне. Ты едва не погибла, но, сдается мне, тебя так и тянет испытать судьбу вновь, на этот раз с еще большим риском.

— Яго, ты должен знать, я в Гранаде почитаема как сайида, женщина из мудрого сословия. Для меня открыть эту книгу означало бы испытать истинное наслаждение, а заодно и завоевать признание среди мусульман далеко за границами аль-Андалуса [45], потому что этот экземпляр безуспешно искали в мечетях Востока и Запада, а молва о нем растеклась по всему миру, как фимиам в храмах.

— В голове не укладывается то, что ты мне рассказала, — заметил Яго, не переставая любоваться ею.

— А еще не хочется верить, что знания, сокрытые в этой обители, могут безвозвратно пропасть. Ведь ты, по всему видно, сам охоч до знаний, если даже пересек море, чтобы освоить новые методы лечения. И ты не можешь остаться безучастным перед возможностью первым прочесть труд Диоскорида «О лекарствах» [46] или медицинские трактаты Галена [47], на сегодняшний день их считают утерянными. А что скажешь насчет «Трактата о неизлечимых болезнях» Юльюля Кордовского, ни одного экземпляра которого не найдено, а ведь только за эту книгу багдадский калиф заплатил бы целое состояние? Аль-Мутамид обладал этими знаменитыми сокровищами, это было известно тем, кто гостил у него. Получив их, ты стал бы самым сведущим врачом в ближних королевствах; и эти книги, если их не сожгли африканские орды, возможно, находятся где-то рядом.

Даже столь неотразимые доводы не развеяли сомнений Яго, однако ему, завороженному назарийкой, не оставалось ничего другого, как с некоторыми возражениями принять ее версию, в общем-то сильно походившую на фантазию.

— В мои расчеты никогда не входило прославиться, занявшись продажей вразнос или воровством в королевском монастыре, но вот что действительно заманчиво, так это проверить, в здравом ли ты уме или не совсем, — сказал он с улыбкой. — То, что эти книги могут существовать, — интересное предположение для исследователя человеческих недугов вроде меня. Но не знаю, все кажется таким сумбурным…

— Ты хитрец и трусишка, насколько я тебя успела узнать. Но я уже не имею права колебаться, мне нужно отдать долг моему народу. Честно говоря, в момент, когда я усомнилась было в своих силах, появился ты, словно посланный Богом, милостивым и справедливым.

— Но почему ты уверена, что я смогу помогать тебе в таком рискованном деле?

— Потому что у нас общая дорога, Яго, а еще, как утверждает советник больницы Арагонцев, ты настоящий искатель истины и знания.

Это ее утверждение не получило ответа, и в комнате воцарилась долгая пауза. Вдруг на лице девушки появились тревога и удрученность. Отчаянный взгляд ее встретился с глазами врача, который тут же забеспокоился и спросил:

— Что-то тревожит тебя? Ты побледнела.

— Яго, одна мысль не дает мне покоя, постоянно мучает меня, — сказала она сокрушенным тоном. — Интуиция подсказывает, что попытка уничтожить меня — это часть заговора против дона Альфонса. Я попала в число тех, кто должен был пасть в самом начале заговора. И этот черный замысел, в том числе и идея устранить меня, созрел в монастырских стенах.

— Думаешь, заговор и преступление таятся в монастыре, посвященном делу Божьему? О чем ты говоришь? С тех пор, как я тебя узнал, у меня душа не на месте.

Принцесса ответила без иронии, но с оттенком презрения:

— Годы заточения в монастыре были для меня ненавистными, невыносимыми, но мне приходилось быть свидетелем некоторых тягостных происшествий, которые касаются королевы Марии и наследного принца Педро, этого юнца, склонного верить гороскопам и общаться с морисками — прорицателями и кудесниками — в кварталах Адарвехо, что всей Севилье известно.

Это было подобно укусу скорпиона, и Яго тут же спросил:

— Ты полагаешь, что они имеют отношение к тому, о чем ты мне сегодня рассказала?

— Именно так, Яго. Выведывание тайн, чернокнижие и заговоры — давно известное занятие, которому не чужды дон Педро и его мать донья Мария. Они сговорились извести меня.

— Так вот почему король дон Альфонс вздрогнул, когда я показал ему камешек с ядом, который тебе подсунули.

Нежный голос принцессы задрожал, и Яго услышал поток новых откровений, она стала рассказывать изумленному лекарю о страданиях, перенесенных ею в монастыре, а также о тайных встречах дона Педро с известными чернокнижниками-мусульманами из Адарвехо, которые часто бывали в его келье, за что получали какие-то льготы.

— Всегда полагал, что принцу пристало быть последовательным христианином и больше заботится о сохранении своего доброго имени, — заметил Яго.

— Наследника воспитывали с единственной целью: отомстить за мать. Его с малых лет поили желчью предательства и злопамятства. Потому обитель Сан-Клементе и превратилась в болото, куда заползают всякие черви.

— В Кастилии стали уже притчей во языцех распри между монархом, его пассией доньей Элеонорой де Гусман, бастардами и королевой Марией, — вставил лекарь.

Назарийка остановилась на некоторых подробностях, которые назвала «пророчеством принцу», Яго жадно внимал каждому ее слову.

— Ты становишься одним из немногих, кому известно об этих тайных встречах, пусть Бог милосердный ослепит меня, если я придумала хотя бы одно словечко из того, что мне довелось слышать, — сказала она почти шепотом. — Знай же, что в квартале Сан-Педро в Адарвехо собирается тесный круг мусульман Севильи, в основном зодчие, оценщики, ювелиры и прорицатели, лояльные подданные кастильского короля. У них свои законы, нравы и обычаи. Дон Педро пристрастился посещать их заведения, а заодно захаживает к знаменитому тамошнему астрологу по имени Бенахатим, который устраивает там свои сборища. Это отступник от истинной веры из Гранады составляет гороскопы для принца, получая за свои услуги золотом.

— Ворожба и деньги — плохие попутчики в жизни, — сказал медик.

— Помню одну зимнюю ночь, холодную и тоскливую. Со стороны реки неслись черные грозовые тучи, монахини закончили мессу. Я возвращалась из трапезной по одному из коридоров, когда услышала стук дверцы, выходящей в сад, и увидела слугу дона Педро в сопровождении, как мне показалось, какого-то мавра. Они проскользнули в темноте в его комнату. Любопытство подтолкнуло меня узнать, что это за тайный визит. Я спустилась по лестнице и спряталась под балконом в ночной тьме; там я смогла услышать обрывки разговора между астрологом и принцем, они говорили между собой на альгарабии, общем языке христиан и мусульман, живущих в аль-Андалусе.