— Иногда люди хотят сохранить инкогнито.

— Инкогнито?

— Да. И если клиент приезжает с багажом или если это наш постоянный клиент, то мы принимаем в оплату одной ночи проживания наличные.

— Одна ночь проживания. О'кей. Я понял.

Бронте повернулся к Сантомассимо, но лейтенант глубоко задумался о чем-то. Возможно, он даже не слышал его разговор с Портреро о кредитных картах. Бронте кашлянул.

— У вас есть еще вопросы, сэр? — громко спросил Бронте.

— М-м? А… Да. Да… мистер, э-э-э, Портреро. Полагаю, вы не сможете описать нам мистера Эйтса?

Портреро слабо улыбнулся. Волнение, вызванное происшествием в отеле, понемногу проходило, и теперь он ощущал усталость и плохо соображал.

— Лейтенант, я работаю в гостиничном бизнесе уже пятнадцать лет, — тихо сказал Портреро. — Последние два года в «Виндзор-Ридженси», со дня открытия. Лица, которые я вижу, безлики. Это просто тысячи носов, губ, глаз, волос — светлых, черных, седых. Вереница черт, но никаких лиц.

— Благодарим вас.

— Посчитайте, лейтенант, — не унимался Портреро. — Двести человек, четыреста в неделю. В году пятьдесят недель. И пятнадцать лет работы. В ваших идентификационных альбомах столько нет.

— Думаю, есть.

У края стола регистрации в золотисто-белом свете ламп, отраженном от его полированной поверхности, маячил силуэт мистера Корнелла, менеджера. Сантомассимо жестом подозвал его, и Корнелл приблизился, на ходу приглаживая черные волосы.

— Чем могу помочь, лейтенант? — спросил он.

— Вы проверили в отеле все ванные комнаты?

— Да. Мне велел это сделать лейтенант Хирш еще до того, как передал дело вам. Мои подчиненные все тщательно проверили начиная с северного крыла. На данный момент ничего подозрительного не обнаружено.

— Я хочу, чтобы вы запретили своим сотрудникам общаться с прессой.

Менеджер кивнул Портреро, который воспринял это как указание к действию и тут же начал обзванивать старший персонал.

— Ни вашему отелю, ни полиции Лос-Анджелеса не нужен лишний шум, — сказал Сантомассимо.

— Совершенно верно, лейтенант.

— Кроме того, пока мы не завершим работу, в последние четыре номера в известном вам коридоре, примыкающем к номеру двенадцать ноль семь, доступ будет закрыт. Видимо, вам придется временно переселить постояльцев в другие номера.

Корнелл и Портреро переглянулись. Сантомассимо понял, что свободных номеров в отеле не осталось и теперь появятся четыре крайне рассерженных человека. Или восемь, если номера двухместные. Это доставило Сантомассимо не оправданное обстоятельствами удовольствие.

— Мы окажем вам любую посильную помощь, — сказал менеджер.

— Разумеется. Спасибо.

Сантомассимо и Бронте покинули отель с таким же тягостным чувством, какое испытывали, уходя с пляжа. Смерть Нэнси Хаммонд была мгновенной, как и смерть Хасбрука. Девушка погибла в расцвете лет. Ничего не подозревая. Нелепая, трагическая смерть. Но странно жестокая в своем случайном выборе.

Как только Сантомассимо и Бронте вышли на улицу, стало очевидно, что просьба не болтать оказалась тщетной. Все близлежащие тротуары, даже на противоположной стороне бульвара, были полны любопытных. На лицах столпившихся людей, как и прежде на лицах зевак на пляже, застыл страх. В мгновенно воцарившейся тишине двое санитаров вывезли каталку, на которой лежало тело Нэнси Хаммонд.

Труп был накрыт чистым коричневым одеялом, а поверх него пластиковой пленкой, так что толпа могла лицезреть лишь силуэт тела жертвы. Сантомассимо знал, что Нэнси в момент смерти была обнажена. Знай об этом те, кто сейчас собрался на улице, это еще больше подогрело бы их интерес. Труп Нэнси погрузили в машину, двери захлопнулись. Толпа издала громкий вздох.

Бульвар был освещен множеством огней — фарами, мигалками патрульных машин, витринами магазинов, прожекторами подсветки отеля, установленными под каучуковыми деревьями. Яркое сияние исходило также изнутри стеклянного холла «Виндзор-Ридженси», на каждом этаже которого копошились человеческие фигурки. Неожиданно прямо в лицо Сантомассимо ударил пучок голубовато-белого света.

Толстяк Стив Сафран проталкивал оператора сквозь толпу поближе к полицейским.

— Как насчет заявления, лейтенант? — выкрикнул он.

— Да пошел… — Сантомассимо осекся, увидев, что камера включена. — Мне нечего сказать на данный момент.

Оператор был похож на живую треногу: торс ушел назад, а ноги неестественно выдвинулись вперед. Его можно было бы обвинить в нарушении правил приличия, если бы не камера на плече и глаз, прикованный к видоискателю.

Сафран подтолкнул оператора еще ближе. Микрофон камеры нацелился прямо на рот Сантомассимо. Сафран улыбался. Он напоминал собаку, унюхавшую кость.

— Вы вне пределов вашей юрисдикции, лейтенант, — выкрикнул Сафран.

— Да.

— Вы помогаете центральному участку? Лейтенанту Хиршу?

— Можно и так сказать.

— Вы берете это дело себе?

— Дело находится в стадии передачи.

Сантомассимо чувствовал себя неловко перед направленным на него объективом камеры. Толпа также сосредоточила свое внимание на его скромной персоне. Теперь он вызывал у зевак почти такой же интерес, как и труп Нэнси.

— Говорят, между убийством в «Виндзор-Ридженси» и на пляже в Палисейдс есть связь, — не унимался Сафран.

— Я не комментирую слухи.

— Только не пытайтесь нас убедить, лейтенант, что вы приехали полюбоваться садом на крыше отеля.

— Извините, я больше не могу отвечать на ваши вопросы.

— Лейтенант Сантомассимо…

— Я сожалею.

Сантомассимо протиснулся между Сафраном и оператором, Бронте проследовал за ним. Лейтенант ощутил на затылке тепло, исходившее от юпитеров, и отчетливо услышал, как Сафран описывает жестокое убийство в номере 1207, напоминающее казнь на электрическом стуле. Он глянул на часы. У Сафрана оставалось достаточно времени, чтобы смонтировать сюжет к 11-часовому выпуску новостей.

Толпа расступалась, давая дорогу Сантомассимо, но он чувствовал, как в нем закипает ярость при виде людей, беспечно жующих батончики «Марс» и «Сникерс» и бросающих обертки в канаву, словно они только что вышли с киносеанса. Кое-кто посасывал колу через соломинку, одновременно пытаясь заглянуть в окно «скорой». Сантомассимо даже показалось, что кто-то держит в руке пакет с попкорном.

Рабочий день в участке Палисейдс давно закончился. Сам участок располагался на углу бульваров Сепульведа и Санта-Моника, в двух кварталах к западу от шоссе Сан-Диего и в трех милях от скалистых утесов и спуска к пляжу. В бледно-желтой дымке смога смутно вырисовывались силуэты эвкалиптов, и создавалось странное впечатление, будто это лунный пейзаж.

Сантомассимо с головой окунулся в водоворот работы ночной смены: нескончаемый поток задержанных, гул голосов, клацанье клавиш, шум несущихся по бульварам машин, визг тормозов. В воздухе чувствовалась солоноватая свежесть океанского бриза, принесшая с собой смутное напоминание о бесконечности мира, который неизмеримо больше и значительнее человеческой жизни.

Сантомассимо уселся за свой серый металлический стол и начал переносить из блокнота в компьютер сведения по делу об убийстве в отеле. Он допил остатки «Пепто-бисмола»⁴⁵ и швырнул бутылочку в пустую мусорную корзину. От хладнокровной изобретательности неведомого убийцы лейтенанту было не по себе. Ни с чем подобным он прежде не сталкивался. Не считая, конечно, последней пробежки Хасбрука по пляжу.

В кабинете капитана Эмери открылась дверь.

— Сантомассимо, зайди ко мне. Прямо сейчас.

То, что капитан назвал его по фамилии, не предвещало ничего хорошего. Сантомассимо перекрестился, скорее в шутку, чем всерьез, но не забыл поцеловать большой палец. Он поднялся, поправил галстук, пригладил волосы и заправил рубашку. День выдался чертовски тяжелый, и он никак не хотел заканчиваться. А ему даже не платили сверхурочные. Лейтенант подошел к двери и только собрался постучать, как раздался голос капитана: