«Несомненно, — думал он, — эта девочка уже успела превратиться во взрослую женщину!»

Дни сменялись днями и превращались в недели, а под ногами Джона Кейта влажная, сладко пахнущая земля все яснее и шире проступала из-под покровов тающего снега. В начале мая он находился уже в районе Райндирского озера, которое залегало на расстоянии трехсот миль от Баррена. В продолжение недели он оставался в хижине траппера в Бертвуде, а после этого тронулся на Кумберленд-Хауз. На десятый день он подошел к ближайшему посту, а в вечерних сумерках одиннадцатого дня разложил свой костер на берегу желтого Саскачевана.

Могучая река, дорогая с далеких дней юности, снова пропела ему про все то, что время и горе заглушили в его сердце.

Далеко в небо уходила луна. С юга плыл теплый, мягкий ветер, и Кейт, куря трубку, долго сидел так и томительно и со сладкой печалью прислушивался к тихому рокоту, который доносился со всех сторон, воскрешая былое и милое.

Саскачеван всегда был для него чем-то большим, чем рекой. Он вырос с ним и сроднился, сделался как, бы частью его. Волны Саскачевана издавна баюкали все его юношеские мечтания и грезы, и на них разыгрались его первые приключения. Река эта была его товарищем, другом, единомышленником, и ему чудилось теперь, что река так же рада видеть его, как он рад ей. Он улавливал в шепоте вод ее ликование, приветствие, восторг…

Он глядел на серебристые берега, сверкающие в лунном свете, и на него нахлынули бурные волны воспоминаний. В конце концов, тридцать лет — не такой долгий срок, чтобы забыть те чудесные, волшебные сказки, которые возлюбленная мать рассказывала ему, как только садилось солнце и приближался час сна. И он вдруг так явственно вспомнил сказку про реку Кисташивун, где подробно излагалось о том, где и как эта река родилась, как впервые показалась около одного склона западных гор, незнакомых ни с глазом, ни со стопой человека, как спустилась с гор в холмы, а с холмов в равнины, расширяясь и углубляясь с каждой новой милей, как добежала до дверей их домика и в виде подарка принесла на волнах своих золотые песчинки, обогащающие людей.

А отец, со своей стороны, часто рассказывал ему про индейцев и про страну до того, как явились белые люди, и таким образом у него постепенно создалось впечатление, что река эта течет между его отцом и матерью. Она была его первой книжкой сказок и басен, его чудесной страной, неиссякаемым источником волшебных приключений…

В эту ночь Саскачеван был для него единственной вещью, сохранившейся из прошлого. Это был единственный друг, к которому он мог воззвать, единственный товарищ, к которому он мог протянуть руки свои, не боясь ни обмана, ни предательства. И во власти вещей, которые некогда жили, а теперь покоились в вечном сне, он почувствовал могучий прилив странного блаженства, и ему показалось, что дух реки подошел сейчас совсем близко к нему, чтобы приласкать и успокоить.

Протянув вперед руки, он закричал:

— Старая река моя, это — я… я… Джонни Кейт! Я вернулся к тебе! Ты видишь, что я вернулся к тебе?

А древний Саскачеван тихим шепотом ответил ему:

— Да, да, это — Джонни Кейт! Он вернулся сюда! Он вернулся ко мне!

В течение целой недели Джон Кейт пробирался вдоль берегов Саскачевана.

От Кумберленд-Хауз до поста Принца Альберта было около ста сорока миль по воздушной линии, но Кейт предпочитал пользоваться иным путем и лишь время от времени выходил на широкую проезжую дорогу. Держась неизменно берега, он удлинил свой путь на целых шестьдесят миль, но чувствуя приближение критической минуты, в которой был повинен Коннистон, он старался держаться как можно ближе к могучему, безмолвному другу, сыгравшему такую великую роль в его жизни.

Саскачеван, как живое существо, придавал ему бодрость и веру в самого себя, и при виде его волн Кейт держался тверже, и мысли его были яснее. Ночью он устраивался на золотисто-желтых берегах, и сон его сторожили звезды, повисшие в небе. Слух его упивался родными, знакомыми звуками, по которым он так тосковал в изгнании, что временами был близок к безумию: мягкими голосами птичек, которые охотились и спаривались в лунном сиянии, дружественными «тит-тит-тит» песчаников, которые летали совсем низко над землей, хохотом сов и сонными взвизгиваниями хищных птиц, возвращавшихся с юга.

С юга же, с тех мест, где равнины подгоняли лес к самому берегу, Кейт временами слышал лай койотов, с которым сливался мрачный вой волков, засевших в лесах по другую сторону реки.

Собственно говоря, его путь пролегал по узкой тропинке, разделявшей два совершенно различных мира. По одну сторону сравнительно недалеко лежали безграничные прерии, зеленеющие поля, селения, города и человеческие жилища. По другую же сторону вод застыла пустыня, гостеприимно раскрывающая перед ним все свои двери.

На седьмой день, на заре, его ухо уловило новый звук: это был свисток паровоза, подходившего к посту Принца Альберта. Свисток этот был точно такой же, как и четыре года назад, но, услышав его, Кейт содрогнулся так, что задрожал каждый фибр его существа в отдельности. Это был первый звук, который приветствовал его возвращение на родину, и все сомнения мгновенно оставили Кейта, сменившись целым потоком воспоминаний.

Он точно знал, где находится в данное время, и отдавал себе полный отчет в том, что найдет и увидит за первым поворотом реки.

Минут через пять он услышал хлюпающие звуки «шуг-шуг-шуг» старой драги и уже знал, что эти звуки издает «Бетти М», на которой, конечно, работает старичина Энди Дюгган, с черной трубкой в зубах, черпающий песок точно так же, как он черпал его в продолжение целых двадцати лет. Он уже видел Энди на своем посту в облаках табачного дыма — рыжебородого, косматого гиганта, которого весь город дружески называл «речным пиратом». Всю жизнь свою Дюгган провел в том, что извлекал золото из прибрежных холмов и с утра до позднего вечера упорно, как смерть, сидел, склонившись над берегами Саскачевана.

Кейт вдруг вспомнил про страсть старого товарища к ветчине и усмехнулся про себя. Люди говорили, что Энди всегда пахнет ветчиной и салом и что запах этот преследовал его даже и тогда, когда он отправлялся по делам в город.

Кейт решил теперь оставить береговые тропы и выйти на дорогу. Несмотря на отчаянные усилия подавить то, что Коннистон называл «психологическим моментом», он чувствовал себя очень нехорошо. Какое-то нездоровое возбуждение давало себя знать во всем теле и в мозгу.

Наконец-то он подошел совсем близко к игорному столу! Через какую-нибудь пару часов ему придется бросить на стол первую карту. Если он выиграет, его ждет впереди жизнь. Если проиграет, он обречен на верную смерть. Старый вопрос, с которым он давно боролся, встал теперь перед ним во всей своей непреодолимой силе: стоит ли воевать за свое счастье? Какой смысл в борьбе?

И тотчас же встал в нем другой вопрос: какое безумие овладело им и Коннистоном в тот час, когда они придумали эту смертельно опасную авантюру?

Не бросить ли попытку? Лес стоит за ним и за него и скроет его в любую минуту. Он может еще вернуться назад! Еще не поздно! Игра не зашла еще так далеко, чтобы он не мог опустить поднятую руку. И на короткое мгновение им овладел, казалось, совершенно непобедимый импульс, но в эту минуту он вышел на край опушки, увидел на самом берегу драгу и почти у воды Энди Дюггана собственной персоной… А в следующий момент Кейт уже сделал решительный шаг вперед и поднял руку, желая поздороваться с бывшим приятелем.

Он чувствовал, как сильно заколотилось его сердце, когда Энди взглянул в его сторону. Мыслимо ли, чтоб старый золотоискатель не признал его сразу? Он забыл про свою бороду, забыл про те перемены, которые совершили в нем последние годы. Он помнил теперь только одно, а именно, что Дюгган был когда-то его товарищем, что сотни, тысячи раз они сидели в спокойной тиши вечеров и рассказывали друг другу сказки об этой великой реке, которую одинаково крепко любили. Дюгган неизменно возвращался мыслью и словами к тому таинственному раю, который был скрыт в западных горах, там, где начиналась река. Там, среди высочайших, терявшихся в небе гор, брал свое начало — или кончался там? — Саскачеван и там же, по словам Дюггана, хранились несметные богатства, на поиски которых он однажды отправился уже много-много лет назад…