— А, это ты, моя милая говорунья! Не хочешь ли поцеловать меня, хоть я и старик?

— Да, государь! — ответила она. Так она и сделала, хотя и очень смутилась.

И добрый герцог, надев ей на шею золотую цепь, продолжал:

— А для всех вас, добрые женщины, которые отважно сражались в эту ночь, я учреждаю прекрасный союз под покровительством пресвятой девы. Я хочу, чтобы здесь водрузили длинный-предлинный шест и чтобы каждое воскресенье вы приходили сюда стрелять из ваших луков в память о том, как с их помощью вы спасли жизнь мужьям своим и детям. И ежегодно самая искусная из вас получит прекрасный лавровый венок и кошелек, полный звонких золотых монет, который остальные поднесут ей на подушечке. И этот кошелек послужит ей приданым, ежели она девица, и подспорьем в нужде, ежели она замужем.

Так был в Уккле основан союз женщин-лучниц, и каждое воскресенье под покровительством девы Марии они стреляли из луков подобно мужчинам».

[1] Gans (флам.) — гусь. В переносном значении — простофиля, глупец.

[2] Kuyf (флам.)

[3] Благослови (господи) (лат.) — начало католической молитвы, произносимой перед едой.

[4] О любви (лат.)

[5]Моя вина (лат.)

[6] Brand (флам.) — пожар.

О трех благородных девицах и о великой их красоте.

В лето от Рождества Христова шестьсот девяностое жили три милые девицы, происходившие по отцовской линии из благородного рода великого императора Октавиана.

И звали их Бланка, Клара и Кандида.

Хоть и посвятили они богу цвет своей невинности, вовсе не следует думать, что сделали они это по недостатку воздыхателей.

Ибо всякий день, когда шли девицы в церковь, собиралась большая толпа народу поглядеть на них, и все говорили:

— Смотрите, до чего хороши у них глаза! А руки-то какие белые!

И не один из тех, у кого слюнки текли при виде девиц, с сокрушением прибавлял:

— И подумать только, эти пригожие девицы посвятили себя богу, да ведь в его райских кущах таких, как они, одиннадцать тысяч, если не больше!

— Но не таких милых, — отвечал старый кашлюн, шагавший по пятам за девицами, вдыхая аромат их платьев.

И если упомянутый старый кашлюн встречал по пути молодого парня, который плевал в лужу или, развалясь на брюхе, грел спину на солнце, то давал ему пинка и говорил при этом:

— Эй ты, неужто не взглянешь на самую распрекрасную красоту, что только есть на земле?

Как один аравийский принц без памяти влюбился в меньшую из сестер, и что из этого вышло.

Многие замышляли склонить девиц к браку, но, потерпев неудачу, впадали в тоску и сохли на глазах.

Среди них был и аравийский принц, который с превеликой торжественностью принял святое крещение. И сделал это только ради меньшой из сестер.

Но ничего от нее не добившись — ни мольбами, ни угрозами, — сел он однажды утром у порога ее двери и вонзил себе в грудь кинжал.

На крики прекрасного сеньора девица поспешно спустилась вниз и велела его положить на ее ложе, чему он, не успев еще отдать богу душу, несказанно обрадовался.

Когда же она склонилась над ним, чтобы осмотреть и перевязать его рану, он, собрав последние силы, поцеловал ее в нежные уста, вздохнул с облегчением и, ликуя в сердце своем, испустил дух. Но поцелуй этот вовсе не был приятен меньшой сестре, ибо она полагала, что он похищен у Иисуса, ее небесного супруга. Несмотря на это, она все же поплакала о прекрасном сеньоре — самую малость!

Из которой видно, как сатана преследует юных девушек, возымевших желание удалиться от мира.

У дома, где жили девицы, часто толпились влюбленные: одни пели жалобные песни, другие лихо гарцевали на прекрасных скакунах, а иные, храня молчание, целыми днями глядели на окна. И нередко они затевали драки и убивали друг друга из ревности, что очень огорчало сестер.

— Ах, помолись за нас, Бланка, по праву так названная, — говорили старшие младшей, — ибо непорочна душой ты, непорочна и телом [1]. Помолись за нас, душенька, Иисус охотно внемлет молитвам таких юных девушек, как ты.

— Ах, сестрицы, — отвечала она, — неужто я достойнее вас? но чтобы вам угодить, помолюсь.

— Помолись, — говорили они.

И все три опускались на колени, и Бланка молилась так:

— Иисусе сладчайший! Мы, наверно, грешны пред тобой, а то разве дозволил бы ты, чтобы лукавый смущал нашей красотой этих гадких мужчин? Да, мы грешили, но по слабости нашей мы грешили невольно, о господь наш! Ах, даруй нам прощение ради нашей скорби великой! Ты пожелал, чтобы тебе мы себя посвятили, и все, что дано нам — юность и красоту, радости и печали, обеты и молитвы, тело и душу, помышления и поступки, — все мы храним для тебя. И разве не думаем мы о тебе постоянно: утром, в полдень, вечером — каждое мгновенье, каждый час? Восходит ли красное солнышко, загораются ли на небе ясные звезды, о жених наш возлюбленный, — они всегда видят, как мы тебе молимся, и не золото, ладан и мирро несем тебе в дар, а смиренную нашу любовь и наше многострадальное сердце. Но этого мало, мы знаем. Ах, научи нас, господь, что еще надобно сделать!

Она умолкала, и все три горько вздыхали.

— Иисусе сладчайший, — продолжала молиться меньшая, — нам известно, чего домогаются эти мужчины. Они почитают себя сильными, красивыми и достойными нашей любви. Но они не столь сильны, не столь добры и прекрасны, как ты, Иисусе! Потому принадлежим мы тебе и будем принадлежать тебе вечно, а им — никогда. Полюби же и ты нас хоть немного, Иисусе! В этом горестном мире лишь в тебе наши радость и утешение. Не оставь же нас! Лучше пошли ты нам смерть поскорее: мы алчем и жаждем тебя. Но, если такова твоя воля, пусть эти гадкие мужчины преследуют нас своею любовью, нам будет сладко пострадать ради тебя. Но даже земной супруг не оставит супругу в опасности, не оставит и невесту жених. А разве не ты самый милостивый, разве не ты защитишь нас от дьявольских козней? Если тебе неугодно, не делай этого, но ведь тогда у нас смогут отнять нашу девственность, а она принадлежит тебе. Ах, сделай лучше уж так, о супруг наш возлюбленный, чтобы всю жизнь были мы безобразными, старыми, больными проказой, а потом попали бы в ад, и там, среди дьяволов, огня и серных паров дожидались бы часа, пока не сочтешь ты нас достаточно чистыми и не призовешь нас, наконец, в твой рай, где нам будет дозволено тебя созерцать и вечно любить. Смилуйся над нами! Аминь.

Тут меньшая сестра заливалась слезами, а за нею и сестры ее, повторяя:

— Смилуйся, Иисусе, смилуйся!

О голосе небесного жениха и о прекрасном всаднике в серебряных латах.

Вдруг услышали они сладкозвучный голос:

— Уповайте на милость господню!

— Вот божественный супруг, — сказали лэни, — сподобивший нареченных своих услышать речь его!

И комната наполнилась благоуханием более сладостным, чем аромат драгоценного ладана в священных курильницах.

Голос продолжал:

— Завтра на рассвете покиньте город. Садитесь на своих иноходцев и скачите вперед, все время вперед, не заботясь о дороге. Я буду вас охранять.

— Мы послушны тебе, — отвечали девицы, — послушны тому, кто нас сделал счастливейшими из дочерей человеческих.