Так расхаживал Сметсе по своей кузнице. Частенько он напевал, а если не напевал, то посвистывал. К тому же выручал он немало золотых, не жаловался на здоровье и вечерами охотно попивал брёйнбиир [3] в трактире Пенсарта.
Глава вторая
О том, как Слимбрук Рыжий погасил огонь в кузнице Сметсе.
Но тут случилось, что некий Адриан Слимбрук с разрешения ремесленного цеха открыл на Луковичной набережной еще одну кузницу. Сей Слимбрук, прозванный Рыжим за цвет своих волос, был безобразен, мал ростом, худ и тщедушен; лицо у него было бледное, а пасть — до ушей, как у лисицы.
Отъявленный плут и прехитрый пролаза, до тонкости изучивший искусство притворства, Слимбрук прослыл знатоком кузнечного дела и приманил в свою кузницу всех знатных и зажиточных горожан, которые — то ли из страха, а может почему-либо еще, — водили дружбу с испанцами и недолюбливали реформатов[4]. В большинстве своем это были прежние заказчики Сметсе, но Слимбрук настроил их против него.
— Сметсе в глубине души «гёз»[5], — разглагольствовал Слимбрук. — В молодости он был пиратом, сражался на море с испанцами на стороне жителей Зеландии[6], защищавших так называемую реформатскую веру. У него и сейчас еще полно друзей и родичей на острове Валхерене[7], главным образом в городах Мидделбурге, Арнемёйдене, Камп-Веере и Флиссингене. Все они ярые реформаты и без всякого почтения говорят о папе римском и сеньорах эрцгерцогах.
— К тому же, — добавлял он, — этот Сметсе сущий безбожник: несмотря на запрет, читает лишь Антверпенскую Библию, а если и заходит иной раз в церковь, то страха ради, а не из любви к богу.
Вот этаким злоречьем отбил Слимбрук у Сметсе всех его заказчиков.
И вскоре погас огонь в кузнице доброго кузнеца, вскоре были съедены все его сбережения, и в дом его вступила госпожа Нужда.
Глава третья
О том, в какой прекрасной шляпе плавал Слимбрук в реке.
Как ни худо пришлось Сметсе, он крепился и не падал духом. Все же горько и тошно бывало ему слушать, как славно стучат молоты о наковальни у Слимбрука, когда сам он одиноко сидит в холодной кузнице и смотрит на свои бесценные инструменты, сваленные в кучу на полу.
Но пуще всего донимала Сметсе то, что всякий раз, когда проходил он мимо дома упомянутого Слимбрука, рыжий негодяй тотчас выскакивал на порог, умильно раскланивался и, рассыпаясь в любезностях, наговорив множество льстивых слов, лицемерно выражал ему свое уважение, и все лишь затем, чтобы покуражиться над ним и подло насмеяться над его бедой.
Эти мерзкие ужимки и кривляния повторялись так долго, что терпению Сметсе пришел конец.
— Э-эх, я горюю оттого, что стал нищим, — говорил он себе, — да с этим надо примириться: такова ведь святая воля господня! Но нет мочи глядеть, как гнусный мошенник, своими кознями переманивший моих заказчиков, радуется моей бедности.
А Слимбрук никак не мог угомониться, и речи его с каждым днем становились все ехиднее; ибо, чем больше была его вина перед честным кузнецом, тем сильнее он его ненавидел.
И Сметсе дал себе слово расправиться со Слимбруком и навсегда отбить у него охоту к издевкам.
Однажды в воскресный день Сметсе стоял на набережной Лодочников и вместе с толпой горожан, лодочников, мальчуганов и школяров глазел на реку — все они бездельничали по случаю праздника. И тут из соседнего мюзико[8] вдруг вышел Слимбрук, уже порядком нализавшийся и во хмелю еще более наглый, чем обычно. Завидев Сметсе, он, размахивая руками, кинулся прямо к нему.
— Здравствуй, Сметсе, здравствуй, мой дорогой! — визгливо смеясь, дерзко крикнул он. — Как поживаешь, Сметсе? Сдается мне, что ты спустил свой славный жирок. Вот жалость-то! А с чего бы это, Сметсе? Тебя огорчает, что ты растерял своих заказчиков? Надобно выпить, Сметсе, вот и станет веселее в желудке. А почему тебя больше не видать по вечерам у Пенсарта? Может у тебя не хватает деньжонок на выпивку? Так, если захочешь, Сметсе, у меня для тебя найдутся деньжата.
И Слимбрук побренчал кошельком, висевшим у него на поясе.
— Благодарю тебя, — отвечал Сметсе, — ты очень любезен, дядюшка Слимбрук, но теперь мой черед тебя угощать.
— Ну уж нет! — с притворным сочувствием и сожалением воскликнул Слимбрук. — С чего это тебе вздумалось меня угощать? Ведь всем известно, что ты небогат, Сметсе!
— Настолько богат, — отвечал кузнец, — чтоб напоить тебя так, как ты сроду не пил.
— Ну и потеха! — крикнул Слимбрук столпившимся вокруг лодочникам и горожанам, — ну и потеха. Сметсе меня угощает! Что же это такое? Не иначе как пришел конец света! А может в наше время богачи ходят в лохмотьях? Сметсе меня угощает! Ха-ха-ха! я с радостью хлебну брёйнбиира, за который уплатит Сметсе. Я жажду его, как жаждет влаги африканский песок, как жаждет воскресного отдыха труженик, как жаждет прохлады бес, разводя огонь под котлами Люцифера.
— Ну так пей же, Слимбрук! — сказал Сметсе и швырнул его в реку.
Все, кто стоял на набережной, захлопали в ладоши и взобрались на парапет, чтобы лучше видеть Слимбрука, который, полетев в воду вниз головой, пробил брюхо дохлой собаке, уже давно плывшей по течению, как это всегда бывает с падалью. При этом голова у него каким-то непостижимым образом застряла в дохлятине, и он не мог от нее отделаться, так как плыл, и руки у него были заняты. И лицо у него все измазалось в вонючем собачьем дерьме.
И хотя этой гадостью Слимбруку залепило глаза, он не решился выйти из воды и подняться на набережную, где стоял Сметсе, а поплыл с падалью на голове к другому берегу, отдуваясь и пыхтя, точно тысяча чертей.
— Ну как? — спросил Сметсе, — как тебе нравится брёйнбиир. Не правда ли, лучше его не найдешь во всей Фландрии? Однако, сударь мой, снимите вашу шляпу, не то вы не сможете выпить. Где это видано, чтобы в этакой шляпе прогуливались по реке?
Слимбрук, барахтаясь в воде, оказался у самого моста. Сметсе со всем народом взошел на упомянутый мост, и Слимбрук, по-прежнему пыхтя, крикнул ему:
— Я тебя отправлю на виселицу, проклятый реформат!
— Ха-ха-ха! — рассмеялся славный кузнец, — вы ошибаетесь, приятель, не я хочу реформ, это вы вводите реформу в ношение шляп. Где вы раздобыли вашу шляпу? Я в жизни такой не видывал. Как она нарядна, как богато украшена кисточками и помпонами! Стало быть в Генте скоро появится новая мода?
Слимбрук, не отвечая ни слова, пытался стащить с головы дохлую собаку, но безуспешно, и он то шел ко дну, то всплывал снова вверх, приходя в еще большее бешенство, еще громче пыхтя и непрестанно силясь скинуть с себя эту падаль.
— Не обнажайте голову, сударь! — повторял Сметсе, — не стоит так много трудиться, чтобы отдать мне поклон! Я, право, не заслуживаю таких стараний. Не обнажайте голову.
Наконец, Слимбрук вылез из воды. Поднявшись на набережную, он поспешно содрал с себя собаку и со всех ног побежал домой. А за ним с улюлюканьем и свистом погналась орава молодых лодочников и мальчуганов, швыряя в него комьями уличную грязь и всякие нечистоты. Не унялись они и тогда, когда Слимбрук уже скрылся за воротами своего дома.
Глава четвертая
О двух ветках.
Так Сметсе отомстил Слимбруку, который не смел после этого поднять на него глаза и прятался, чуть завидев его.
Но недолго радовался добрый кузнец, ибо с каждым днем все больше одолевала его нищета, а цеховое пособие и малую толику денег, полученную из города Мидделбурга, что на острове Валхерене, они с женой уже прожили.
До крайности удрученный тем, что ему придется пойти по миру, и не в силах вынести этот позор, Сметсе решил покончить счеты с жизнью.
