Оранскому часто приходилось устраивать опасное соперничество между различными провинциями, и он всегда помнил о том (даже когда ему одному были подчинены Голландия и Зеландия), что конечной целью должен оставаться Генералитет.
Это отчетливо проявилось в поручении, которое дал Оранский в 1572 г. своему представителю при голландских штатах Марниксу Сент-Альдегонде. Принц считал, что целью революции остается единство, а не освобождение Голландии и Зеландии; это видно по многим манифестам, распространявшимся под его именем, а также по попыткам помешать соперничеству кальвинистских изгнанников.
В своем письме к вождю гентских патриотов Хембизе он подчеркивает, что разлад опасен для сообщества и каждой провинции. Принц пишет, что «прочный союз и всеобщее согласие» принесет королю только пользу. Мы знаем, как он противился Утрехтской унии, пытался помешать отделению Валлонских провинций и возмущался поведением гентских фанатиков, потому что это отделение было вызвано их нетерпимостью и тоталитарной политикой. Его переписка с гентскими вождями недовольных — это страстная речь в защиту свободы.
Менее четко Оранский обрисовывал государственную форму, которую он представлял для сообщества провинций. С Испанией существовала персональная уния, так как испанский король одновременно являлся и сувереном Нидерландов. До 1581 г. Оранский считал, что борьба идет не против Испании, не против короля. Только 26 июля 1581 г. во всеуслышание и торжественно расторгли узы с Испанией! Как принц представлял себе политическое и государственное единство, можно только догадываться. Для него была естественной солидарность Нидерландов с империей — «тесная связь со Священной Римской империей германской нации». И эта связь как активный политический элемент представляла важность до 1574 г. Оранский надеялся на посредничество императора перед королем Филиппом, на участие рейхстага и возможную помощь германских принцев. Исходя из этих соображений он дал поручение Марниксу Сент-Альдегонде (1578 г.), который должен был на рейхстаге в Вормсе попросить помощи имперских принцев на основании принадлежности страны к империи. Мирные переговоры в Кельне (1579 г.) тоже велись в этом направлении.
Примечательно, что Оранский в поисках помощи и союзников согласился с планами своего брата Людвига (в 1572 г. и 1573–1574 гг.), которые не только разрывали непрочную связь с империей, но и угрожали Генералитету. Однако после неудачи этих планов в мае 1574 г. (смерть Людвига!) Вильгельм предложил брату Иоганну отдать под защиту империи Нидерландские провинции или заключить союз с ганзейскими городами. При последующих переговорах с Анжу и в дальнейшем процессе развития профранцузской политики Генералитет часто подвергался опасности, и принц, наконец, даже согласился на возможную аннексию.
С учетом критического суждения, высказанного еще современниками и друзьями Оранского, можно обозначить непосредственную цель политики принца. Эта цель всегда оставалась одной и той же: помощь мятежникам! В 1566–1567 гг. она мыслилась иначе, чем в 1572–1574 гг., поскольку в этот период восстание вошло в новую фазу. Революция сделала новый ход в 1578 г. Теперь шла открытая война. Отныне требовалась другая помощь: одних только денег для набора войск больше было недостаточно. И наконец, когда революции грозил крах, призыв о помощи стал призывом отчаяния! Сначала Оранский зависел от Германии: там еще в 1566 г. были завербованы войска, позже (тоже на германские деньги) велась подготовка к боевым действиям. Целью дипломатии принца являлось убедить императора, что испанско-габсбургская политика представляет опасность для империи, а с другой стороны, показать германским протестантским принцам, что если восстание в Нидерландах будет подавлено, это будет означать конец германского протестантства. Он сообщил им, что Франция, возможно, готова помочь мятежникам.
Дипломатическую помощь со стороны империи ему оказали, военную же, в которой он очень нуждался, не предоставили, хотя в сентябре 1572 г. совещательное собрание делегатов Пфальца, Бадена, Бранденбурга-Ансбаха пообещало ему это. Однако Саксония и Гессен по религиозным причинам не были склонны помогать кальвинисту Оранскому, к тому же собиравшемуся жениться на французской принцессе-кальвинистке.
После 1574 г. Оранский решительно обратил свои взоры к Франции и Англии. Еще раньше принц пытался получить у королевы Елизаветы согласие на восстание, но в 1572–1574 гг. королева считала, что дружба с Испанией для нее выгоднее, чем дружба с мятежниками, тем более, что она не рассчитывала на успех принца. Его предложение взять власть над Нидерландами она отклонила. И после 1575 г. Елизавета сохранила выжидательную политику, а вскоре последовала решительная ориентация на Францию.
Возможность французской помощи (Анжу в 1578 г. был признан протектором) вызвала у Елизаветы подозрение, и она послала в Нидерланды пфальцграфа Иоганна Казимира с германскими войсками.
Французская помощь в Геннегау, английская помощь в Генте!..
Вынужденное стремление к французской помощи, необходимой все больше и больше, становилось составной частью политики Оранского, тем более, что брачные планы Анжуйского и королевы Елизаветы в перспективе обещали также и английское содействие. Разумеется, это был большой успех его политического искусства, ведь он сумел использовать соперничество между Англией и Францией относительно влияния в Нидерландах.
Для Франции — как для французского короля, так и для гугенотов — помощь мятежникам являлась возможностью отомстить за политику и успехи Карла V, аннулировать их и возобновить претензии на определенные области Нидерландов. Колиньи одобрял политику аннексии отдельных провинций, так как «большая их часть была украшением короны, несправедливо узурпированным у предшественников короля…». Еще в 1578 г. упоминалось, что Франция «имеет древние права на Фландрию». В планах Людвига Нассау эти претензии были учтены.
Оранский знал о этих аннексионистских стремлениях. В ответ на критику брата Иоганна он написал, что ему лучше, чем кому-либо, известны опасности французской политики, но «кому же мне доверять?..». Необходимость его вынудила к тому. И мы можем даже предположить, что французский курс — это «изъявление Божьей воли…», по мнению принца.
Фландрия и Брабант знали цену французской аннексионистской войне и поэтому были противниками ее. Яростнее всех протестовал брат Оранского Иоганн, который видел в этом опасность для империи и упрекал его за то, что тот сражается бок о бок с безбожным католическим королем. «Бог, — как считал Иоганн Нассау, — не попустит этого, не отомстив!» Одному знакомому Иоганн написал, что он «уважал бы своего брата больше, чем Моисея, если бы Его Милость не ввязался в эту французскую авантюру».
Но Оранский остался при своем мнении (еще в марте 1584 г.) и утверждал, что путь вместе с Францией является единственным и он готов за это даже пожертвовать дружбой народа.
Так и случилось: антипатия к Анжу вскоре коснулась и принца. Между тем смерть герцога помешала окончательному заключению последнего договора с ним (после нападения на Антверпен в январе 1583 г.). Имелся план нового окончательного договора (25 апреля 1584 г.), который надо было представить штатам. В договор внесли желание Анжу, что в случае его смерти без наследника «названные страны будут и навечно останутся присоединенными и аннексированными к французской короне».
Из этой фразы такой государственный деятель, как Оранский, должен был понять, что Франция одним росчерком пера достигла того, что на протяжении веков являлось целью ее политики! Столько провинций, бывших когда-то имперским леном, теперь соотносились с империей как округ! Французская сфера власти почти достигла Рейна!
То, что Иоганн Нассау хорошо видел эту опасность, а Вильгельм Оранский — нет, возможно, объясняется бургундско-габсбургским воспитанием принца. То, что Оранский после смерти Анжу сразу же решил продолжать переговоры с французским королем Генрихом III, доказывает сильную, но, правда, вынужденную профранцузскую направленность политики принца.
