Нынешний Маркофьев выглядел значительно предпочтительнее: сам сыпал подарками, сам всех привечал и угощал. Решал судьбы. Выстраивал многоходовые комбинации, где каждой пешке была отведена уважаемая роль. От него зависели. А на меня смотрели снизу вверх — как на его соратника и сподвижника. Друга сильного человека. Да, и мне перепадала толика его славы, блеска, могущества. Я, будем прямо говорить, питался от его щедрот. Грелся в лучах его величия. Разве плохо мне было?

От всего сердца я готов был заявить: именно такой президент нам нужен.

Он ведь в душе был поэт… Романтик… Мечтатель…

В школьные годы написал в своей тетрадке (велено было на уроке русского языка придумать предложение со словом "полнеба"):

Я полнеба пролетел

На буханке хлеба!

Учительница поставила ему "двойку", поскольку именно в слове "полнеба" он сделал три ошибки. И приписала: "Как нескладно!"

Маркофьев же вновь ответил поэтически:

Зато высоко и прохладно!

А в юные годы он сочинил строки, которые ходили по институту в рукописи, передавались из уст в уста, читались на поэтических вечерах:

Я людям никогда не делал больно.

Лишь девушке одной. И та довольна!

Сколько таких девушек, которые оставались довольны, перебывало у него впоследствии!

Теперь же (что удивительно — без какой либо помощи по-прежнему славившего на все лады кефир и ацедофилин Рабиновича-Пушкиндта) он сочинил стихи, обращенные непосредственно к Президенту и напечатанные всеми (и даже не входящими в наш концерн) изданиями:

Это поэтическое обращение к главе государства заставило многих посмотреть на Маркофьева другими глазами и увидеть и оценить его иначе, чем прежде.

А как он умел говорить с простыми, неиспорченными людьми! (И за это его любили народные массы. Им было за что его превозносить!)

Когда катались после праздника пива по ночной Москве (сильно нетрезвому Маркофьеву взбрело сесть за руль), на перекрестке нас тормознул молоденький постовой. Он уверенно направился к нашей машине. На лице его застыла решимость.

— Ваши права! — потребовал парнишка.

Маркофьев улыбнулся.

— Сынок, — сказал он. — Сколько тебе лет? Восемнадцать, двадцать? Когда мне было столько же, я стоял на этом самом месте с таким же жезлом… И был так же, как ты, непримирим… Я вот уж не думал, что стану богат и известен… Сделаюсь миллионером… И кандидатом в президенты… Да, в нашей стране каждый махающий жезлом может выбиться на передовые позиции…

Парень отмяк и тоже заулыбался, Маркофьев потрепал его по щеке, мы укатили.

Действующий президент паниковал, что было неудивительно: Маркофьев вошел в зенит славы.

Но мы опять допустили просчет.

Помните, какой клич был брошен в Южной Корее во время экономического кризиса? Рядовых граждан просили жертвовать личные сбережения, приносить и сдавать в казну кто чем богат. Хроника запечатлела удивительные кадры: люди снимают с пальцев и из ушей драгоценности — и ссыпают в общий котел, в фонд борьбы с неблагополучием…

Маркофьев провозгласил аналогичный лозунг. Объявил и призвал население тащить пожертвования в созданный нами "Объебанк" — уже из названия было видно, что речь идет о едином для всех вкладчиков учреждении.

Посыл был: наши соотечественники не хуже и не прижимистее корейцев! Что ж, они понесли… Правда, не сбережения, а нас… На чем свет стоит…

Контрольный вопрос. Нужны ему были эти заботы?

Ответ. Как дырка в голове!

Ему нужна была Корсика. А он навьючивал на шею российские проблемы.

Маркофьев отдавал себе отчет в трудности поставленной задачи. И говорил:

— Разумеется, никто не уступит мне власти. Все знают, чем кончаются такие уступки.

И он не ждал милостей от действующего президента. Не ждал, что тот освободит свое кресло и Кремлевский кабинет добровольно.

Но он ждал понимания хотя бы тех, ради которых себя не жалел, чтобы получить Корсику! О ком же он печаловался? За кого бился?

Каждое утро люди встают из постелей, заправляются едой и едут на работу, чтобы, выполнив ее, получить деньги, на которые снова купят еду и заправятся ею для осуществления новых заданий.

Из этого круга невозможно выпрыгнуть…

При этом люди имеют обыкновение что-то говорить, обсуждать, объяснять.

— Любимое их присловье: "Все к лучшему!" — говорил Маркофьев. И вопрошал. — То есть — к Смерти? Потому что куда все катится, куда стремится любая жизнь? Именно к Ней!

Вывод. Люди не думают, что городят.

А как ходят люди! В метро и по улице… Можно тронуться умом! Каждый думает прежде всего о себе и том направлении, в котором следует. И плюет на остальных. Это нормально. Но иногда складывается ощущение, что эти двуногие не знают того, куда следуют сами. Вихляясь и шатаясь, стремясь заполнить больше пространства, чем на самом деле занимают… Никогда человек не будет жаться к кромочке тротуара или стеночке дома — а всегда будет гордо выступать по самой его середине — так, чтобы захватить и охватить всю его ширь, забирая то вправо, то — влево…

Контрольный вопрос. Разве можно — вообще ничего не знать и вообще не учитывать интересы остальных?

Ответ. Можно.

А как они катят в толпе метро тележки, презрев мысль о том, что идущий рядом, сзади или впереди может об эту тачанку споткнуться, упасть, расквасить нос! Как мчат к поезду, чтоб успеть влезть, будто он последний в их жизни, и всех сшибают на пути! Потому что выигрыш минуты важней любой вашей ссадины или полученного вами в столкновении синяка…

Контрольный вопрос № 1. Какие чувства по отношению к людям возникают у вас в этот момент?

Контрольный вопрос № 2. Ну как же люди не дураки, если рвутся к метросоставу, всех сбивая и сами получая толчки и тычки, в то время как через пару мгновений придет следующий поезд?

Или другая ситуация. Трое: муж, жена и ребенок, крепко взявшись за руки, следуют по кромочке платформы метро. Неторопливым экскурсионным шагом. Крепкая семья. Залюбуешься. Но как их обогнать? Невозможно. Они загородили весь узенький проход… Остальным не пройти.

Две подруги неспешно идут по тротуару. И увлеченно болтают о чем-то. Тротуар ими занят полностью.

А может быть и не трое, и не двое, а один. На машине, которую он ставит на тротуар так, что надо сойти на мостовую, иначе авто не обойти.

Объединяет эти трои, дуэты и одиночек общее: полная и счастливая поглощенность собой, нежелание и неумение думать о других. Да и почему они должны? С какой стати? Ну, запрудили движение, ну загородили дорогу… Ты торопишься — твои трудности. Хочешь нас с трассы жизни потеснить? А мы не сойдем. Не пускали и не пустим никого. Всех и всюду. На том стояли и стоим.

Вывод. НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ДУМАТЬ ЗА ДРУГИХ — их извивов мыслей все равно не постичь!

— Надо бы ввести закон, — говорил Маркофьев. — Каждый пешеход не просто имеет право, а обязан убить водителя, который поставил машину на тротуар. Вот тогда наступит идеальная пора для пешеходов!