— Нам ввозят и платят деньги… Ввозят и платят деньги… Практически ни за что, — говорил Иван. — Задаром. А мы знай богатеем.

Я же, сочиняя очередную речь для Маркофьева, задался вопросом: неужели, если переработка этих отходов не по силам таким обеспеченным и развитым в техническом отношении державам, как США и Англия, то у нас — при нашей нищете и отсталости — есть превосходящие эти страны в научном смысле варианты и шансы? Или речь идет о создании на нашей территории вселенской помойки?

То ли находясь в замоте, или по ошибке — Маркофьев с трибуны этот мой текст дословно зачитал.

Что началось! Какие нападки на него обрушились! Его обвиняли в том, что он не хочет процветания своей родины — еще бы, ведь давно обосновался за рубежом! Что, сам разбогатев, не хочет, чтоб и другие попользовались дармовщинкой.

Контрольные вопросы. Была логика в этих выступлениях? Если он жил за рубежом — то и должен был радоваться, что отходы оттуда увозят! То есть — заботиться о забугорье. О тамошней экологической чистоте и свежем воздухе. А он, пусть по моей злой воле и наводке, высказался за местную российскую незамусоренность. Ведь так?

Но — еще раз напомню: НЕ ИЩИТЕ В ДЕЙСТВИЯХ ЛЮДЕЙ ЛОГИКУ. ИЩИТЕ ВЫГОДУ.

Впрочем, лишь несколько дней после этого своего выступления он на меня дулся и обижался. А потом сказал:

— В обществе, где все изолгались и продались, честность может стать неплохим товаром.

И я, окрыленный его новой идеей, бросился развивать достигнутое — то есть усугублять и без того малоперспективное положение. Я пытался делать ставку на скромность, материальную стесненность, плохое питание и недостаточное финансирование кандидата. (Что в тот момент соответствовало реальности: общение с представителями средств массовой информации высосало из нас почти все до копейки.) Мне казалось — такая линия в малообеспеченной стране должна восторжествовать.

Контрольные вопросы. Кому нужен у кормила власти бедняк, не способный дать нищему населению ничего? Кому нужен тот, кто сам себя не может обеспечить?

Любые выборы (и американские, и европейские, но российские — особенно наглядно) построены на взаимодоговоренной, явной или подразумеваемой, системе потачек и подачек. Практический интерес, выгода стоят во главе. "Я вам обещаю хорошую жизнь, сытую жизнь, жизнь лучшую, чем та, которой вы живете сейчас, — говорит кандидат. — А вы в благодарность за это допускаете меня к кормушке, соглашаетесь оплачивать гостиничные номера, разъезды в служебных машинах и путешествия по миру, но, главное, возможность, пользуясь безнаказанностью и властью, приворовывать, лоббировать, помогать на государственном уровне тем, кто щедрее за эту помощь заплатит."

Контрольный вопрос. Есть добровольцы, желающие против этого соображения возразить?

Не такой простачок был Маркофьев, чтобы столь элементарных вещей не понимать.

Контрольные вопросы. А вы понимаете, когда опускаете бюллетень в урну, за что и за кого голосуете? Есть ли связь между вашим движением и тем, что впоследствии с вами будет происходить? Или все будет катить так, как катило бы, даже если бы вы никакого движения не произвели?

Маркофьев утверждал разумные вещи:

— Можно думать правильно. И точно. Но есть немодные взгляды. Немодные в данный период времени. В этот период принято высказывать прямо противоположные идеи. И ты будешь дураком, если по-бараньи упрямо станешь талдычить свое, а не то, что в данный момент принято и приятно уху… Ну и ходи в двубортном пиджаке, когда все носят однобортные, ну и напяливай брюки-клеш, когда все щеголяют в джинсах-дудочках… Выступать против массового психоза — все равно что спорить с ветром.

Рассуждая так, он горевал (надеюсь, всем это понятно) о том, что мы, увы, так и не нашли подходящей высокой мотивации нашей позиции касательно ядерных отходов. (Зачем, зачем я эту глупость в его уста вложил?!) Патриоты и инородцы, сатирики и певцы были такой неуклюжестью и недальновидностью моего друга шокированы. И потихонечку, под благовидными предлогами, начали от него дистанцироваться. Даже те, с кем он охотился и моржевал, сторонились его…

— Иное дело, если удается подготовить и претворить в жизнь ситуацию, при которой твои взгляды, скрываемые до поры, восторжествуют, — продолжал мой друг. — Как создать такую ситуацию? Какой силой и властью надо для этого обладать? Кем надо быть? Правильно, как минимум, президентом…

Что он затевал? Какие планы вынашивал? Этого пока не дано было знать даже никому из приближенных…

И еще он говорил:

— На Западе люди живут в обществе гражданских свобод. А у нас — в обществе постоянного гражданского возмущения. Которое ни к чему не ведет.

Это было скучно. (Увы, и эту нуднятину сочинил для него я!) А уж чего-чего, но скуки охочие до зрелищ граждане не прощают.

Маркофьева стали избегать многие.

Хотя шансы победить Грозного все еще сохранялись.

— ЧТОБЫ ПРОДВИНУТЬСЯ ВПЕРЕД, НАДО ПРЕЖДЕ ПОЙТИ ПОПЕРЕК, — изрекал Маркофьев.

ПРОБКИ НА ДОРОГАХ ВСЕГДА ВОЗНИКАЮТ В ТОМ НАПРАВЛЕНИИ, КУДА ВАМ НУЖНО ЕХАТЬ. На противоположной полосе всегда свободно. Поэтому, если хотите куда-то добраться, следует двигаться в прямо противоположную сторону от той, куда идет или едет большинство. Да вам и не пробиться среди тех, кто движется в попутном с вами направлении. Их столько, этих попутчиков… На собрании — лес рук в поддержку или в отрицание какого-либо предложения. Лес рук и мостовая булыжников-голов… Вы среди них попросту затеряетесь. А попробуйте голосовать не так, как большинство. И вас сразу заметят. Выделят. Умные знают и понимают, как становятся заметными. И знаменитыми.

Мне вспоминалось, как в давние студенческие годы Маркофьев ночью, перед парадом на Красной площади, остановил колонну танков, репетировавших движение по улицам города. Он вышел на середину магистрали и перекрыл движение. Головная гусеничная машина (а за ней и все ползшие следом) с лязгом встали. Маркофьев попросил у ополоумевшего от такой наглости и выглянувшего из башни водителя моториста:

— Браток, не найдется огоньку прикурить?

Что ж, мы шли поперек. Поперек привычного течения жизни. Наши плакаты выглядели значительно скромнее грозненских. Портрет моего друга был выполнен в стиле Веласкеса, под щербато улыбающимся лицом стояла подлинная подпись великого живописца. Увы… Какой утонченный избиратель способен был оценить дизайн и эстетическую неброскость, в подтексте сулившую россиянам красивую и духовно насыщенную жизнь? Где такого избирателя было найти? А вот Грозный запустил в печать и расклеил по стенам и на рекламных щитах новую серию своих выполненных в иконописном стиле изображений, над светлым его челом расположились нимбом три ярких слова: "Тот самый Грозный!"

Подразумевалось то ли что он ведет род от Рюриковичей и будет, как и его тезка-государь, способствовать сплочению Руси, то ли что это он смело выступил за ввоз ядерного хлама и складирования его у россиян под носом. Так ли, иначе ли, успех Иван пожинал просто сумасшедший!

В ночной передаче "Для тех, кто ни с кем не спит" Грозный вновь высмеял страусиную позицию Маркофьева касательно неверия в силы и разум россиян. И процитировал сочиненную в ранние годы Рабиновичем-Пушкиндтом эпиграмму на Захара Костариканского, заканчивавшуюся словами:

…У которого, увы,

Не хватает головы!

Имея в виду, конечно, очевидное всем нынешнее недомыслие Маркофьева.

— Хрен с ним, с этим Грозным, — храбрился после полученной от Ивана отповеди Маркофьев. — Иван и дальше будет ломить напропалую. Пока в его паруса будет веять попутная сила. НО ВЕТЕР ИМЕЕТ ОБЫКНОВЕНИЕ МЕНЯТЬСЯ, — философски изрек он. И это было все, что он мог сказать.