Дэвид взглянул на нее и увидел на ее лице бесконечную нежность. Словно маленькому ребенку, она улыбалась этой страшной человеческой развалине. А когда Дэвид взглянул в широко раскрытые, глубоко сидевшие глаза калеки, то увидел в них чисто собачью преданность. Он медленно переводил их с предмета на предмет, осматривая каюту, спрашивая, отыскивая что-то, чего никак не мог найти. Губы у него шевелились, и вдруг из этого огромного тела раздался жалобный голос ребенка, и опять послышались те странно волнующие, таинственные, монотонные выкрики, которые Дэвид слышал ночью:

— Не видал ли… кто… нибудь… Черного… Роджера… Одемара?

В ту же минуту жена Сен-Пьера бросилась к изуродованному великану. Она казалась высокой рядом с ним. Своими руками нежно гладила его по седеющим черным волосам, тихо смеялась, глядя на его поднятое к ней лицо, глаза ее сияли, и щеки горели ярким румянцем. При взгляде на них у Карригана замерло сердце. Что, если этот человек — Сен-Пьер? Но он сразу же отказался от этой мысли. Это было невозможно, немыслимо, и все же в голосе заговорившей женщины слышалось что-то большее, чем жалость.

— Нет, нет, мы не видали его, Андрэ, мы не видали Черного Роджера Одемара. Если он придет, я позову тебя. Это я обещаю тебе!

Она гладила его по бородатому лицу, обнимала его сгорбленные плечи, и когда на мгновение они оба медленно повернулись лицом к солнцу, Карриган увидел, что она и плачет, и смеется, и говорит в одно и то же время, лаская эту огромную человеческую развалину, которая медленно продолжала свой путь. С минуту она смотрела ему вслед, а затем быстро закрыла дверь и повернулась лицом к Карригану. Она стояла молча, словно чего-то ожидая. Высоко подняв свою голову, она тяжело дышала. Нежность, только что озарявшая ее лицо, совершенно исчезла, и в глазах у нее блестел какой-то вызов, пока она ждала, чтобы Карриган заговорил и высказал все, что у него было на уме.

Некоторое время Карриган и жена Сен-Пьера молчали. Он знал, о чем она думала в своем вызывающем ожидании, стоя так с пылающими щеками и задорным огоньком в глазах! Она готова была бороться за искалеченное существо, только что вышедшее отсюда. Она ожидала, что он засыплет ее вопросами, начнет ловить ее и выспрашивать, почему калека-великан произнес имя человека, которого он разыскивал, Черного Роджера Одемара. Истина забрезжила в голове Дэвида. Это не было игрою его больного мозга: это не было шуткой метиса, как он думал ночью. Случай столкнул его лицом к лицу с тайной Черного Роджера. И жена Сен-Пьера, которая ждала, чтобы он заговорил, была как-то связана с этой тайной, как связан был с ней и этот калека, разыскивавший человека, которого Мак-Вейн велел ему доставить живым или мертвым. Но все же он не стал расспрашивать ее. Он повернулся и подошел к окну, у которого Мари-Анна стояла несколько минут тому назад.

Стоял великолепный день. На другом берегу реки, где прошлой ночью был раскинут лагерь, он заметил большое оживление. У самой воды там медленно спускали Йоркскую лодку. Под самым окном каюты плыла маленькая лодочка с единственным гребцом. Это был калека Андрэ, могучими ударами весел пересекавший реку. В лодке его уродство было почти незаметно; непокрытые волосы и черная борода блестели на солнце, а сидевшая на могучих плечах голова показалась Карригану еще более похожей на каменного идола. И этот человек, походивший на разбитое молнией дерево, был не одним только куском мяса в глазах Жанны-Мари-Анны Булэн!

Дэвид повернулся к ней. Она вся уже изменилась, и гордый вызов в ее глазах исчез. Она ждала, что ей придется защищаться, но он и не думал на нее нападать. И так как она не скрывалась от него, он кивнул головой по направлению к окну.

— Он уплывает на лодке. Боюсь, вам не хочется, чтобы я встретился с ним, и мне очень жаль, что я был здесь, когда он пришел.

— Я совершенно не старалась не пускать его сюда, мсье Дэвид. Может быть, я даже хотела, чтобы вы увидели его. Только я думала, что вы…

Она запнулась.

— Вы ожидали, что я буду мучить вас, выпытывать, откуда он знает о Роджере Одемаре? — сказал он. — И вы приготовились к защите. Но я не намерен ни о чем спрашивать вас, если вы сами этого не позволите.

— Я очень рада! — тихо сказала она. — Я начинаю верить в вас, мсье Дэвид. Вы обещали мне не думать о бегстве, и я верю вам. Можете ли вы обещать также не задавать мне вопросов, на которые я не могу ответить, пока не приедет Сен-Пьер?

— Постараюсь.

Она тихо подошла к нему и встала перед ним так близко, что могла бы положить ему на плечи свои руки.

— Сен-Пьер много рассказывал мне о конной полиции, — сказала она, спокойно и пристально глядя ему прямо в лицо. — Он говорил мне, что люди в красных куртках не способны на подлости, а нападают на человека прямо и честно. Он называет это «играть в открытую». Так вот, я хочу спросить вас, мсье Дэвид, хотите вы со мною играть в открытую? Если я предоставлю вам полную свободу на этом судне и на лодках и даже на берегу, то станете ли вы дожидаться Сен-Пьера, чтобы как мужчина с мужчиной докончить с ним игру?

Карриган слегка наклонил свою голову.

— Да, я подожду и закончу игру с Сен-Пьером.

Он заметил, как какой-то трепет быстро пробежал по ее белой шее, и с неожиданным порывом она протянула ему руку. На мгновение он задержал ее в своей. И от крепкого пожатия ее маленьких пальчиков, от ощущения их нежного тепла, снова взволновало ему кровь то, с чем он твердо решил бороться. Она так близко стояла от него, что он чувствовал трепет ее тела. На мгновение она наклонила голову, и ее прекрасные блестящие волосы очутились почти у самых его губ, а нежный запах их ударил ему в лицо.

Тихонько выдернув руку, она отошла от него. Теперь она казалась Карригану совсем молоденькой девушкой. Это зардевшееся лицо, эта откровенно сиявшая в ее глазах радость — во всем была чисто девичья прелесть.

— Теперь я не боюсь больше, — воскликнула она слегка дрожащим голосом. — Когда приедет Сен-Пьер, я все расскажу ему. И тогда вы можете задавать вопросы, а он ответит вам. Уж он-то не станет обманывать. Он будет играть в открытую. Я уверена, что вы полюбите Сен-Пьера и простите мне то, что произошло за скалою.

Она кивнула головой по направлению к двери.

— С этой поры вам все открыто, — прибавила она. — Я скажу об этом Бэтизу и остальным. Когда мы причалим, вы можете сойти на берег. И давайте забудем обо всем, что случилось, мсье Дэвид! Забудем до самого приезда Сен-Пьера!

— Сен-Пьер! — вздохнул он. — Если бы не было никакого Сен-Пьера!

— Я бы погибла тогда! — быстро перебила она его. — Я умерла бы!

В открытое окно снова донеслись до них странные унылые выкрики калеки Андрэ. Мари-Анна подошла к окну. И Дэвид, подойдя за нею, заглянул поверх ее головы, стоя опять так близко, что его губы почти касались ее волос. Андрэ возвращался в сопровождении двух Йоркских лодок, направлявшихся к судну.

— Вы слышали, как он спрашивает про Черного Роджера Одемара? — сказала она. — Все это очень странно. Представляю себе, как он должен был поразить вас, когда вы увидели его в дверях. Его душа, как и его тело, — развалина, мсье Дэвид. Много лет тому назад после сильной бури Сен-Пьер нашел его в лесу под свалившимся на него деревом. Он выжил, но остался вот таким. Сен-Пьер его любит, а бедняга Андрэ прямо молится на него и всюду ходит за ним, как собака. Его рассудок совершенно помутился. Он не знает своего имени, и мы зовем его Андрэ. И постоянно, днем и ночью, он спрашивает одно и то же: «Не видал ли кто-нибудь Черного Роджера Одемара?» Иногда — если вы позволите, мсье Дэвид, — мне хочется спросить вас, что такого ужасного вы знаете о Роджере Одемаре?

Йоркские лодки выехали на середину реки, и с них раздалась удалая песня. Дэвид в каждой лодке насчитал по шесть человек, весла которых поблескивали на утреннем солнце в такт их песне. Мари-Анна неожиданно взглянула на него; на лице у нее и в глазах он прочел то, что смутно почувствовал раньше в звездных сумерках того вечера, в те волнующие мгновения, когда они стрелой неслись через пороги. Теперь она была девушкой. Он не мог думать о ней как о женщине. Он не мог думать о ней как о жене Сен-Пьера. В этом устремленном на него взгляде было что-то такое, что дошло до самой глубины его души. Словно на мгновение между ними упала какая-то завеса.