Как–то Жозе посетила Маргарет. Она не могла спокойно смотреть, как происходит разрушение в общем–то здорового человека. Она решила попытаться оказать ему радикальное лечение, чтобы хотя бы частично восстановить зрение, и с нетерпением ждала, когда пройдет воспаление глаза, чтобы можно было провести операцию.

Пытаясь соблюсти установленные правила, Маргарет столкнулась с почти непреодолимыми препятствиями. Перед любой операцией полагалось заполнить специальные бланки и получить под ними подпись самого пациента или его родственников, дающих согласие на операцию. А кто мог расписаться за Жозе? Никто не мог пробиться к нему сквозь барьер, отделявший его от остального мира, даже для того, чтобы получить его разрешение на оказание помощи. Персонал больницы занялся поисками родственников Жозе, в конце концов увенчавшиеся успехом: была найдена его сестра, проживающая в Пуэрто–Рико. Представители департамента полиции той местности принесли ей на подпись разрешающий операцию документ. Неграмотная сестра Жозе поставила крестик в нужном месте. Наконец–то была получена возможность провести операцию, и появилась слабенькая надежда на успех.

Жозе, по всей видимости, не понимал, что происходит: его зачем–то положили на каталку и повезли в операционную. Все время, пока проходила операция на его глазу, он лежал не двигаясь. Через два часа забинтовали глаз и отвезли Жозе обратно в палату.

Через несколько дней Маргарет сняла с его глаза повязку. Этот момент она не забудет никогда. Жозе, конечно, понимал, что над ним проводят какую–то процедуру, и, вероятно, догадывался, что ему хотят помочь. Но он даже не мог предположить, что происходило на самом деле. Один его глаз опять стал зрячим — Жозе снова смог видеть. Его глаз щурился от яркого света и медленно фокусировался на людях в белых халатах, столпившихся возле его кровати. Не улыбавшееся уже многие месяцы лицо Жозе расплылось в счастливой беззубой улыбке. Контакт с внешним миром был восстановлен.

В течение всего длительного периода изоляции мозг Жозе оставался в нормальном полноценном состоянии: в нем полностью сохранилась память, он не потерял способность воспринимать передаваемые от органов чувств сигналы и передавать в ответ соответствующие команды. Но все это время он бездействовал, потому что органы чувств, посылающие ему сигналы, были блокированы.

Я вспоминаю Жозе всякий раз, когда думаю о Боге. Точнее о том, что испытывал Бог, избравший для Себя путь служения в качестве Головы для Тела, состоящего из человеческих существ. Самый величественный орган тела может оказаться в изоляции и стать бесполезным, если нарушится связь с передающими ему информацию органами чувств и послушно выполняющими его приказы клетками. Бог избрал для Себя эту роль, действуя не вопреки нам, а через нас. Это может показаться унижением.

Но это еще и триумф, который наступает, когда связь возобновляется. Когда чувствительные каналы Жозе были восстановлены, сразу же все, что было изолировано и бесполезно, стало полностью свободно и смогло выразить себя во внешнем мире. Жозе попросил, чтобы его инвалидная коляска все время стояла в дверях палаты. Он тихо сидел в ней, поворачивая голову направо и налево и заглядывая в длинные коридоры лепрозория. И как только он видел, что кто–то идет по коридору, на его лице появлялась неподдельная искренняя улыбка.

Сейчас у Жозе есть контакт с внешним миром. Он попросил разрешения каждое воскресенье посещать нашу небольшую церковь, хотя не мог слышать ни одного слова проповеди. Он едва ли способен толком нажать электрическую кнопку на инвалидной коляске своими обрубленными пальцами; а из–за того, что объем его зрительного восприятия сильно ограничен, он постоянно натыкается на стены и различные предметы, когда едет по коридорам. Несмотря на это, каждое воскресенье в любую погоду он приезжает в церковь. Остальные пациенты обязательно приветствуют Жозе: подходят к нему, наклоняются поближе и машут рукой прямо у него перед глазами. На лице Жозе появляется неизменная очаровательная улыбка, иногда раздается его громкий смех. И хотя он видит не очень хорошо, совсем не слышит и ничего не чувствует на ощупь, каким–то образом он ощущает свою связь с этой церковью. И ему этого достаточно.

Ум Жозе больше не изолирован и одинок, он сообщается с другими клетками тела. И теперь его могучий мозг получил связь с остальным миром. Жозе может выразить тот образ, который раньше был глубоко спрятан в нем.

Есть такое дерево, которое называется баньян. Более причудливого дерева на свете не существует. Его корни растут не только от ствола, но и от веток. Десятки корней тянутся от каждой ветки вниз к земле. Не доходя до земли, они разветвляются, и вот уже сотни новых побегов врастают в землю, образуя собственную корневую систему. Если его насильственно не истреблять, то баньян может существовать вечно, пуская все новые и новые побеги, даже когда основной ствол уже состарится и отомрет. Одно–единственное дерево может заполнить собой пространство в несколько гектаров, превратившись в саморазрастающийся лес. В тени таких лесов обычно устраиваются восточные базары (само название дерева происходит от слова «баниан», что на языке хинди означает «каста торговцев»).

В наши дни образец баньяна можно увидеть в Ботаническом саду Калькутты. Это незабываемое зрелище. Здесь представлен баньян–великан, длина окружности которого составляет около 400 м. Вы видите перед собой настоящего гиганта. Это не что иное, как живая зеленая палатка, поддерживаемая колоннадой деревянных столбов. Где–то посреди чащи перепутанных стволов и веток 200 лет назад появился первый ствол. Впоследствии он был сильно изуродован грибовидным наростом, а в 1925 году и вовсе разрушен циклоном. Но его отростки продолжают расти и процветать.

Для детей, обожающих лазить по деревьям и качаться на вьющихся стеблях, баньян — неиссякаемый источник удовольствия. Мне было шесть лет, когда под одним из таких деревьев мои родители разбили временный госпиталь для оказания медицинской помощи местным жителям. Помню, как несколько первых дней я проводил на дереве все дни и ночи напролет. Родители лечили людей и проповедовали, а мы с сестрой в глубине необъятного дерева играли и не могли наиграться. Спускающиеся с верхних веток стебли, напоминающие сталактиты, были просто идеальным местом для детей: по ним можно было лазить вверх и вниз. Но местные жители еще и усовершенствовали их: они изогнули и связали вьющиеся стебли таким образом, что у нас появилось несколько качелей и даже трапеция.

И вот как–то раз я качался на таких качелях, расположенных во внутреннем коридоре дерева. Мне хотелось взлетать все выше и выше, и я кричал сестре, чтобы она раскачивала меня сильнее. Амплитуда моих колебаний резко увеличилась, и когда я летел назад, то почувствовал, что могу угодить головой в свисавшую в виде петли ветку. Чтобы этого не случилось, я пригнул голову и благополучно пролетел мимо петли. Но когда качели летели обратно, я забыл это сделать. Петлеобразная ветка оказалась прямо на уровне моего подбородка, захлестнула мою голову и сдавила горло. Качели резко остановились. К счастью, я удержался на качелях и не повис в петле. Но она так сильно сдавила мне дыхательное горло, что я не мог ни вздохнуть, ни крикнуть, ни простонать. Я висел, будто кукла на веревочках из кукольного театра. Перепугавшаяся до смерти сестра несколько раз дернула за качели, чтобы стащить меня вниз, но у нее ничего не получилось. Она побежала звать взрослых. Я потерял сознание.