Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Игорь долго копался в кармане — никак не мог найти ключ, — наконец открыл дверь.

— Проходи, Леша. — Он щелкнул выключателем, достал из кармана бутылку «Столичной», со стуком поставил на стол. — Раздевайся, я сейчас…

Алексей брезгливо обвел взглядом небольшую, метров двенадцать, комнатку. Сразу видно: холостяк и человек здесь живет несолидный. Тахтенка продавленная, приемничек какой-то доисторический, телевизор паршивенький. Зато афиша на стене: «М.Горький. «Мещане». В постановке драмкружка клуба… Нил — И.В.Аникин». Игорь Васильевич Аникин. Нил Нилом, а мебелишки приличной купить не может. Вот тебе и мещане, вот тебе и Горький…

Игорь вернулся с двумя стаканами, открытой банкой консервов и колбасой кружочками на тарелке.

— Ты уж прости, Алеша, не подготовился, — заискивающе пробормотал он.

— Да, скучно живешь, — твердо, как бы подытоживая свои впечатления, сказал Алексей и сел к столу. — Ну ничего, научишься. Если человек понимает, как нужно жить, тогда и жить будет. Н твои пятьсот, держи.

Игорь вздрогнул и нерешительно посмотрел на товарища.

— За «спасибо» не работают, — рассмеялся Алексей. — Это твоя доля. Тысяча — Павлу Антоновичу, а остальное, как договаривались, мои. Держи, не бойся, не укусят. Ручные они…

Игорь неумело затолкнул в карман пачку и робко улыбнулся:

— Даже как-то не верится, Леша. Столько денег — и все мои… И, честно признаюсь, все-таки боязно. Знаешь, как-то… по-чудному…

— «По-чудному»… Ты лучше налей.

— Прости, Леша, — захлопотал Игорь, — сам понимаешь, растерялся я немного… — Он торопливо сорвал с бутылки металлическую пробку и налил в оба стакана.

— Ну, Игорек, с богом, будь здоров.

Алексей не торопясь выпил, закусил и почувствовал ту теплоту в желудке, о которой его покойный дедушка всегда говорил: «Словно Христос босиком по душе пробежал».

Все в жизни хитро устроено. С умом нужно быть, с умом — это главное. И не зарываться, как Григорий Федорыч, который показал ему, как сделать куклу из газетной бумаги и как всучить ее фраеру. Неплохой был человек, женин родственник какой-то, из Куйбышева приехал. Выпил раз, хмыкнул и говорит:

«Ты, Леха, слушай: хочу тебе по-родственному искусство свое передать. Волка ноги кормят, а человека — голова да руки. Дай-ка мне десятку, ножницы и газету».

«Зачем?» — подозрительно спросил.

Григорий Федорыч рассмеялся:

«Ну и жмот ты. Отдам тебе десятку, не бойсь. Показать кое-что хочу, научить тебя, дурака…»

Но сломался старик, вышел из заключения уже не тот. Сам так и сказал: «Я, говорит, Алексей, уже не тот. Уверенности в руке нет. А в этом деле без уверенности не моги». Это верно он говорил: уверенность должна быть, но главное — с умом. Слава богу, уже не первую куклу подбросил и ни разу не ошибся. Не зарываться, не спешить, продумать все, как следует. Риск? Еще неизвестно, что опаснее: баранку крутить по московским улицам или аккуратненько обвести какого-нибудь пижона…

— Ну что, Игорек?

— Как-то даже не знаю… Все никак не отойду…

— А ты еще выпей. Налей. И в руки себя возьми. Человек ты или стюдень? Ну, поехали.

«Теперь можно и позвонить Павлу Антоновичу, — подумал Алексей. — Уже должен быть дома, как договаривались».

Не спрашивая Игоря, он вышел в коридор, подошел к висевшему на стене телефону и набрал номер. Ответила Зоя, жена Павла Антоновича.

— Да?

— Павла Антоновича, — нарочно пискляво, чтобы не узнала, попросил Алексей.

— Нет его.

«Так, значит, все-таки режиссер закусил удила, — подумал Алексей. — Неприятно, конечно, но такой случай предусмотрен. Все чисто. Привет из Узбекистана».

— Домой звонил, — объяснил он Игорю.

Тот встрепенулся и попытался улыбнуться, но улыбка была вымученной.

— Я тебя, Игорек, понимаю, — утешительно сказал Алексей, подошел к окну и посмотрел на здание Архитектурного института, что стояло перед домом Игоря. — Это пройдет. Первый раз, что ты хочешь… Это тебе не мещан Горького играть. Зато и плата повыше, а? Ты что думаешь купить-то3

«Дерьмо парень. Трусит, — подумал он. — Проследить за ним надо, заходить почаще пока что».

Глава 5

Голубев с отвращением посмотрел на горку окурков, переполнявших пепельницу, и поморщился.

— Сколько мы с тобой курим, Сережа, кошмар какой-то. Надо что-то делать, а то, я чувствую, у меня из ушей дым начинает идти. Давай попробуем ограничивать себя. Ну, скажем, по десять штук в день, а?

— И смотреть все время на часы? — усмехнулся Шубин. — Надо переходить на трубку, вот что. С ней возни больше- значит, меньше останется…

— …времени на работу.

— Ей-богу, я серьезно. Трубка — раз, кисет с табаком — два, прочищалка — три. И вообще по статистике трубка — наименее вредная штука. Не сравнить с сигаретами или папиросами. Ведь с сигаретами черт знает до чего доходишь. Я вот, когда мы с этими двумя беседовали, хотел закурить. Достал сигаретку, хочу взять ее в рот, а там уже другая дымится. Автоматизм.

— Трубка — это прекрасно. Но учти, что трубкой баловались наши коллеги — товарищ Холмс Шерлок и комиссар полиции товарищ Мегрэ из произведений Сименона. Так что с трубками во рту мы сами напрашиваемся на сравнение… Бросать надо.

— И работу эту тоже бросать надо. Вот устроюсь бакенщиком на глухую речушку. Тишина, волны плещут о берег суровый. А я, мудрый и с длинной седой бородой, сижу в лодке, думаю о смысле жизни и…

— …курю трубку.

— Циник ты, Боря, не даешь человеку в лодке посидеть…

— …покурить спокойно…

Шубин медленно снял пиджак, аккуратно повесил на спинку стула и подтянул рукава белой рубашки.

— Бить будете, гражданин майор? — деловито спросил Голубев.

— Прозорлив, собака! — восхищенно сказал Шубин. — Что значит хорошая голова.

— А как же соцзаконность?

— Ради такого можно и нарушить разок. Суд меня поймет.

Шубин сделал выпад вперед, делая вид, что хочет провести один из приемов самбо, но Голубев ловко увернулся.

— Ай-ай-ай, вот вам нынешняя молодежь… — горестно покачал головой Шубин. — Я же его обучал самбо, и он же уворачивается. Нехорошо. Дай сигаретку, Боря.

— Пожалуйста, отравляйтесь на здоровье.

Они сидели молча, курили. Можно было дурачиться сколько угодно, можно было говорить обо всем на свете, но мысли были уже прочно заняты делом о бидоне, как они успели окрестить его. Этот процесс обдумывания, сопоставления, поисков логических неувязок, перебора вариантов шел автоматически, и остановить его теперь было уже невозможно. Дело уже въелось в них. И подобно тому, как писатель в работе над книгой не может не думать о ней, так и они не могли отключиться, даже если бы и хотели. Но они и не хотели отключаться. Это была их работа, их профессия, тяжелая и изматывающая, но дающая вместе с тем ощущение постоянного творчества, бросающая каждый раз всё новые и новые вызовы их проницательности, уму, настойчивости, знаниям. И тот, кого этот вызов не возбуждает, — тому в уголовном розыске делать нечего. И пусть бывают в жизни каждого оперативного работника моменты, когда, измочаленный и разочарованный, он в сотый раз поклянется себе немедленно бросить свое неблагодарное ремесло, он знает, что никогда этого не сделает, потому что любит его и не мыслит себе без него жизни.

Голубев посмотрел на часы:

— Уж полночь близится…

— Пошли, — решительно сказал Шубин и достал из шкафа пальто.

Дождь прошел, и над садом «Эрмитаж» висел яркий, словно надраенный «Пемоксолем», рог луны. Улица была пустынной, лишь парень и девушка стояли у тротуара и с надеждой поднимали руки при виде такси. Но те не останавливались — должно быть, торопились в парк — и исчезали, подмигнув зеленым глазком.

— Ну-с, капитан Голубев, — сказал Шубин, ежась на зябком октябрьском ветерке и с удовольствием вдыхая холодный, пахнущий поздней осенью воздух, — что мы имеем на сегодняшний день, точнее, ночь?

— Мы имеем двух узбеков, которых не имеем и которые скорее всего такие же узбеки, как мы с тобой кафры или бушмены. Почерк профессиональный. И место и время — под вечер — выбраны со знанием дела. Имеем алюминиевый бидон с двумя замочками, имеем двоих потерпевших и нераскрытое преступление.

7
{"b":"139674","o":1}