– Так у него ж борода до пупа! – хохотала Глаша. – Совсем уже!

– Я ему и говорю, дескать, Игнат Борисович, не богохульствуйте, меня ваша старуха не поймет!

И опять Глафира не могла насмотреться на своего Ромео. А он взахлеб передавал ей, как Верблюдовская метила в главные героини, как пыталась доказать, что ей вовсе не пятьдесят четыре, а всего лишь сорок пять. В общем, с этими актерами давно пора переименовываться в Театр сатиры.

– А кто Ромео? Ты? – спросила у мужа Глаша.

– Ну а кто? – вздохнул Рудольф. – Я уж смотрел-смотрел… Ни одного подходящего актера. Да ладно, я и сам сыграю, но вот мою возлюбленную… прямо хоть из театра Пушкина кого приглашай. Так ведь не пойдут или цену заломят, мало не покажется. Придется еще думать…

– Для главных героев у нас вообще никто не подойдет, – задумчиво качнула головой Глаша. – Тебе надо взять ребятишек из детской театральной студии, вот это будет спектакль! Там сразу можно и Ромео, и Джульетту подобрать, представь – молоденькие, хорошенькие, сильные, со звонкими трепетными голосами… Кого хочешь проймет!

– Да ты издеваешься, что ли? – вскинулся супруг. – Меня ведь посадят! За развращение малолетних! Там же… там же у меня постельные сцены! Придумала она тоже!

– Что там у тебя? – набычилась Глаша. – Ты откуда эти сцены выкопал?! Какие такие постельные?! Это, получается, детей, значит, развращать нельзя, а самому развращаться можно?! Тогда… даже нечего думать! Джульетта или я, или наша Анфиса Аркадьевна!

– Но ей же шестьдесят семь лет! И она на одну ногу припадает…

– А если будет кто другой, тогда ты у меня на обе ноги припадать начнешь! – рассвирепела Глаша. – И еще он думает, кого б из Пушкина в постель затащить!!!

– О боже, за что ты посылаешь мне одних идиотов?! – рявкнул Рудольф и пошел на кухню доедать окорок.

На следующий день Глафира шла на работу с некоторой опаской: вдруг кто-то из знакомых начальницы тоже слышал, как Глаша плакалась, что ее вытурили из родной библиотеки. Но Зинаида Васильевна встретила сотрудницу как обычно: без особых восторгов, но и без лишних сердечных приступов. Посетители на этот раз были. К Глаше даже записалась парочка студентов и приходил старичок со второго этажа посмотреть периодику за восьмидесятые годы. День прошел бы тихо и спокойно, если бы в обед в читальном зале не появился угрюмый Ромео Писитдинович.

– Вот, – молчком протянул он ей грязный кулак. – Я бутылки сдавал, осталось… Хлеба можно купить… Вон там, за углом, дешевый, просроченный продают.

Этот дворник никогда особенной словоохотливостью не отличался, так что обычно Глаша понимала его с трудом, но сейчас сообразила быстро.

– Ромочка! Ну что вы! Спасибо, не надо! Я хорошо питаюсь, – торопливо прошептала она, боясь, что услышит Зинаида Васильевна.

– Нада! – упрямо гнул свое Ромочка и настырно пихал Глаше в руки грязный кулак. – Сухарь можешь купить. Манька не знает!

– Да нет, у меня всссе есссть! – шипела Глаша и воровато оглядывалась. – Спасибо, говорю же вам, но… уберите немедленно!

– Нет! Это ты поглянь, чо творят, а!!! – не заставила себя ждать Манька. – Ну ить прям на рабочем месте! Можно сказать, на книге Пушкина! Романтики, мать их!!! И куда ж токо твое начальство глядит, стерва ты такая?!

Она расходилась все больше и больше, а у Глаши, как на грех, в зале сидели читатели, и ей безумно хотелось провалиться сквозь землю. Но провалиться никак не получалось, и тут неожиданно проявил себя Ромео Писитдинович. Он вдруг собрал брови на переносице и грозно рыкнул на супругу:

– А ну! Молчать нада! Кому сказал! Ишь какая! Домой!

Манька поперхнулась словом, потом быстро закивала и стала пятиться задом, не забывая тащить за собой муженька.

– Пойдем, Ромочка… Чего уж ты так-то? Домой так домой, разе ж я супротив когда была?

Уже у дверей она показала Глаше увесистый кулак:

– У-у! Злыдня! Я те вечером-то волосья повыдергаю!

Глаша с облегчением выдохнула, быстро поправила кофточку и нацепила на лицо жизнеутверждающую улыбку.

– И чего? – осторожно выглянула из-за двери Зинаида Васильевна. – Ушли они?

Глаша равнодушно, словно ничего и не произошло, кивнула.

– Нет, Глафира, вот ты мне скажи… – уже смелее продвинулась вперед начальница. – А чего этот наш сторож все к тебе липнет? Я приглядываюсь к тебе, приглядываюсь… Вроде бы ты и глазами не стреляешь, юбки короткие не надеваешь… Господи, да откуда у тебя короткие юбки? Но отчего же он так вокруг тебя и вьется, так и лезет нахрапом! Что ему, красивых женщин не хватает, что ли?

Глаша даже обиделась, получается, на нее какой-то дворник, и тот посмотреть не может!

– Не знаю, чего ему надо, – неохотно проговорила она. – Вы же знаете, я себя чту. У меня вон какой муж – красавец, талант! А уж как меня любит! Просто непонятно, на что бедняга дворник надеется?

– Вот и я думаю, зачем липнет, – все еще размышляла Зинаида. – С мужем-то как раз понятно – ему жить негде, но у этого-то! у него ж своя жилплощадь…

Глаша не стала отвечать на мелочные нападки начальницы – что поделать, женский век короткий, и у Зинаиды он давно уже истек, начался век старухи! Да она вообще с таким характером наверняка и родилась бабкой!

Глаша выдавала книги, заводила формуляры, а у самой перед глазами стояло лицо Рудольфа. Как он хмурится, как улыбается, как думает… Что же ему вечером эдакое приготовить! Капусту потушить, что ли? У них еще осталось полкочана. Все, что вчера принесла Галка, Рудик наверняка съел, он же целый день дома. Или не капусту. Можно картошку отварить, а потом в духовке обжарить и салатик сделать… из лука и зеленого горошка, вроде бы Галка вчера приносила его. Горошек-то Рудик, наверное, не умнет.

Так в думах о пропитании и прошел остаток рабочего дня. А вечером, когда Глаша уже закрывала библиотеку, к ней неожиданно кинулась Манька.

Глаша от испуга даже собралась заголосить, но Манька вдруг подскочила ближе, ухватила ее под руку и доверительно затараторила:

– Я ить тоже твою-то заву не слишком уважаю, но уж никак не знала, что она аспид! Да чего ты ногами-то тормозишь, пойдем к нам, у меня к тебе… Пойдем, чего скажу…

Спорить с Манькой при ее весовых категориях было нежелательно.

– Маш, только если недолго, – на всякий случай предупредила Глаша. – А то я спешу.

– Да чего ж долго, совсем быстренько! У меня уж и готово все!

Манька притащила Глафиру в свою квартирку на первом этаже, насильно втолкнула ее в ванную, подала полотенце и терпеливо стояла рядом, ожидая, когда гостья помоет руки. Глафира же никак не могла понять, что от нее хотят. Никак чета дворников решила в обход заведующей взять книжку из библиотеки.

А между тем по всей квартире разливались пряные ароматы – у Глаши даже защекотало в носу и громко заурчало в животе.

– Вот, а я что говорю! – бесцеремонно ткнула ей пальцем в область желудка Манька. – Идем.

Она повела гостью на кухню, и здесь все стало ясно. Глашу позвали, чтобы накормить, напоить и не дать ей погибнуть голодной смертью.

– У нас-то тоже… разносолов не больно много, – гостеприимно засуетилась Манька возле стола, подталкивая ее к стулу. – Но чем богаты… Садись, бери хлебушек вон… накладывай… Да я и сама наложу… Ромочка, ты налей ей с устатку, чего ж как нелюди…

Судя по накрытому столу, дворникам жилось неголодно. В центре стоял исходивший ароматами здоровенный чан с пловом, на большом блюде лежало жареное мясо, рядом, в тарелке, – всевозможная зелень, тут же стояли плошка с маслом и еще несколько дивно пахнущих неизвестных Глаше кушаний.

Во главе стола молча восседал хлипкий Ромочка и с важностью императора тер бутылку водки чистым полотенцем.

– А… чего это вы? – смутно догадываясь о причине своего здесь появления, растерянно спросила Глаша. – Я не голодная, я дома поем… Меня муж ждет. Я и ужин сготовила уже, еще вчера!

– А и пускай ждет! – торопливо махнула пухлой ручкой Манька. – Хрен ему, а не ужин! Я б такому-то и стакан воды не подала! Это ж надо, жену вытолкать на паперть копейки собирать! Ни стыда у него, ни совести! Ешь, Глаша. Нет, погоди-ка, сначала давай выпьем, чтоб аппетиту-то побольше было. Хотя у тебя-то, небось, этого аппетиту… Ромочка, ну, разливай!