Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Мы разыскали в Сурабае нескольких человек, которые слышали о Маумере, но сами там никогда не бывали. Наиболее достоверной информацией располагал один китаец, дальний родственник которого владел в Маумере магазинчиком.

—   Как вы думаете,— спросил я его,— много ли там автомобилей?

—   Много, много, я уверен. Пожалуйста, если хотите, я пошлю телеграмму своему шурину Чат Сену. Он все устроит.

Мы выразили ему самую сердечную признательность.

— Все просто,— объяснил я Даану вечером,— мы летим в Уджунгпанданг, пересаживаемся на самолет до Маумере, отыскиваем там шурина нашего китайского приятеля, нанимаем грузовик, едем две сотни миль на другой конец Флореса, находим лодку или что-нибудь в этом роде, пересекаем пятимильный пролив и попадаем на Комодо. А там остается только поймать дракона.

Уджунгпанданг оказался на осадном положении. Большая часть Сулавеси находилась в руках мятежников, которые время от времени спускались с гор и нападали на транспорт. В аэропорту было полно вооруженных солдат. После тщательного досмотра на таможне нам разрешили провести ночь в городе. Утром мы вернулись в аэропорт, сели в двенадцатиместный самолет и полетели дальше, теперь уже на юго-восток. Под нами лежала бесконечная россыпь крошечных островков, напоминавших божьих коровок: коричневые от выгоревшей травы, с зелеными точками пальм, они уютно устроились в жемчужных кольцах коралловых пляжей. За неровной линией прибоя всевозможными оттенками сверкали зеленые коралловые мелководья, а дальше, где морское дно обрывалось в пучину, море опять становилось переливчато-синим. Островки сменяли друг друга непрерывной чередой, и каждый следующий точь-в-точь походил на предыдущий. Точно так же, думал я, выглядит, наверное, и Комодо, но лишь ему и ближайшим к нему островкам суждено было сохранить на Земле гигантских ящериц.

Самолет жужжал и жужжал в безоблачном небе, между сапфировым морем и топазовым солнцем. Через два часа впереди из туманного горизонта возникли высокие горы. Это был Флорес. Мы стали снижаться, и устланное коралловым ковром море заскользило под нами с всевозрастающей скоростью. Мы прошли над берегом и увидели в отдалении могучие конусы вулканов, потом под крылом мелькнули хижины, обступившие большую белую церковь, и через несколько мгновений самолет уже катил по тряскому травяному полю.

Небольшое казенное строение было единственным признаком того, что мы приземлились не на случайном лугу, а на действующем аэродроме. Перед зданием стояла группа людей и наблюдала за нашей посадкой, а рядом — о чудо!   (мы чуть не подпрыгнули от радости) — стоял грузовик. В приподнятом настроении мы прошли в здание аэровокзала, но никто не бросился нам навстречу. Внутри находилось человек десять мужчин в саронгах, почти все курчавые и с плоскими носами. На нас они смотрели без особой заинтересованности. Внешне они заметно отличались от прямоволосых и приземистых жителей Явы и Бали. Обитатели Флореса были ближе к папуасам Новой Гвинеи и меланезийцам Океании. В зале оказалась девушка — служащая авиакомпании — в фуражке и клетчатой шотландской юбке, выглядевшей здесь довольно странно. Она немедленно принялась заполнять какие-то документы. Прикатили и выгрузили на пол наш багаж. Мы суетились возле него, все еще надеясь, что Чат Сен опознает нас по броским наклейкам, но никто из зрителей на это не среагировал.

—  Здравствуйте,— обратился я громко по-индонезийски ко всем присутствующим.— Туан Чат Сен?

Курчавая публика, задумчиво рассматривавшая наш багаж, перевела взгляды на нас. Кто-то захихикал. Девушка в шотландской юбке, размахивая бумагами, торопливо пошла на летное поле.

Мужчины продолжали созерцать нас, а потом один из них, надев форменную фуражку, представился таможенным чиновником и указал на багаж.

—  Ваше, туан?

Я весь просиял и разразился на индонезийском языке речью, которую репетировал про себя в самолете во время всего полета.

—  Мы англичане. Из Лондона. К сожалению, по-индонезийски мы говорим еле-еле. Мы приехали снимать фильм. У нас много документов. От министерства информации в Джакарте, от губернатора Малых Зондских островов в Сингарадже, от индонезийского посольства в Лондоне, от британского консула в Сурабае...

Перечисляя все эти высокие инстанции, я вручал таможеннику соответствующие бумаги — письмо или пропуск. Он набрасывался на них, как голодный на деликатесы. Пока он их переваривал, в открытую дверь торопливо вошел толстый потный китаец. Он протянул к нам обе руки, расплылся в широкой улыбке и обрушил на нас стремительный поток индонезийской речи.

Я уловил смысл первых фраз, но дальше ничего разобрать не  мог.  Дважды  я  пытался  прервать его красноречие собственными репликами («Мы — англичане, из Лондона. К сожалению, по-индонезийски мы говорим еле-еле»), но без всякого результата. Я смотрел на него как зачарованный, а он безостановочно продолжал свои непостижимые излияния. На китайце были мятые мешковатые брюки защитного цвета и такая же рубашка; он то и дело вытирал пот со лба носовым платком в красный горошек. Меня очень заинтересовал именно его лоб, а точнее, тот факт, что волосы над ним были выбриты на добрый десяток сантиметров. От этого вид у китайца получался не такой, каким замыслила его природа, и я старался представить себе оригинал. Его черные волосы, жесткие, как сапожная щетка, явно должны были распространяться ближе к роскошным бровям. Мои размышления прервала внезапная тишина: китаец замолк.

—  Мы англичане,— вступил я поспешно,— из Лон

дона. К несчастью, по-индонезийски мы говорим еле-еле.

Таможенник тем временем закончил изучать наши документы и стал чертить мелом какие-то закорючки на багаже. Чат Сен сиял.

—  Лосмен! — закричал он.

Видя, что я не понимаю, китаец прибегнул к классическому британскому приему обращения с не владеющими языком иностранцами, то есть повел себя так, словно мы глухие.

—  Лосмен! — заорал он мне прямо в ухо. Прием подействовал — я вспомнил значение этого слова. Вчетвером мы потащили багаж наружу, к грузовику, который, как оказалось, действительно принадлежал Чат Сену. Трясясь по дороге к городу, мы вынуждены были молчать, ибо жуткий рев мотора делал всякие разговоры абсолютно невозможными.

Лосмен, подобно всем остальным гостиницам в маленьких городах Индонезии, представлял собой ряд темных цементных камер с общей верандой. В каждой камере имелся дощатый прямоугольник, служивший кроватью, на котором лежал тощий свернутый матрас. Мы сложили свои вещи и вернулись к Чат Сену.

Потребовался час работы со словарем, чтобы уяснить ситуацию. Оказалось, что единственным в Маумере механическим транспортным средством был грузовик Чат Сена и его только что подготовили к двадцатимильному путешествию на восток, в деревню Ларантука. Мы же стремились на запад. В Ларантуке машину предстояло еще с недельку обласкать, прежде чем отважиться на обратный путь в Маумере. О каком-либо насилии над техникой не могло быть и речи. Чат Сен улыбнулся, похлопал меня по плечу и сказал:

—  Забудьте о грузовике.

Чарльз, Сабран и я мрачно переглянулись.

—  Забудьте о нем,— повторил Чат Сен,— есть идея получше. Разноцветные озера острова Флорес. Очень известные. Очень красивые. Очень близко. Забудьте о ящерицах. Снимайте озера.

Мы отклонили это предложение. Итак, оставался только морской путь. Может быть, в Маумере найдется какое-нибудь небольшое моторное суденышко? Чат Сен энергично затряс головой. Но тогда, может быть, маленькая рыбацкая прау?

—  Может быть,— ответил Чат Сен, и, прежде чем мы смогли как следует выразить ему свою благодарность, он укатил на дребезжащем грузовике разыскивать для нас лодку.

Вернулся наш благодетель поздно вечером, сияя и утирая пот платком. Весь рыболовный флот ушел в море, но, к счастью, в порту нашлась одна-единственная прау, и он привез на переговоры ее капитана. Это был мужчина с длинными неопрятными волосами, в саронге и черной пичи, с хитроватым выражением лица. Он предоставил Чат Сену вести переговоры, а сам сидел молча, уставившись в пол, время от времени кивая в знак согласия.

46
{"b":"139653","o":1}