— Помолчи, — оборвала его Анна, но сама вопросительно поглядывала на меня, возлагая на меня всю ответственность, из-за чего бы ни дулся Джо.

Джо утерся рукавом свитера и пошел вон, хлопнув за собой сетчатой внутренней дверью.

— Может, у него запор? — сказал Дэвид. — Они от этого свирепеют. Ты его достаточно выгуливаешь?

И стал лаять по-болоночьи и шевелить ушами.

— Дурень, — любовно проговорила Анна и взъерошила ему волосы.

— Ты что делаешь? — Он затряс головой. — Так они все выпадут.

Он вскочил, подошел к зеркалу и быстро пригладил прическу, я только теперь заметила, что он начесывает волосы на лоб, прикрывая залысины.

Я собрала шкурки от бекона и хлебные корки и понесла в кормушку. Сойки были тут как тут, они сообразили, что я несу еду, и сообщили об этом друг другу громкими хриплыми голосами. Я стояла неподвижно с вытянутой рукой, но они не слетались, только носились, махая крыльями, у меня над головой, проводили воздушную разведку. Должно быть, я все-таки шевелилась, не сознавая того, а их надо убедить, что ты не враг, а вещь. Мама позволяла нам смотреть только из дома, она говорила, что мы их отпугиваем. Когда-то по полету птиц люди гадали, видели в нем мистический смысл.

Я услышала комариный писк приближающегося мотора; высыпала крошки с ладони в кормушку и пошла на мыс посмотреть. Это была лодка Поля, белая и широкоскулая, самодельная; он помахал мне с кормы. С ним был еще один человек, сидел на носу, спиной ко мне.

Они на веслах подошли к мосткам, и я сбежала им навстречу по ступеням в обрыве; поймала чалку, привязала.

— Осторожнее, — предупредила я, когда они выходили. — Некоторые доски прогнили.

Поль привез мне целую груду овощей со своего огорода, он вручил мне букет артишоков, корзину зеленой фасоли, пучок моркови, кочан цветной капусты, похожий на мозговое полушарие, и при этом вид у него был застенчивый, словно он опасался, что его дар будет отвергнут. Ответить на это полагалось столь же щедрым или даже еще более роскошным подношением. Я с тоской подумала о худосочной спарже и зацветшем редисе.

— Вот этого человека, — сказал Поль, — направили ко мне, потому что я знаю твоего отца.

И отступил на задний план, едва не упав с мостков.

— Малмстром, — произнес незнакомый мужчина, словно это был условный пароль, и выбросил по направлению ко мне руку, Я переложила артишоки себе на локоть и взялась за его руку; он многозначительно сдавил мне пальцы. — Билл Малмстром, зовите меня просто Билл.

У него были аккуратно подстриженные, с сильной проседью волосы и усики, как на рекламе мужских сорочек или водки, одет он был по-загородному, во все ношеное, почти как надо. На шее болтался бинокль в замшевом футляре.

Мы перешли на берег; он вынул трубку и стал закуривать. Я подумала, что его, наверно, прислали власти.

— Поль рассказал мне, — проговорил он и оглянулся на Поля, — о вашем дивном домике.

— Это домик моего отца, — ответила я.

Его лицо приличествующим образом вытянулось, будь у него шляпа на голове, он бы ее сейчас снял.

— Да-да, — произнес он. — Такая трагедия.

Я почувствовала к нему недоверие: по выговору непонятно, откуда он, фамилия вроде немецкая.

— А вы откуда приехали? — спросила я вежливо.

— Из Мичигана, — отозвался он с гордостью. — Я член Детройтского отделения Всеамериканской Ассоциации защитников дикой природы; у нас есть отделение и в вашей стране, небольшое, но вполне преуспевающее. — Он улыбнулся мне с высоты своего величия. — Собственно говоря, я именно об этом и намеревался с вами потолковать. Наша станция на озере Эри достигла, так сказать, естественного предела, и я не ошибусь, если скажу от лица наших мичиганских членов, что мы готовы сделать вам одно предложение.

— Какое? — спросила я. Похоже было, что он сейчас станет навязывать мне какую-то покупку, подписку, скажем, или, может быть, членство в какой-нибудь организации.

Он описал полукруг курящейся трубкой.

— Мы хотели бы приобрести у вас эту живописную недвижимость, — сказал он. — Мы бы использовали ее под своего рода убежище для членов Ассоциации, где они могли бы предаваться общению с природой, — он пыхнул трубкой, — любоваться ее красотами, а заодно, может быть, немного охотиться и рыбачить.

— А осмотреть вы разве не хотите? — спросила я. — Ну, то есть дом и все остальное.

— Должен признаться, что я все уже видел; мы в течение некоторого времени держим эту недвижимость в поле зрения. Я несколько лет подряд приезжал сюда на рыбалку и позволил себе однажды, когда никого не было, походить тут вокруг. — Он стыдливо кашлянул — пожилой господин, застигнутый у окошка в дамскую комнату, — и после этого назвал сумму, которая означала, что я могла бы забыть «Сказки Квебека», детские книжки и все остальное, по крайней мере на какое-то время.

— Вы захотите перестраивать? — спросила я. Мне представились мотели, панданусы.

— Ну, надо будет, конечно, установить электрогенератор и очиститель для воды и, пожалуй, больше ничего, мы склонны оставить все как есть, ваша маленькая усадьба обладает, — он погладил ус, — определенным сельским очарованием.

— Мне очень жаль, но она не продается, — сказала я. — Пока, во всяком случае. Потом, может быть.

Конечно, если бы отец умер, он бы, возможно, одобрил такую сделку, а так, можно себе представить его ярость, когда он возвратится и увидит, что я продала его дом. Да и не факт еще, что владелицей буду я. Где-то могут оказаться документы, завещание там, какие-нибудь условия, я в жизни не имела дела с юристами, надо будет, наверно, заполнять бланки, анкеты, еще придется, пожалуй, вносить налог на наследство.

— Ну что ж, — произнес мужчина с сердечностью проигравшего, — Я уверен, что предложение наше останется в силе. На все времена, так сказать.

Он вынул бумажник и протянул мне карточку — «Билл Малмстром. Детское платье. Одежки для крошки».

— Спасибо, — сказала я. — Буду иметь в виду.

Я взяла Поля под руку и повела в огород, словно бы для того, чтобы отплатить овощами за овощи, я чувствовала, что обязана объясниться, хотя бы перед ним, он столько для меня сделал.

— Ваш огород, он не в очень-то хорошем состоянии, да? — сказал Поль, осматриваясь.

— Да, — согласилась я. — Мы его только что пропололи, но я хочу вам подарить… — Я лихорадочно озиралась, потом с отчаяния ухватилась за полузавядший куст салата, выдернула его из земли и с самым любезным видом преподнесла Полю прямо с корнями.

Он держал его, обескураженно мигая.

— Мадам будет очень рада, — проговорил он.

— Поль, — сказала я, понизив голос, — я продать не могу, потому что отец жив.

— Да? — встрепенулся он. — Он вернулся? Он здесь?

— Не совсем, — сказала я. — Сейчас его здесь нет, он в отлучке, но скоро, по-видимому, приедет.

Вполне могло статься, что он в эту минуту подслушивал наш разговор, прячась за малинником или позади мусорной кучи.

— Он уехал за деревьями? — ревниво спросил Поль, обиженный, что без его ведома; когда-то они ездили вместе. — Ты, значит, его успела повидать?

— Нет, — ответила я. — Его не было, когда я приехала, но он оставил мне вроде как записку.

— А-а, — протянул Поль, нервно поглядывая в темные заросли у меня за спиной. Видно было, что он мне не верит.

На обед мы ели цветную капусту Поля и консервы, жареную свинину с кукурузой. За баночным персиковым компотом Дэвид спросил:

— Кто были те два старикана? — Верно, видел их из окна.

— Приезжал человек, который хочет купить этот дом, — ответила я.

— Держу пари, янки, — сказал Дэвид, — Я их в любой толпе различаю.

— Да, — ответила я. — Но он из Ассоциации защитников дикой природы и обратился ко мне от их имени.

— Чушь, — сказал Дэвид. — Агент ЦРУ.

Я засмеялась.

— Вовсе нет, — сказала я и протянула ему карточку фирмы «Одежда для крошки».

Но Дэвид не шутил.

— Ты не видела, как они действуют, а я видел, — мрачно произнес он, намекая на свое нью-йоркское прошлое.