«Бокс тогда переживал свой заключительный этап, последний этап великого бокса, когда он был спортом, потому что начиная с того времени и по сегодняшний день это просто разогрев мускулов, и в этой энтропии бокс потерял себя. Хорошие боксеры еще есть, но их не сравнить с тем временем, когда и публика была куда требовательнее нынешней, – так говорил писатель в начале восьмидесятых годов Омару Прего. – В те времена, когда еще не было телевидения, люди слушали радио, слушали комментатора, который передавал и описывал то, что видел. Я тоже слушал, как и все остальные. До 30-го года, может, до 32-го, пока я не начал ходить в спортзалы, где увидел большой бокс Аргентины и больших спортсменов». Через несколько лет, в конце тридцатых годов, во время путешествия из Буэнос-Айреса в Чивилкой, Кортасар увидел в поезде Луиса Анхеля Фирпо, к тому времени уже экс-чемпиона; это был отяжелевший сорокалетний мужчина, траченный временем, раздавленный жизнью. Голый король. Сердце защемило при воспоминании о том, каким он был когда-то. Кортасар засомневался, может, подойти к нему и поздороваться? Да, это был Луис Анхель Фирпо, бог с перебитым носом, а нынче уже с двойным подбородком, с бычьей шеей, но все равно это был тот самый Фирпо. Писатель так и не справился со своими сомнениями, он, по его выражению, «проглотил язык» и упустил возможность поговорить с боксером. В далеком прошлом остался бой Фирпо с Дэйвом Миллсом, которого он отправил в нокаут в 1920 году, заслужив тем самым титул чемпиона Южной Америки; и несправедливо присужденное ему поражение в бою с Джеком Демпси, который после первой же атаки упал за пределы ринга и лежал неподвижно семнадцать секунд; это было на стадионе «Поло Граунд» в Нью-Йорке, и та встреча стала чуть ли не национальным катарсисом,[22] поскольку в те времена находиться за пределами ринга столько времени было равносильно признанию своего поражения. Тем не менее в глазах аргентинцев Фирпо, получивший, кстати, за этот матч больше ста пятидесяти тысяч долларов, весьма значительную сумму, которая позволила ему посвятить себя сельскохозяйственной деятельности, стал живой легендой. Хотя рассказ «Бычок» навеян Кортасару историей Хусто Суареса – другого героя, который был чемпионом Аргентины в легком весе и проиграл все в бою с Билли Петролле, – история Фирпо тоже могла послужить моделью для некоторых его рассказов. Кроме героя рассказа «Бычок» он мог послужить прообразом короля, лишившегося трона, в более позднем рассказе, включенном в сборник «Конец игры».
Надо сказать, Кортасар еще в детстве отличался особенным видением бокса, которое исключало его кровавость, жестокость и безжалостность. Трудно отвлечься от подобного набора, тем не менее это было так, сам писатель говорил, что меньше всего его интересовало столкновение кулаков. «Бокс, который будоражит толпу, – это всегда бокс драчуна, который рвется вперед и достигает победы только за счет силы. Это всегда очень мало интересовало меня; но я не мог оторвать глаз от поединка какого-нибудь боксера с мастером, который, играючи, просто ловко уворачивался от него и таким образом ставил его на порядок ниже себя» (22, 73). Это найдет свое выражение в его рассказах, посвященных боксу, начиная с упомянутого рассказа «Бычок» из сборника «Конец игры», «Второй поездки» из сборника «Вне времени» и рассказа «Закатный час Мантекильи» из книги «Тот, кто бродит вокруг», не говоря уже о том, что в качестве названия одной из своих книг писатель использовал спортивный термин: «Последний раунд».
В первом из рассказов, представляющем собой внутренний монолог, прерывистый, как сознание того, кто его произносит, написанный на лунфардо Арльта, предстают перед нами картины жалкой жизни и миражей, которыми полнится мир. Возможно, это лучший из трех упомянутых нами рассказов. В остальных мы видим неоромантическое воссоздание мира неизбежных поражений, где ясно просматривается влияние американского кинематографа тридцатых годов, фильмов «черного жанра», из которых Кортасар умел извлечь пользу для себя и о достоинствах которых он много раз говорил. Действительно, в этих рассказах, как подтверждал сам Кортасар, бокс уже далек от того, каким он был в пятидесятые годы. Изменение менталитета, произошедшее в шестидесятых, коснулось и бокса. Теперь уже трудно было убедить кого-нибудь и объяснить кому бы то ни было, что бокс был спортом, причем честным спортом, и что на двух типов, которые молотили кулаками на ринге, стараясь подавить друг друга физически и психологически, зрителю было смотреть не стыдно. «Бокс умер, хватит твердить, что Кассиус Клей – чемпион мира», – скажет писатель в 1964 году.
В 1936 году Кортасар поступил в университет Буэнос-Айреса, на факультет философии и литературы, здание которого располагалось на улице Виамонте, 430. Социально-экономическая ситуация в Аргентине была далека от стабильности, и это сказывалось на жизни семьи. Хулио хотелось получить университетский диплом лиценциата, но положение в стране изменилось. Популистская политика Иригойена, которая в 1930 году привела к перевороту, и деятельность генерала-националиста Хосе Феликса Урибуру на посту лидера нации характеризовались вмешательством военных во все сферы жизни страны, что всегда было удобно для олигархов, с одной стороны, и, с другой стороны, тяжелым прессом ложилась на плечи среднего класса и самых незащищенных слоев общества. Этот период печально известен под названием «позорного десятилетия», а в те два года, 1936 и 1937, реальным главой правительства был генерал Агустин П. Хусто.
С другой стороны, мировой кризис, ослабление внешних экономических позиций Аргентины, ситуация в Испании, кровавая и трагическая (известна идеологическая склонность тогдашнего президента и некоторых министров аргентинского правительства к соглашательству с Франко), предчувствие, что Испания – это всего лишь первая проба грядущих международных столкновений, – все это оказывало влияние на молодого писателя: он понимал, что не может позволить себе продолжать учебу, ему казалось несправедливым «повесить» на семью еще и эти расходы, тем более что он уже был к тому времени учителем второй ступени средней школы и мог заниматься преподаванием профессионально. Он соглашается на должность преподавателя в Национальном колледже Сан-Карлос в Боливаре, небольшом городке посреди пампы, в 360 километрах от федеральной столицы. Расстояния в Аргентине исчисляются сотнями километров, так что никак нельзя было считать, что Боливар – это край земли, но Кортасару казалось, что он очутился посреди пустыни. Вроде города Ушуайа на Огненной Земле. Он отправился в Боливар осенью 1937 года[23] и прибыл, если быть точным, 12 июня, на рассвете. С этих пор Кортасар становится основным кормильцем семьи. Впоследствии его мать и сестра нашли возможность познакомиться с городом, где жил и работал Хулио. Им пришлось восемь часов тащиться на том же самом поезде, на котором приехал туда Хулио.
Разница между Буэнос-Айресом и Боливаром была удручающей. Если говорить конкретно: контраст между многолюдным перекрестком улицы Кордоба с улицей Виамонте, где в любой день недели в семь часов вечера полно народу, и сельской площадью маленького городка, где в этот час слышался только перезвон церковных колоколов, несомненно, должен был вызвать в нем ощущение подавленности. Конечно, Банфилд в этом смысле был больше похож на Боливар, чем на Буэнос-Айрес, но в этот период жизни Кортасар уже чувствовал себя жителем Буэнос-Айреса, человеком столицы, уроженцем метрополии. Уместно спросить, что дало Кортасару его пребывание в Боливаре и по какой причине он сам постарался изъять, и со временем частично изъял из своей опубликованной позднее библиографии к сборнику стихов «Присутствие», сведения об этих годах своей жизни. Какие-то факты все-таки известны, и сейчас мы это увидим.
Опасаясь, что он превратится в сельского жителя, писатель поселился в гостинице «Ла Бискаина», в большом здании, построенном в конце XIX века, которой поначалу управлял баск, тосковавший по своему Кантабрийскому морю, филе макрели и влажному климату: «Здешняя жизнь наводит меня на мысль, что я похож на человека, ведущего растительное существование. Есть только один выход из него, и состоит он в том, чтобы закрыть за собой дверь комнаты, где живешь, – только так можно обрести себя и предположить, что находишься где-то в другом месте, – и взять книгу, тетрадь, авторучку. Никогда еще, с тех пор как я оказался здесь, мне так не хотелось читать. К счастью, я кое-что привез с собой и смогу, поскольку время позволяет, посвятить себя этому занятию. Атмосфера внутри отеля и вне его, внутри колледжа и вне его лишена каких бы то ни было понятий масштабности. У микроорганизмов в опытной пробирке и то больше активности, чем у жителей Боливара» (7, 27). Сказано точно, ничего не скажешь. Прибыть в маленький городок на заре занимающегося дня и поселиться в так называемом «отеле» – это вряд ли может служить воодушевляющим стимулом. Ко всему прочему, его первые впечатления от колледжа очень скоро нашли свое подтверждение. Колледж, располагавшийся в совершенно неподходящем для этой цели здании, только усугубил первое впечатление от городка. В том же самом письме от 23 мая, адресованном Кастаньино, он напишет о том, что за месяц, который прошел со дня его появления, единственными предметами, преподававшимися там, были биология и музыка. Удручающее впечатление произвели на него и жители городка; хотя суждение Кортасара имеет абстрактный характер, оно не относится к конкретным людям, скорее, к общей атмосфере застоя и запустения, присущей всему городку, «где люди бесконечно просты и, как следствие, счастливы до мозга костей» (7, 32). Можно предположить, что таким и был этот городок сельского типа в те годы прошлого века: ровное течение повседневности если и нарушалось, то каким-нибудь весьма незначительным событием, каковым мог быть ужин, который устраивал кто-нибудь из преподавателей, прощаясь с холостяцкой жизнью; праздник местного масштаба, который воспринимается как самое большое событие из тех, что вообще могут произойти. Новости, приходившие из Европы, Кортасар слушал по радио, сидя у себя в комнате, окнами на безлюдную площадь, обсаженную деревьями, которые рубили на дрова. Фашизм, утвердившийся в Испании, загнавший в угол республиканцев, оказавшихся в невыносимом положении, осознание Гитлером своего превосходства и силы, Муссолини с его путаными, бессмысленными действиями, сеявшими страх: как бы далеко ни была сцена, на которой разворачивались эти события, они грозили Второй мировой войной. В остальном Кортасар приспособился к рутинной жизни, которая защищала его от внешнего мира, как блиндаж: он готовился к урокам, проверял домашние задания у себя в гостинице, в номере 59, с открытым, по причине астмы, окном; порой ему снилось, что он путешествует по Мексике (мысль, которая с некоторых пор не давала ему покоя), он вставал в половине седьмого утра в те дни, когда у него был первый урок, и читал.
