Все то время – несколько недель, – когда ему приходилось более или менее сохранять неподвижность, он целиком употребил на то, что делал всегда: читал, переводил и писал и еще слушал музыку по радиоприемнику, который подарил им Гутман. Перечень книг, которые он прочитал за это время, огромный, почти неохватный: от философии дзен (Дайзетц Судзуки) до романов, поэзии и эссе европейских авторов – французских, английских, немецких и итальянских, именно в таком порядке. Необходимо подчеркнуть, что в этом списке не было ни одного испанского автора.
Если мы проследим по воспоминаниям Кортасара его впечатления об испанской литературе в пятидесятые годы и в дальнейшем, то упоминания о ней будут минимальны. Раньше, в годы юности, он уделял много времени поэзии времен испанской республики и периода изгнания. В основном это были такие поэты, как Федерико Гарсия Лорка, Луис Сернуда, Педро Салинас, Рафаэль Альберти, и, пожалуй, это все. Причина этого кроется не в его отстраненности, вызванной тем, что он был далек от испанской литературы вообще, – отсутствие интереса объясняется характером повествований, свойственным послевоенной Испании: либо это была литература официального режима Франко, либо она несла в себе все идеологические признаки литературы, находящейся в изгнании, что в обоих случаях представляло собой застывшие формы XIX века, перенесенные в век XX. Если роман сороковых годов (Камило Хосе Села, Кармен Лафорет, Хуан Антонио Сунсунеги, Хуан Арбо или Рикардо Фернандес де ла Регера) не вызвал у Кортасара никакого интереса, то социальный и неореалистический роман поколения 1954 года (Игнасио Альдекоа, Хесус Рафаэль Санчес Ферлосио, Кармен Мартин Гайте, Хесус Фернандес Сантос или Альфонсо Гроссо; последний, к слову, прославился во время бума острой полемикой с латиноамериканскими писателями еще в шестидесятые годы) постигла со стороны Кортасара та же участь, и не по какой-нибудь сложной причине, а в силу простого факта: он, как и все его поколение, видел в испанской литературе, так сказать, абсолютную неподвижность суставов, достойное сожаления следование одним и тем же клише, что ни имело ничего общего с требованиями современности.
Что касается переводческой работы, именно испанский писатель, находившийся в изгнании, Франсиско Айяла, по поручению университета Пуэрто-Рико, предложил Кортасару перевести прозу и эссеистику Эдгара По. Кортасар, который был на восемь лет моложе писателя из Гранады, познакомился с ним в Буэнос-Айресе, в доме на улице Адольфо Карпио, и подружился с ним на почве разговоров о книгах. Через несколько лет, когда Айяла был уже профессором пуэрториканского университета, он вспомнил о Кортасаре и предложил ему эту работу за 3000 долларов – сумма для Хулио и Ауроры в то время очень значительная.
Хулио с Ауророй произвели подсчеты и убедились, что ежемесячная прибыль получается весьма заметной, поскольку составляет 500 долларов (чисто виртуально, поскольку издатель, то есть университет, не подписывал контракт до тех пор, пока работа была не закончена; иначе говоря, чтобы получить эти деньги, надо было полностью закончить перевод; более того, он начал эту работу в сентябре 1953 года, но денег не получал до сентября 1954 года), так что можно было несколько расширить свои возможности, особенно если заниматься этой работой не в Париже, а переехать в Италию, где уровень стоимости жизни был заметно ниже, и можно было снять квартиру за 20000 лир в месяц. Сказано – сделано, тем более, как говорил Кортасар, «переводчик – что улитка; он повсюду таскает на себе свой домик, свою пишущую машинку, и ему нет необходимости сидеть на одном месте».
Они отказались от комнатушки на улице Жантильи в 13-м округе, Хулио тепло попрощался с дистрибьюторской фирмой, они продали «веспу», сдали на хранение книги и вещи и подготовились к жизни в Риме. Надо сказать, ни на одну минуту им не приходила в голову мысль уехать из Парижа навсегда. Это был временный отъезд, вызванный обстоятельствами. Они собирались прожить осень и зиму, погрузившись в римскую культуру, и потом вернуться, когда Сена оттает, а Люксембургский сад наполнится запахами весны. Эти шесть месяцев прошли, по их мнению, очень хорошо, тем более что к шести прибавились еще два, необходимые для того, чтобы закончить работу и отослать ее в Пуэрто-Рико, впрочем, как мы увидим, этому помогло желание как можно больше, «досыта» поездить по стране, поваляться до «ossobuco»[73] на солнечном берегу между Четарой и Амальфи, поесть пиццы и выпить красного вина, а потом уже вернуться в Париж.
В начале путешествия, сразу после приезда, еще в сентябре, они остановились в Риме, на площади Испании. Им было там очень хорошо, среди теплой зимы и итальянского добросердечия и безалаберности, хотя не стоит забывать, что страна только восемь лет назад вышла из войны, совершенно разрушившей ее экономику. Впрочем, Италия понемногу обустраивалась в соответствии с американским планом Маршалла, который стимулировал возрождение экономики страны и всеобщий оптимизм. И еще они прекрасно чувствовали себя, потому что в Риме переживали настоящий катарсис, если говорить об искусстве. Фонтан Баркачча, виа Кароцце, знаменитая Лестница, где, по преданию, в 1821 году умер Китс, хотя по другим источникам это произошло в его доме, неподалеку от того, в котором поселился Кортасар, – все это было совсем рядом; здание Колледжо пропаганды ФИДЕ, построенное в середине XVII века, и Колонна Иммаколата. И все это лишь прилагалось к тому главному, чем отличалась площадь Испании от других мест города: к ней вели улицы, где было полно магазинчиков, тратторий, неприметных церквушек и музеев, больших и малых, а дальше – река Тибр, улицы виа Венето и виа Боргезе. Это были самые римские места в городе и самые шумные, и они научились их видеть, черпая в них неистребимую жизненную энергию.
Рабочий день был напряженным и продолжительным: девять часов ежедневно. Оставшееся время они тратили на гуляние по городу и его окрестностям. Так что перевод был завершен в соответствии с установленными сроками; через шесть месяцев практически непрерывной работы он перевел прозу и эссеистику Эдгара По в количестве 1300 страниц, и они решили, что могут позволить себе отдых и поехать на юг страны, «sud», как говорили в Аргентине, а потом провести полтора месяца во Флоренции и там покончить с Эдгаром По, отредактировав вступительную статью к этому изданию и составив библиографию. Они отправили вещи и пишущую машинку во Флоренцию, а сами, взяв лишь две небольшие дорожные сумки, – Кортасара немного лихорадило, у него начинался бронхит, как раз когда надо было уезжать, – «спустились» к Тирренскому морю: сначала был Неаполь, где было дождливо и безрадостно, потом Салерно, Амальфи и Равелло. Затем они отправились по намеченному пути, через Рим. По дороге останавливались в Орвьето, Перудже, Ассизи, Ареццо, Сиене, Сан-Джеминьяно и наконец добрались до Флоренции. Единственные трудности, которые им приходилось терпеть во время этого путешествия, были, естественно, экономического характера. Та небольшая наличность, которой они располагали, вынуждала их выделывать чудеса эквилибристики, чтобы как можно меньше тратить на пансион с тепsas comunales,[74] на еду, состоявшую в основном из panini imbottiti,[75] и на транспорт – как правило, это была чужая машина.
Что касается транспорта, они сначала вообще намеревались поехать автостопом, однако, в соответствии с допотопными нормами старинных времен, в Италии в 1954 году еще действовало положение, в соответствии с которым водителям грузовиков было запрещено подвозить женщин (даже если это была родная мать водителя), и это нанесло существенный урон их финансовому состоянию, поскольку, как потом писал Кортасар Гутману «шикарные машины ни за что не остановятся, наверняка потому, что владелец опасается, как бы кто-нибудь не запачкал ему обивку; а малолитражки в Италии такие маленькие, что добропорядочная супружеская пара из Аргентины туда просто не влезет» (7, 284). Пришлось ехать на поезде.
