И снова зададим себе вопрос: каково было действительное положение Кортасара в Чивилкое с точки зрения его интеграции в общественную и культурную жизнь? Принимал ли он участие в культурной жизни города, выступал ли на каких-нибудь конференциях, поэтических диспутах или бывал на других мероприятиях подобного рода? Или же, наоборот, он закрылся от мира в своей «светлой комнатке», едва прибыв в отель «Рестелли», более похожий на пансион, а позднее в пансионе семьи Варсилио, в центре города, на улице Пеллегрини, дом 11, где прожил несколько лет? Ограничивал ли он свою жизнь уроками в школе, остальное время отдавая чтению? Понравился ли ему с первого взгляда Чивилкой, центр производства зерна, шерсти, животных кормов и кожи, город, где была публичная библиотека, основанная в 1866 году Доминго Ф. Сармьенто, город с четкой планировкой улиц (авениды Себальо, Вильярино, Сармьенто, Соарес, и улицы Висенте Лопеса, Генерала Родригеса, улица Ривадавиа, смежная с улицей Пеллегрини), парками и историческими достопримечательностями (памятник Бартоломе Митре, Аллегория 9 Июля, здание Центра предпринимателей и коммерсантов и филиал Национального банка), или это была все та же провинциальность, только раскрашенная в более яркие тона? А может быть, этот город ему не понравился и он чувствовал себя там чужим? Трудно дать исчерпывающий ответ на все эти вопросы.

Рассмотрим его пребывание в Чивилкое постепенно, период за периодом, и остановимся на некоторых фактах.

Через месяц после приезда он пишет Луису Гальярди, что Чивилкой – это «город, весьма довольный собой, который не замечает своих недостатков и получает удовольствие от их наличия», кроме того, он говорит о том, что «преподавательский состав – за исключением достойнейших и крайне редких исключений – осуществляет свою деятельность в рамках серой посредственности, столь же удручающей, сколь и раздражающей». В том же ключе в апреле 1941 года, уже почти через два года пребывания на новом месте, Кортасар, который, казалось, тосковал тогда по Боливару, снова пишет, что город, где он теперь живет, «лишен души».

Должны ли мы верить Кортасару? Возможно, он преувеличивает? Может быть, в какой-то степени это результат выбранной им позиции enfant terrible, и мы должны интерпретировать его слова в контексте этих писем как кокетство и некоторую надуманность? Возможно, и так. Однако в любом случае правдой является и тот факт, что Кортасар дистанцировался от общественной жизни, и, как он пишет Луису Гальярди, «задача состояла в том, чтобы закрыться в уединенной комнате, где было бы много книг и немного покоя; свет лампы по вечерам, письма от друзей и приятная обязанность писать им ответы… Разве надо желать большего, если знаешь, что где-то далеко есть сердца, которые бьются в унисон с твоим? Нет, я думаю этого вполне достаточно, чтобы чувствовать себя почти счастливым, это на самом деле так».

Однако, по свидетельству некоторых друзей и знакомых периода жизни в Чивилкое, таких как Николас Кокаро, Давид Альмирон, Эрнесто Марроне, Хосе Мария Гранхе, Доминго Серпа, Франсиско Мента, Франсиско Фалабелья, Хосе Мария Гальо Мендоса, Хосе Сперанса и Эрнестина Явиколи, Кортасар все-таки принимал участие в общественной жизни города, по крайней мере начиная с 1941 года, то есть когда уже прошло два года с момента его приезда. Гранхе утверждает, что годы, проведенные Кортасаром в Чивилкое, «были этапом его жизни, который никоим образом нельзя считать выброшенным для него как для писателя, прежде всего потому, что они показывают нам существование личности, образ которой не совпадал» с расхожими представлениями. Тот же самый Гранхе (15, 80) рассказывает о деятельности Кортасара, о его участии в некоторых мероприятиях, любопытных по своей природе. Вот они:

К этому перечню следует добавить стихи, написанные Кортасаром по просьбе учительницы музыки Эльсиры Гомес Ортис де Мартелья ex professo,[36] на «Колыбельную песню» Брамса, которую ученики школы на протяжении многих лет исполняли хором на уроках пения.

Писатель из Чивилкоя Гаспар Астарита приводит, со своей стороны, и другие факты, как, например, выступление Кортасара в муниципалитете 18 мая 1942 года в рамках культурных мероприятий по случаю празднования 20 июня Дня Знамени; тема доклада касалась важности изучения в школе фактов отечественной истории. Астарита упоминает также, что для журнала «Ла Ревиста Архентина» Кортасар написал статью «Суть миссии учителя», которая была опубликована в 1939 году в 31-м номере журнала благодаря инициативе учеников школы, где преподавал Кортасар; кроме того, именно тогда им был написан рассказ «Делия, к телефону», увидевший свет под псевдонимом Хулио Денис – при содействии Карлоса Сантильи, который был вхож в редакционные круги, – в газете социалистов «Будильник» в октябре 1941 года, и поэма «Не такая, как все», которая появилась в газете «Запад» в 1944 году. Он также сотрудничал с Игнасио Танкелем при написании сценария к фильму «Тени прошлого», который был показан в Чивилкое, а позднее, в 1945 году, – в Буэнос-Айресе.

Разумеется, нельзя сказать, что такой уровень участия для пятилетнего пребывания является чем-то невероятно активным, но нет сомнения в том, что это участие более чем достаточно для человека, который считает, что жизнь в Чивилкое в 1943 году носит застойный характер и «ничто не нарушает ни одной складочки на костюме», где мирно сосуществуют окрестные стада и замечательное население городка, которое делает покупки и прогуливается по площади. Отметим в этой связи, что в письмах Кортасара тех лет нет ни одного упоминания о мероприятиях, указанных выше. Полное умолчание. Есть только отдельные замечания по поводу работы, учеников и учебного процесса, который, судя по всему, приносил ему удовлетворение. Этому занятию он отдавал всю душу и знал, что ученики его ценят. Но нет ничего о том, какой была его собственная жизнь в Чивилкое.

Николас Кокаро и Доминго Серпа, те, вместе с кем Кортасар издавал газету «Запад», печатание которой они оплачивали в трех равных долях, были теми людьми, с которыми он поддерживал наиболее тесные отношения в силу их общего увлечения литературой. Кокаро много раз упоминает о том, как они вместе гуляли «по прямым и однообразным улицам Чивилкоя», изучая квадрат за квадратом, из которых состоял город, его центр, где рядом с площадью высилась церковь, а также здание муниципалитета и Общественного клуба, или, но уже гораздо реже, устраивали себе экскурсии по окраинам городка, где заходили в кегельбаны и кабачки, там Кортасар не чувствовал неуверенности, которую обычно вызывали в нем подобные заведения.

Любопытен пассаж, впоследствии изъятый писателем из книги «Вокруг дня на восьмидесяти мирах», в котором идет речь о «блаженном» города Чивилкоя. Кортасару стало известно, что в Чивилкое живет человек, из тех, которых обычно называют «чокнутыми». Ему захотелось с ним познакомиться. Кокаро отправился вместе с ним. «Чокнутым» оказался Франсиско Музитани, человек, до такой степени любивший зеленый цвет, что дом у него, и снаружи и изнутри, был зеленым, а для большей надежности дом носил соответствующее название: «Чистозелень»; его кроткая супруга и безропотные дети были одеты во все зеленое, как и глава семьи, который самолично кроил и шил одежду для всей семьи, чтобы избавить себя от лишних насмешек и упреков в инакомыслии, и разъезжал по городку на зеленом велосипеде.[37] Доподлинно известно, что Музитани хотя и был человеком довольно своеобразным, однако не настолько, как его описал Кортасар в своей книге. Известно, например, что он не красил свою лошадь в зеленый цвет, иначе она бы просто погибла (он действительно частично закрасил лошадь, но сделал это невольно: лошадь нагружали мешками из холстины, выкрашенными в зеленый цвет, они терлись о лошадиные бока и оставляли на них зеленые пятна), кроме того, сам он не всегда одевался только в зеленое. Гранхе, например, утверждает, что он носил белое, но украшал свою одежду зелеными деталями: галстук, носки, носовой платок, лента на шляпе были у него зеленые. «Одним словом, зеленый цвет был определяющим признаком Музитани (15, 86). Точно известно также, что дон Франсиско был целеустремленно изобретательным. Так, например, при строительстве дома «Чистозелень» он решил поставить фундамент под уклон, так, чтобы дом как бы съезжал к краю улицы, чем несказанно упростил работу по наведению чистоты, которой занималась его супруга (кстати, он запирал ее на ключ, когда уходил из дома); ей достаточно было разлить ведро воды на полу комнат в задней части дома, как это податливое вещество стекало на улицу, по пути орошая лужайки (зеленые).[38]