Быстрая Молния, изорванный и наполовину задохнувшийся, впервые почувствовал себя проигрывающим в схватке. Кровь его струилась по снегу. Пока он сжимал челюсти на горле врага, другой рвал его бока и бедра и, в конце концов, ухитрился схватить его сзади за шею. Это был не удушающий или разрывающий яремную вену захват. Это был «уыйитип» — дважды более опасный прием, если клыки как следует сомкнутся. Внезапная жуткая агония потрясла тело Быстрой Молнии. Казалось, лезвие ножа вонзилось в его мозг, и острая парализующая боль словно от раскаленного стального прута заставила его закрыть глаза и ослабить сжатые челюсти. Лежавший под ним волк, почувствовав ослабление смертельного захвата на своем горле, быстро поднял голову и схватил зубами Быструю Молнию за нижнюю челюсть. Быстрая Молния вложил все оставшиеся силы в последнюю титаническую попытку освободиться. Он катался, и изворачивался, и изгибал свое мощное тело, размахивая лапами в воздухе, пытаясь ухватить врага когтями, но челюсти его были беспомощны, и силы постепенно иссякали по мере того, как затуманивалось его сознание. Оба волка упорно висели на нем. Все глубже вонзались клыки в затылок Быстрой Молнии, и сама смерть находилась от него на расстоянии нескольких мгновений, когда до его умирающего слуха донеслось яростное рычание, толчок могучего тела, — и парализующая хватка у основания черепа исчезла. Воздух освежающей волной снова хлынул в его легкие. Зрение возвратилось его глазам. Сила вернулась к его челюстям, слух к ушам, — и он услыхал рычание, жуткий торжествующий рык Мистика, когда огромный лесной волк приканчивал врага, которого он оторвал от затылка Быстрой Молнии. И в эту минуту Мистик, бродячий волк из больших лесов, возвысился над всеми другими волками, когда-либо сражавшимися на белых снежных равнинах. Он не стал ждать последнего смертельного вздоха своего врага, но вернулся, и его окровавленные клыки глубоко вонзились во внутренности волка, вцепившегося в челюсть Быстрой Молнии.

И когда несколько секунд спустя Быстрая Молния, шатаясь, поднялся на ноги, лишь Мистик и последний из уцелевших семи храбрецов остались, чтобы составить ему компанию. Япао, король стада мускусных быков, был отомщен, ибо из стаи в четырнадцать и из стаи в девять все, кроме этих троих, валялись мертвыми на снегу. Мистик, стоя рядом с Быстрой Молнией, тихо заскулил, и посреди кровавой арены резни и убийства их носы коснулись снова, и таинственный дух, витавший под звездами, донес до сознания этих двух зверей смысл того, что для них в конечном счете означает товарищество.

Буря — страшная и безжалостная в своей ярости — неслась из Ледовитого океана; перелетая через дальние окраины земли, шипя и свистя над самим полюсом, она изломала и исковеркала все побережье залива Коронации, чтобы излить свою злобу над бескрайними снежными пустошами, которыми завершается северная оконечность Американского континента. С этой бурей мерзлая земля укуталась во мрак. Ночь длилась уже много недель, и не было ей ни конца ни края. Не было ни солнца, ни света, кроме мертвенного света луны, и звезд, и Северного Сияния, ибо Земля пересекла меридиан Долгой Ночи и наступили самые темные из всех темных часов. Нынче они стали и вовсе дьявольски мрачными. Над обширными ледяными полями, обрамляющими и загромождающими последние окраины земли, прокатывался и громыхал ветер, впитавший в себя колоссальную мощь. Он с бешеной силой проносился по снежным равнинам, суматошно метаясь над пустошами. Он подхватывал сугробы крохотных мерзлых частиц, похожих на мелкую дробь, которые здесь заменяли снег, и гонял их, словно шрапнель, выпущенную из пушки. Всякая жизнь забивалась в норы, пытаясь укрыться от ветра. Ибо встретиться лицом к лицу с его смертоносным напором и еще более смертоносным холодом в пятьдесят градусов ниже нуля означало гибель для любого живого существа. Эскимосы тесно прижимались друг к другу в своих иглу; песцы зарывались под снежный наст на равнинах; волки свертывались в клубок на своих лежках; мускусные быки и карибу сбивались в тесные кучки, ища в них тепла и спасения, и даже огромные белые совы с их надежной кирасой из защитных перьев искали для себя укрытия среди дюн и холмов безжизненных равнин.

Быстрая Молния, волк до мозга костей, — если не считать той капли собачьей крови, которая досталась ему от Скагена, — почти совсем не ощущал губительного неистовства разыгравшейся бури. После кровавой вакханалии убийств на узкой полоске равнины посреди исковерканной ледником тундры он в течение многих часов лежал под укромным выступом из камня и снега, страдая от боли и слабости. Его большое серое тело было искусано и изорвано клыками шайки белых волков, с которыми он сражался. Из раны у основания черепа распространялся пульсирующий жар лихорадки. Глаза были закрыты. И в его сознании стоны и вопли бури опять превращались в рычащую и воющую сумятицу схватки голодных пришельцев с его собственной стаей после убийства мускусных быков в тесной долине среди ледниковых холмов. Свирепый буран завывал над ним, хлеща снежными вихрями и разрываясь на длинные снежные заметы между глубокими оврагами, скалистыми кряжами и каменными наносами арктической тундры, а он снова продолжал сражаться в грандиозной битве, завершившейся много часов тому назад. Опять он бежал вместе с Мистиком, огромным серым лесным волком, который присоединился к стае белых полярных волков далеко на юге; опять — товарищи по долгим голодным дням — они вместе пировали над останками белых полярных сов и после этого со своей стаей хватали за горло мускусных быков в долине между холмами. Потом появление соперничающей стаи, их страшная неравная битва за защиту своей добычи — битва, из которой лишь он, Мистик, да еще один из их стаи остались в живых; битва смертельная, но победоносная. В больном воображении, терзавшем сейчас его воспаленный мозг, он вновь переживал эту эпическую драку. Челюсти его бессильно сжимались. Рычание затухало в горле. Мышцы напрягались. И ничего он не слышал о страшной буре, которая бесновалась во мраке ночи, наполняя и потрясая мир бешеной злобой и свирепым неистовством.

Рядом с ним, тесно прижавшись, лежал Мистик — огромный серый лесной волк. Далеко на север ушел он от своих родных лесов, и здесь, в финале сражения, он несколько часов тому назад спас жизнь Быстрой Молнии. Оба зверя укрылись в неглубокой пещерке под навесом из камня, земли и снега, всего в двадцати шагах от поля боя. Будь немного посветлее, Мистик мог бы разглядеть застывшие мерзлые трупы — три зарезанных мускусных быка и двадцать шесть растерзанных волков с разорванными глотками. Но сейчас в круговерти бури даже их запах не долетал до него.

Между этими двумя — Быстрой Молнией, самым могучим среди полярных волков, и Мистиком, волком из обширных южных лесов, — зарождалось нечто большее, нежели обычное промысловое сотрудничество хищных зверей. В Быстрой Молнии это чувство товарищества можно было бы связать с той каплей собачьей крови, что текла в его жилах, с наследием Скагена, гигантского дога. Оно постоянно присутствовало в нем. Временами оно вспыхивало настойчивым горячим пламенем и наполняло его странным томлением и тоской, которых он не понимал, и ощущением одиночества, которое загадочным образом влекло его к поселениям белого человека. В такие минуты рядом с ним бежал окрепший дух Скагена — того самого Скагена из двадцатилетней давности, кто благоговейно замирал у ног белых хозяев и спал в тепле от очага белого человека. Но в Мистике, лесном волке, что присоединился к стае белых волков, когда она рыскала далеко у южных границ бесплодных северных пустошей, не было этой капли собачьей крови. В первые дни голодного мора, поразившего нынче всю территорию, когда чудовищная белая стая Быстрой Молнии разделилась и рассеялась, Мистик последовал за ним потому, что Быстрая Молния из всех ста пятидесяти зверей стаи был единственным серым волком. А серым был цвет собратьев Мистика из южных лесов, и он тосковал по ним точно так же, как дух Скагена в крови Быстрой Молнии звал его сквозь двадцать миновавших поколений назад, к очагам белого человека.