— Вирта, будь любезна, поднеси любимому мужчине грамм двести коньячку с лимончиком.

— Уже иду, дорогой.

— Спасибо за кресло, милая.

— Я знала, что оно тебе понравится.

Второй вечер в подряд Кирилл чувствовал себя приятно усталым и неимоверно удовлетворенным как после удачно завершенной долгой и кропотливой работы. Хотя ему казалось, что, в отличие от вчерашнего дня со стрельбой и адреналином, сегодня он никак не мог слишком уж перетрудиться.

С песиком малость побегал, подсвинка завалил, к Федьке в гости съездил. Пожалуй, и все. Дом с охранным периметром, что ли на меня так действует? Какое-то дикое и непривычное ощущение полной безопасности. Но так не бывает. Еще как бывает, если на ограниченном пространстве и в четко определенный вектор времени. Но угроза должна быть. Если не здесь и сейчас, то потом и там. Где там? За горизонтом.

Кирилл попробовал просканировать окружающее его пространство. Внутри охраняемого периметра трехэтажного блокгауза он все прекрасно различал и видел не хуже, чем обычным зрением. С некоторым усилием он увидел соседние дома снаружи и внутри. Окна, стены, сцены семейной жизни… Мимоходом отметил, как симпатичной соседке из особняка наискосок неслабо достается от ревнивого мужа.

Кажется, по-украински это называется: березовым прутом, щоб я не стояла с молодым рекрутом. Несчастная царскосельская Дездемона! Но везучая. Если бы у нее в мужьях был Отелло, ей бы досталось круче. Впрочем, тот черномазый наверняка удавил жену, когда ее трахал, а на Яго все списали. Может, быт семейный заел? Ты мочилась на ночь, Дездемона..? А куда..? В чайник!!! Так, умри, несчастная! Я из него чай пил!!! Кончай дурью маяться, шекспировед хренов. Смотри дальше и в оба.

Теперь Кирилл мог окинуть мысленным взором весь охраняемый поселок для избранных народом и фортуной. Мог проникнуть в каждый дом, заглянуть в каждую спальню и услышать каждое слово. Но эти слова его совершенно не интересовали. Он пытался понять и разглядеть, что и кто ему может угрожать.

За поселком был лес, маленькие ручейки и речки чуть побольше, лесные поляны, перелески, поля. Все они жили своей жизнью, дышали, что-то чувствовали свое, но нисколько не угрожали ни отдельному человеческому существу Кириллу Дербанову, ни другим, окружавшим его существам, ни прочим людям, его не интересовавшим. Его влекло то, что находилось за горизонтом его мысленного взгляда. Казалось, еще одно усилие и он все поймет, все осознает, определит, где угроза, и что необходимо сделать, сейчас, сегодня, завтра…

Кирилл уже видел город, подобный черной полусфере округло клубящегося облака после ядерного взрыва, когда от земли еще только начинается подниматься восходящий поток воздуха, несущий с собой тучи пыли, мелких обломков и радиоактивного пепла. Угроза была там, и он мог ее обнаружить, если бы ему еще чуть-чуть хватило сил. Эх, была не была! Где наша не пропадала! А везде! И тут, и там…

— Кирилл, хватит. Такой перегрузки твой разум может не выдержать…

Ощущение безопасности и покоя накрыло его как волна. Он чувствовал себя словно только что проснулся укутанный теплым уютным одеялом утром в воскресенье в детстве, когда не надо с места в карьер вставать, чтобы не опоздать в школу. Спешить сейчас ему было некуда. Все на месте, все дома.

Его левая рука покоилась на холке у Леона, а Вирта стояла за его креслом и двумя руками, чуть касаясь, массировала ему виски и лоб.

— Закрой глаза и думай о чем-нибудь мягком и спокойном. Хотя бы о моих сиськах.

— Очень успокаивающая мысль, особенно когда они у тебя вместо подголовника.

— Вот и положи голову спокойно на мягкое. Тебе, дорогой, в твоем нынешнем состоянии не стоит совершать резких движений. Леон сказал, что ты сегодня пять раз переходил в боевой режим. Притом без всякой на то необходимости.

— Так было надо. Я учился.

— Тяжело в ученье — легко в гробу. Ты этого хочешь?

— Не-а.

— Тогда молчи во всех смыслах: мысленно, устно и письменно. И постарайся расслабиться…

— А где удовольствие?

— Удовольствие будет потом.

Но едва Кирилл попробовал приподняться в кресле, как на него навалилась огромная усталость, словно сила земного притяжения незаметно увеличилась в два или даже в три раза. Пришлось вернуться в уютную невесомость изначальной позы и вновь упасть затылком Вирте на грудь.

— Сиди, не вставай, ты еще слишком слаб. Такие перегрузки даром не проходят. Лучше выпей и расслабляйся. Ты скоро восстановишься. И уже ни о чем не думай. Доверься мне и Леону. Твое утомление скоро пройдет.

— Завтра или сегодня?

— Когда ты захочешь проснуться. А теперь спи.

БОНИ И КЛАЙД

Воскресенье 29 июля

Кирилл проснулся, как обычно, по внутреннему будильнику, но на сей раз не в своей постели, с привычным сожалением прощаясь с уже забытым, но очень приятным сном, а в розовой спальне у Вирты с ощущением выздоравливающего после тяжелой болезни. Вроде того, когда врачебный консилиум полагает, что кризис заболевания миновал, впрочем, рецидив еще возможен, стало быть, пациенту следует поберечься, продолжать принимать лекарства и не пренебрегать предписанным ему строгим постельным режимом. Иначе ученые медики слагают с себя всякую ответственность за здоровье больного.

Доктор, вы разрешите больному из морга челюсть отвязать, а то ему дышать трудно? М-да, дал я вчера копоти. Все реально-виртуально, по тому же материальному месту и так же тяжко. Но все ж таки хорошо. Блин, что это было? Много чего…

От вчерашнего вечера в памяти Кирилла осталась лишь безуспешная попытка экстрасенсорного проникновения в город, вот-вот готовый взлететь на воздух после мегатонного ядерного взрыва. Потом какие-то обрывки воспоминаний: ванна, постель, Вирта, напрягшиеся розовые соски на фоне колышущегося молочно-белого занавеса и восхитительное ощущение освобождения от телесной оболочки, предоставленной в распоряжение любимой. Пусть делает с этим никчемным телом, что хочет. Чем она и не преминула воспользоваться. И как хорошо у нее это получилось! Ужасно жаль, что подробности не получается вспомнить. Не горюй! У немца этот, не последний самолет. Мы тоже увидим небо в алмазах. Только с силами соберусь.

— Вирта, нехорошо играть на слабостях сильного пола.

— А что еще остается делать сильной женщине с ослабевшим болезненным мужичком? Только готовить кофе своему повелителю. Лежи, мой болезный, еще немного, еще чуть-чуть, и я к вам поднимусь. Подождите меня там с Леоном пару минут.

Ну-ка, глянем сонным глазом он-лайн, кто у нас тут в розовой спальне? Ага, подсматривающий! Значит, пес Леон подкрался незаметно.

Леон разлегся на боку наполовину под кроватью и довольно сопел, полузакрыв глаза с чувством всеобъемлющего удовольствия, что с обожаемым хозяином все хорошо и лучше быть не может.

Вирта хлопочет на кухне, озабоченно посматривая на таймер духовки. Двинулась к холодильнику. На плите турка с закипающим кофе.

— Смотри, чтобы кофе не сбежал.

— От меня любимому мужчине никуда не сбежать, чего уж тут говорить о каком-то кофе!

— Кофе бегает быстрее, чем ты думаешь.

— Ой!

— Я же говорил. Проворонишь…

— Неправда, я почти успела.

Кофе ободряющий, общеукрепляющий. Если жив, пока еще. А там и гимнастика. Только вставать лениво. Вот мы и поваляемся не в боевом, а в постельном режиме, где все в розовом цвете. Без розовых очков, и ничего не кажется. Я же больной, и сиделка у меня такая хорошенькая и веселая.

Улыбающаяся Вирта сидит в розовом с белым кресле, в алом пеньюаре, в мягких розовых туфельках без каблуков. Белый ковер на полу и все вокруг розовое и белое. За исключением Леона и Вирты.

— Мама миа, когда это, мать моя, ты умудрилась так загореть? Никак здоровый крестьянский труд и ультрафиолет на свежем воздухе на тебя подействовали благотворно и эффективно? Поди пахала здесь без меня, рожь жала…

— В полном разгаре страда деревенская, долюшка женская и всякая гадость, наподобие роя насекомых, надо мной не увивались. Просто мне вчера солярий привезли, я в нем кое-что подправила и в себе самой тоже. Посмотри, как красиво получилось, не так ли?