* * *

В три часа десять минут пополуночи Кирилл резко проснулся от мощного экстрасенсорного толчка. Его основательно тряхнуло, словно в затяжном прыжке над ним раскрылся купол основного парашюта. Но угрозы не было. Лишь не стало старой квартиры на пятом этаже и всего, того, что в ней осталось.

Вот и грянул второй прощальный салют по Дашке Незванцевой. Упокой, Господи, ее любящую душу. Кирилл опять вспомнил одинокую миниатюрную фигурку посреди пустынного шоссе. Измочаленное тело в ванне. Дашку с наладонником на диване и за монитором. Дашка на кухне, шевеля губами, штудирует пособие по половой жизни, засунув руку себе под юбку. Дашка у него на коленях и ее уговоры съесть еще кусочек — это вкусно, Кирюша. Наконец, Дашка в Хатежино снова одна стоит на дороге, когда они оба не знали, что больше им свидеться не суждено. Все проходит и уходит. Еще раз прощай, Дашка. Но ты все так же остаешься со мной и Виртой.

Вирта была с ним в эти прощальные минуты и, мысленно с ним связавшись, печально подтвердила, что ее эффекторы в старом панельном доме на городской окраине прекратили свое существование:

— Мне тоже жаль, Кирилл. Я ее мало знала, но мне кажется, что она была добра к тебе и любила только тебя. Я тоже очень люблю тебя, милый. Спи. Завтра будет другой день.

* * *

Без четверти семь его разбудили Инга, поднимавшаяся на третий этаж с подносом, и Леон, спрашивающий, пускать ли ее наверх или же хозяин желает еще побыть один.

— Рота, приготовиться к подъему, вот, подлецы, поспать спокойно не дадут. Впрочем, время. Пускай заходит.

Инга, разместив поднос с кофейником и горячими тостами у кровати, не спешила покидать спальню хозяина.

— Завтрак сервировать наверху, Кирилл Валериевич, или на втором этаже?

— Пожалуй, лучше внизу, Инга. Спасибо. Можешь идти.

У двери горничная опять задержалась и, выразительно глядя на поднос, спросила:

— Может вам еще что-нибудь принести?

Поднести и оказать любые услуги по утру. Может, пусть ее, окажет чего там у нее? Хо-хо, пожалуй, не стоит. Право, не стоит. Хотя утренней стойке не прикажешь.

Утренние сомнения Кирилла были тоже частью традиционного ритуала, когда он просыпался не один. С одной стороны, секс по утрам он не считал составной частью здорового образа жизни, так как это ослабляет любимый организм, высасывая из него жизненно важные мужские гормоны. С другой, организм сам того хочет, недвусмысленно приподняв простыню и показывая, что он находится в хорошей сексуальной форме и ему требуется нагрузка и разгрузка.

Горничная Инга колебаний Кирилла не понимала, не разделяла и недоуменно теребила черную мини-юбку, инстинктивно поправляя ее, или столь же неосознанно подергивая ее вверх в готовности продемонстрировать все, что она прикрывает. А ее, на сей раз поддержанная небесно-голубым бюстгальтером, грудь неподвижно и вопрошающе уставилась на Кирилла сквозь полупрозрачную белую блузку. Сама Инга чуть дышала у двери, ожидая, что хозяин-мужчина вот-вот, как ему положено, громко засопит, тяжело задышит, сходя с ума от выброса гормонов, и позовет ее к себе. И там она…

Проверить что ли, есть ли на ней трусы? Наверняка нет. Приготовилась. Ишь ты и сиськи-дыньки подтянула. Да ну ее, иди гуляй, девочка. Лучше на тренажерах нагрузить организм по плешку. Нечего потакать слабости и твердости мужского естества. Бабы там — шпионки, крепки телом. Ты их в дверь — они в окно. Говори, что с этим делом, мы покончили давно. Да и спермотоксикоз нам никак не грозит. Выбирай на вкус. Ел арбуз, а пахнет дыней. И черным кофе.

— Спасибо, Инга. Если мне что-нибудь понадобиться, я тебя вызову. Иди, у тебя, несомненно, много дел по дому.

Женские инстинкты бывают иногда очень понятливыми, или же летучих мужских ферромонов-атрактантов организм Кирилла как-то маловато выделил, но ничуть не раздосадованная Инга скромно удалилась, хотя ее колокольная грудь и медно-звонкие бедра разочарованно покачивались, уходя без стука и без звука.

На столе в кабинете завибрировал коммуникатор, но Кирилл еще до первого звонка понял, что номер неизвестно где пребывающего брата набрал Мефодий в тайной надежде, что тот каким-то чудом не ночевал дома. Эх, надо было бы самому сообщить, что мальчик жив, здоров и невредим! Поскольку волшебным образом поменял место жительства по собственному желанию.

— Слушаю вас.

— Эй, автоответчик, говори хозяину, что брат Мефодий приглашает к обеду всех близких родственников. Жду и не опаздывать. Отбой.

Сказать, что ли Мефодию, где я теперь? Нет смысла, на всякий пожарный, да пребудет он в неведении, крепче будет спать, и служба сама пойдет, зеленая.

— Вирта, будь любезна, переключи меня на резервный канал с Мефодием. Помнишь какой?

— Уже сделано. Говори, Кирилл, мне тоже интересно…

— Когда это я автоответчиком работал? Здравия желаю, брательник.

— Вот-вот, оно, здравие теперь нам точно пригодиться. Прежде всего тебе. До ста лет будешь жить, братишка.

— Хотелось бы верить.

— Ты сейчас где?

— Да так, за городом, в гостях у сказки и добрых людей.

— Значит, ты еще не в курсе, что сегодня ночью твой дом в Дебиловке разнесли по камушкам, по кирпичикам. Три подъезда с концами рухнули со всеми панельками и обитателями. Да и от уцелевшего куска мало чего осталось.

— Где рвануло?

— В твоем подъезде и очень много. Насчет узлов связи ты, я полагаю, в курсе. Так мотай на ус, тебя тоже хотели поиметь с помощью маленькой вакуумной бомбочки. ВВ однотипное. А у тебя под дверью еще толовую шашку заложили для верности. Но это еще не все, Дашку, твою, сочувствую, тоже, возможно, пришибли. Но разыграли взрыв бытового газа, панельки в ее доме сложились в стопочку. Пока не знаю, кто за тебя так круто взялся, но обязательно выясню, хотя и без того в городе крутая каша заваривается.

— Дашку говоришь… А сам ты как? Может, меня и Дашку из-за твоих гебистских дел в оборот взяли? С вашей чертовой экспертизой!

— Все может быть. Поэтому сиди там у себя в сказочном замке, прекрасный принц, как мышь под веником. И по городу на "порше" в ближайшие три-четыре дня, чтобы больше не рассекал в обществе прекрасной доброй феи из этой твоей сельской сказки. Видели, знаем. Вчера магазины в городе вверх дном переворачивала, шмон наводила. Хуже ядерной войны, говорят, дамочка. Дарью-то жалко, хорошая была у тебя девчонка…

— Вот она была и нет. Ты лучше, брательник, предков в город не пускай и убери их с дачи, куда подальше, или пусть к дядьям в гости в столицу съездят, от сельхозработ отдохнут. Не только тебя и меня, но их тоже могут достать. Мобилу я отключу, связь будем держать по мылу, коды не забыл?

— С такой жизнью все забудешь, даже имя собственного ящика, но не средства глубокого шифрования. Если Дашкино тело найдут или сама, дай Бог, жива осталась, тебе сообщать?

— Обязательно. Но лучше сам завтра подъезжай в питомник к Федьке Хатежину. Допустим, к четырем пополудни. Там все и обсудим. Может, с термоядерной дамочкой познакомлю, если будешь себя хорошо вести. Ты, вообще, братец, будь там, в городе, поаккуратнее. Все под Богом ходим, всякое может быть.

— Ты тоже, брателла, аккуратно ходи в лесу и в поле. Есть данные, что деревенщина ментовская опять что-то затевает. Не сидится гадам там, где поглуше, к городу лезут. Ничего, мы отделим овец от козлов. С нами Бог и крестная сила.

— Учтем. Да расточаться врази Его. Тако погибнут беси от лица любящих Его. Отбой.

Насчет предков теперь можно не опасаться, хотя, признаться, о них не всегда вовремя удается вспомнить. Ничего, Мефодий с этим делом управится. Это раньше он на них из-за своего имечка дулся как Ленин на буржуазию. Теперь поостыл.

В самом деле, Мефодий Дербанов давно простил родителям, что они его обозвали именем славянского просветителя и крестителя не по святцам, а от атеистической балды, по дублету по мотивам первенца, уже от той же балды, нареченного ими Кириллом в силу звучности и в ту пору редкости сего имени, а вовсе не потому, что они предрекали старшему сыну большую церковную и даже не филологическую карьеру.