— …Благодарю за службу, Вирта.

— Это не в службу, а в дружбу, Кирилл.

* * *

В четверг утром Кирилл принял волевое решение ввести любимую женщину Дашку в царскосельские чертоги в статусе экономки.

Вот обрадуются Катерина с Ингой! Дашка быстренько их заставит любить бывшую советскую Родину и ходить по одной половице, а ротвейлера они и так на Вы называют, сохраняя благоразумную коммуникативную дистанцию между собой и хозяином, находящимся в обществе боевого пса.

Кирилл также пришел к выводу, что сегодня ему не стоит брать с собой любимую псину. Он и без того перегрузил Дона интенсивной дрессировкой. Все хорошо в меру. Собачья психика — штука нежная и хрупкая, всегда возможен нервный срыв. А пес-неврастеник ему совершенно ни к чему. Между прочим, и Федька вчера его об этом предупреждал, призывая не усердствовать со стрельбой и взрывами у кобеля над ухом. Стало быть, пускай Дон останется в городе под присмотром Вирты.

На царскосельском объекте пуско-наладочные работы под надзором Вирты шли с опережением графика. Установленные и опробованные дизель-генераторы хоть сейчас могли автономно запитывать охладители, системные блоки кластера и коммуникационное оборудование. Катерина с посудомойкой возились на кухне, а Инга вовсю муштровала свою помощницу, тоже нанятую вчера с разрешения хозяина приходящую прислугу. Все шло своим чередом, когда Кирилл уединился с Виртой в своем кабинете на третьем этаже для обмена мнениями и впечатлениями.

— Как думаешь, завтра машину наладят?

— Без проблем. К десяти утра управятся.

— Когда эти обормоты уберутся, займемся лабораторией, я уже договорился насчет оборудования. Люди начнут работать с понедельника. Вот что, Вирта, надумал я окончательно сюда перебраться.

— В редакцию отсюда ездить будешь? Оно тебе надо?

— Наверное, да. Что-то не хочется резко ломать образ жизни. Рутина затягивает. Я в Хатежино. К обеду вернусь.

Федор Хатежин одобрил решение Кирилла дать выходной кобелю.

— Тебя бы так, Дербан, гонять. У тебя бы давно крыша съехала.

— Меня, Толстый, дрессировали покруче, чем ты чего-то там видел, когда служил погранцом. А собаку будем беречь, ясно, что она — не человек.

— Привози кобеля завтра. Покажу вам один любопытный кунштюк.

— Тебе, Федька, пора учебник по дрессировке писать.

— Некогда. Куда мне в писатели со всем эти хозяйством?

В Хатежине Кирилл остался тверд в своем решении посадить Дашку на царскосельское хозяйство. Ее в поместье беспрекословно слушались лошади, коровы и Федькины бычары-инструкторы.

— Собирайся, едем, у меня для тебя большой секрет для маленькой кампании из нас двоих.

— Кирюша, только мне в город нужно. Маму из больницы сегодня выписывают.

— Потом отвезу тебя и в город.

— Нет, Кирюша, извини, я сейчас на скутере прямо в город. Мне его Федины ребята вчера на своем фургоне привезли. А сюрприз ты мне сделаешь завтра. Хорошо, милый. Я тебе позвоню.

— Как скажешь. Но завтра обязательно, — сам не понимая почему, Кирилл без возражений согласился и поехал обживать царскосельское жилище. Еще до обеда ему там следовало распорядиться вторым завозом мебели. А Дашка никуда не денется, завтра он ее в Царское Село доставит и представит, как положено.

После обеда Кириллу позвонил сам главред и попросил прибыть для разговора в редакцию перед закрытием номера. Ага, начальство созрело! И Кирилл со всей возможной учтивостью откликнулся на просьбу руководства. Главред был лапидарен и в любезностях не рассыпался. Он предложил Кириллу стать членом редколлегии с правом совещательного голоса и номинально занять должность заместителя художественного редактора Колядкина. При сохранении прежнего оклада и уровня премиальных Кирилл Дербанов освобождается от газетной рутины, за исключением того, что раз в неделю он должен осуществлять оперативное дежурство по выпуску. Кирилл поблагодарил руководство за высокое доверие и попросил дать ему время подумать до завтра. Все обустраивается, как нельзя лучше, начальству рога тоже обломали. И Кирилл Дербанов после ужина в ресторане, небрежно расслабившись за рулем шикарного спортивного автомобиля, поехал в свой родной район окраинных хрущоб, панельных и крупноблочных.

Свою железобетонную окраину сами местные жители называли, как угодно, но только не Черемушками. А вот злопыхатели из кварталов, расположенных ближе к центру, именовали соседей дебиловцами, а их район Дебиловка по той глупой причине, что в доисторические времена строительства коммунизма на месте этой городской застройки располагалась деревня Биловка. Само собой, дворянская частица де прилепилась к аборигенам простонародной окраины как банный лист к заднице. Доныне младшее поколение имело кулачное право наказывать городских оскорбителей одного с собой возраста. Тогда как старшие давным-давно на все махнули рукой и нисколько не обижались, что во всем городе их считали дебиловцами или еще короче. Кирилл Дербанов про обидную кличку знал, но полагал, что в силу зрелого возраста она к нему не имеет ровным счетом никакого отношения. Ни сейчас, ни потом, когда он покинет этот район детства, отрочества и юности.

Уже почти стемнело, когда он загнал свой "порше" в гаражное стойло и неспешной барственной походкой направился к пятиэтажке, где он вот уже без малого десять лет проживал и был прописан. Завтра ему предстояло отсюда переселяться, поэтому ему было немного грустно покидать обжитое место.

Печаль моя светла, невзирая темное время суток. Темна вода в облацех.

Войдя во двор, Кирилл привычно посмотрел на свой пятый этаж. В тот момент его благодушие внезапно и неприятно испарилось. Со своей позиции он прекрасно видел, что окно в его комнате плотно занавешено шторами, а между щелей пробивается отвратительно яркий электрический свет. Это во все свои канделы, канделябры и шандалы светила старая теткина люстра.

Да будет свет, черт бы его побрал! Неприкрытые металлическим колпаком нити накаливания электрических ламп и прямые солнечные лучи Кирилл Дербанов ненавидел всеми фибрами своей компьютерной души. А все за то, что они забивают цвета на мониторе, а на повышенной яркости дисплея глаз начинает замыливаться и острота зрения снижается. По этой причине рабочий ЭЛТ-монитор Кирилла в редакции от вредительского освещения сверху и с боков прикрывал матово-черный козырек-бленда, позволяющий профессиональному пользователю видеть цвета в отраженном и смягченном свете. И в силу тех же обстоятельств старые мастера эпохи Возрождения предпочитали, чтобы окна их мастерских выходили на северную сторону. Жгучим лучам южного солнца и вольфрамовым нитям накаливания безразлично, на какой излучающей или отражающей плоскости они пожирают цвета и оттенки: будь то жидкокристаллический экран, стекло катодной трубки или поверхность льняного холста, покрываемая масляными красками.

Ублюдочную многосвечовую люстру с хрустальными подвесками, доставшуюся ему по наследству от дорогой тетушки вместе с квартирой и гаражом, Кирилл включал только два раза в жизни: один раз понадобилась отыскать упавшую на пол перемычку во времена недолгого увлечения разгоном процессора и видеокарты, в другой же, потребовалось срочно убрать квартиру перед приходом гостей. Дашка тоже прекрасно знала, что зажигать теткину люстру опасно для жизни, как и те, кто был у Кирилла дома больше одного раза. Теперь же кто-то на это наплевал и он за это непременно ответит. И не абы как, а по гамбургскому счету.

У подъезда Кирилл заметил Дашкин скутер и еще больше разозлился. Но мгновенно успокоился. К нему пришло холодное и яростное осознание опасности. Он слишком хорошо знал Дашку. Она никогда и ни за что не появлялась у него без особого приглашения. В квартире расположились чужие. Отца-матери там тоже не могло быть. Они все лето безвылазно сидят на даче. К тому же последний раз предки были у него в гостях то ли в прошлом, то ли позапрошлом году, а, может, еще раньше.

Так-так, "беретта" со мной, патрон в патронник и на предохранитель. Жаль, револьвер в "гольфе" у подъезда, свет из кухни на первом этаже, могут заметить.