А бутылочке все равно. Люси пожелала очутиться в объятиях всем известного распутника, и бутылочка устроила ей это без каких-либо помех. На, получи. Как жестоко, как безжалостно!

Самое отвратительное в этом было то, что бутылочка отвергла ее попытку взять желание назад и сделала так, что она обречена на исполнение собственного желания. Бутылочка словно притащила ее сюда за шиворот и молвила: «Здесь то, что ты пожелала. Желание исполнится, хочешь ты того или нет». Такая жестокость ошеломила Люси.

Генри Лэмб думал, что единственный способ выбраться из комнаты в срок — это выполнить свою угрозу. Как он был прав! Но не потому, что хотел заставить ее друзей работать быстрее. А потому, что должен был выполнить приказ бутылочки.

Люси села на пол, подогнув под себя край желтой ситцевой юбки, и закрыла лицо руками. Деревянный пол был холодным, как замерзший пруд.

В комнате стояла такая тишина, что Люси слышала собственное дыхание.

— Мистер Лэмб? — наконец произнесла она.

— Не беспокойся, я никуда не ушел.

— Если вы не сочтете это неуместным, могу я задать вам один личный вопрос?

— Я считаю все, что сделала ты и твои дружки-хулиганы, неуместным. Так что пусть тебя это не останавливает.

Она подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и холодный воздух комнаты слегка остудил жар ее щек.

— Что случится, если вы не придете на встречу?

— Я потеряю крупную сумму денег.

— Почему?

Его зеленые глаза внимательно посмотрели на нее.

— Этот пол холоднее, чем подземелье Гадеса, — неожиданно сказал Лэмб. — Если подойдешь и сядешь на кровать, я расскажу тебе.

— Я еще не готова сесть на кровать.

— Ну ясно, — ответил он.

Сейчас, когда их взгляды встретились, Люси увидела в его глазах что-то такое, чего раньше не заметила. Она увидела в них теплые, яркие смешинки.

— Почему вы потеряете деньги? — опять начала она.

Он заерзал и вздохнул.

— Это длинная история.

— Что ж, — сказала Люси. — У меня один час пятьдесят четыре минуты.

Генри Лэмб рассмеялся. И это совершенно изменило его. Вся нежность, которую время не смогло отобрать у него, проступила на его лице, словно смех был ее единственным хранилищем. Люси почувствовала странное звенящее ощущение в животе, будто кто-то коснулся ее изнутри.

— Мне бы хотелось знать, — сказала она.

— Почему бы нет? — Он пожал плечами и чуть улыбнулся. — Случилось так, что в прошлом месяце один состоятельный человек из Италии приехал в Лондон, где, на свою беду, встретил парня, который надул его в карты. — Лэмб сунул обе руки в карманы штанов, сел на край стола и качнул ногой. — В этой игре человек из Италии проиграл небольшой замок недалеко от Флоренции. И хотя у него в Италии есть и другая собственность, он очень любит этот маленький замок, потому что там похоронена его мать. И еще он не любит, когда его обманывают. Поэтому он предложил мне кое-какую сумму, чтобы я нашел доказательства, что англичанин обыграл его обманным путем. Поверь, это было нелегко.

— Могу себе представить.

Он сухо усмехнулся и продолжил:

— Я потратил целый месяц, чтобы найти доказательства, но сегодня в шесть вечера итальянец подпишет бумаги, по которым владение замком перейдет к англичанину, и после этого мои усилия уже не понадобятся. Что весьма прискорбно, ибо у меня большие долги.

Люси почувствовала себя ужасно. Просто невыносимо. Из-за ее желания люди, одолжившие деньги, не получат их. Из-за ее желания человек потеряет замок, и его получит мошенник. Замок, где похоронена мать!

— И что тогда будет? — с горечью спросила она.

— Если я приду после подписания документа… — Генри Лэмб помолчал. — Мне проломят череп второй раз за день. Не опускай голову. Мне надоело смотреть на твою проклятую шляпу.

Она сняла шляпу, положила на колени и посмотрела ему прямо в глаза.

— Так-то лучше, — сказал он. — Слушай, я не знаю, как долго ты здесь просидела, прежде чем я очнулся, но у тебя такой вид, словно ты промерзла до костей. — Он соскочил со стола и протянул ей руку. — Вставай и сядь на кровать.

У него была такая красивая рука, что ее можно было изобразить в Сикстинской капелле.

— Я думаю, мне следует остаться на полу, чтобы меня не изнасиловали.

— Много ты об этом знаешь. Я изнасиловал десяток женщин на полу.

— Что-то мне не верится. Учитывая ваше замечание о том, какой он холодный.

В его глазах вспыхнуло удивление.

— Хватит. Пока ты не превратилась в сосульку в своем платье, садись на кровать. Не глупи.

— Не глупи? — повторила она. — Что это должно означать? Я знаю, что вы известный соблазнитель. Так вот какие слова вы говорите женщинам?

Он снова рассмеялся, и Люси почувствовала, что ее сердце забилось сильнее.

— На самом деле нет, — сказал Генри Лэмб. — Позволь мне заметить: сплетни ввели тебя в заблуждение, если ты думаешь, я только и делаю, что соблазняю женщин. Отпор приводит меня в полное замешательство.

Она судорожно обхватила свои колени.

— Что-то я не вижу, чтобы вы пришли в замешательство. Но вы не привыкли к отпору — в это я охотно верю. — Его улыбка жгла ее, как раньше — поцелуй. — Если мое сопротивление будет побеждено, я хочу, чтобы мне читали сонеты.

— Я не знаю сонетов, — сказал Генри Лэмб, не сводя глаз с Люси. — Но все равно, подойди ко мне. Ты устала, напугана и замерзла, а я могу согреть тебя и сделать счастливой.

— Да, но… — Краска бросилась ей в лицо при воспоминании о том, как его губы касались ее. — Вы меня уже один раз сделали счастливой, и не знаю, сколько еще «счастья» я смогу вынести за один день. — Поколебавшись, Люси подала ему руку, и он помог ей встать на ноги. — Но, мне кажется, лучше быть счастливой, чем изнасилованной.

— Молодец, — одобрил он ее, и его зеленые глаза заблестели. — Тебе будет легче, если я пообещаю не обращаться с тобой непорядочно?

— Сомневаюсь, что ваше понятие о «непорядочности» соответствует моему пониманию этого слова.

Он не отнял руки, и она зачарованно смотрела на его длинные бледные пальцы, обхватившие ее ладонь. А потом он другой рукой приподнял ее подбородок, посмотрел в глаза и тихо сказал:

— Тогда объясни мне, что ты под этим понимаешь.

Люси не могла вести переговоры с бутылочкой. Но, возможно, это получится с Генри Лэмбом.

— Сэр, если вы точно собираетесь это сделать… — а она знала, что точно, потому что проклятая бутылка как-нибудь позаботится об этом, — не могли бы вы вести себя… я не знаю, как это сказать… с тонкостью?

Он некоторое время напряженно смотрел ей в лицо.

— Дорогая, — произнес он наконец, — я понимаю, ты пытаешься сказать мне нечто важное, такое, что трудно выразить, но, боюсь, тебе придется выражаться яснее. Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Я знаю, что это искусство. Между мужчиной и женщиной, я имею в виду. — Люси увидела, как Генри Лэмб старательно сохраняет спокойствие на лице, хотя в его глазах промелькнула усмешка.

— Искусство, — повторил он.

— Я не знаю, в чем оно состоит, но уверена, что вы должны это знать. — Его глаза слегка расширились, и она спросила: — Вы понимаете меня?

— Нет.

— Чтобы не было детей. Вы можете так? Будет очень плохо, если у меня родится ребенок, которого вы не собираетесь любить как отец. Я знаю, как переживают дети, понимаете? — И просто, но с гордостью добавила: — Я у матери внебрачный ребенок.

Он умело скрывал свои чувства, но Люси поняла, что нанесла ему чувствительный удар. Генри Лэмб медленным движением убрал руки, и взгляд его застыл.

Отступив на шаг, он осторожно поднял прядь ее волос, которая, как карнавальные блестки, заструилась меж его длинных, бледных пальцев, и Люси услышала, как он вздохнул.

Ей показалось, что прошло слишком много времени, прежде чем он сделал новый вдох и с натянутой улыбкой, от которой у нее перехватило дыхание, сказал: