— И почему каждый не может заниматься тем, чем ему хочется? — сказал Гэс.
Джим рассмеялся — к нему вернулись его искрящийся юмор и умение принимать все удары судьбы стоически.
— Вот это мне уже приятно слышать.
— Что слышать? — не понял Гэс.
— Ну, в том, что ты сказал, есть надежда для человечества, — сказал Джим, вручая Гэсу большую сумку с деньгами, которую, до этого момента носил сам. — На, поноси это немного. Должен же быть хоть на что-нибудь пригоден такой здоровый парень.
— Конечно, давай. — Гэс протянул руку.
Он не видел, что сзади к ним подъезжает большой черный “линкольн”. Но шестое чувство, “чувство улицы” и опасности, подсказало ему: повернуть голову, оглянуться. Увидев приближающуюся опасность, он прыгнул на Джима, сбив его с ног. И в это мгновение из машины по ним открыли огонь.
— Гэс, давай за мной! — закричал Джим, перекатываясь по тротуару и на четвереньках быстро двигаясь к ближайшей двери, чтобы укрыться за ней.
Все произошло так быстро, что Гэс потом не смог бы восстановить последовательность событий.
Сумка лежала у самого бордюра — там, где ее обронил Джим, когда началась стрельба. Гэс, не вставая на ноги и чувствуя, как в нем разгорается гнев, упрямо потянулся за сумкой. Прогремел еще один залп, и пули ударили в асфальт вокруг Гэса. Джим кричал:
— Пускай забирают, драпай, дурачок!
Гэс, оглянувшись, увидел, что Джим возвращается к нему. Потом он быстро перевел взгляд на черный “линкольн” — увидел тупые, крысиные рожи сидящих в машине людей, увидел их пистолеты и обрезы, наставленные на него. И понял, что пришел момент, когда он должен либо победить, либо умереть. Стоя на коленях, он двумя руками, крест на крест, мгновенно вытащил оба пистолета и открыл огонь по машине.
Сильная отдача после каждого выстрела придавала ему уверенности — она сообщала ему, что очередная пуля ушла к цели. Одна пуля с тяжелым, глухим скрежетом ударила в борт машины, другая выбила ветровое стекло, а остальные уверенно входили в открытые боковые окна. Он стрелял увереннее и чаще, чем четыре человека, сидевшие в машине. И видел, что его выстрелы достигают цели: одно лисье лицо с большими глазами залилось кровью и исчезло, кто-то еще вскрикнул от боли, голос изнутри машины заорал: “Поехали отсюда!”. Водитель, и так явно ожидавший такого приказа, дал газу — машина, визжа шинами, рванула вперед и унеслась по улице.
Гэс прекратил стрельбу и схватил, наконец, сумку. Как быстро все произошло! Оказалось, что он расстрелял все патроны из обоих “кольтов”. Но отогнал нападавших и спас деньги!
Джим лежал, скорчившись, у какой-то двери. Возле неподвижных пальцев одной руки лежала открытая узкая бритва. Гэс подбежал к нему и осторожно перевернул на спину. Блестящий, будто выточенный из обсидиана лоб Джима был испачкан уличной пылью. Джим открыл глаза, улыбнулся краешком губ:
— Ну, Гэс, ты показал высший класс.
— Ты ранен, Джим? — спросил Гэс.
— Просто царапина. Нам надо быстренько добраться до моей сестры. Она живет совсем рядом отсюда, за углом.
Гэс поднял раненого на руки, и продолжая крепко держать в руке сумку, понес его по улице. Завернув за угол и пройдя несколько шагов, он увидел металлическую лестницу, зигзагами взбирающуюся по фасаду здания.
— Это здесь. Квартира двадцать один, — сказал Джим.
Быстро поднимаясь по ступенькам, Гэс проговорил:
— Я вызову “скорую помощь”.
— Нет, нет, не надо, Гэс, не надо! Послушай меня. Теперь придется еще объясняться с полицейскими. А пока нужно отдышаться и все обмозговать.
— Не волнуйся, я в полном порядке, — сказал Гэс, заходя в коридор и останавливаясь у деревянной лакированной двери с выпуклыми цифрами “21”. Не постучав, он повернул ручку и толчком ноги открыл дверь.
Из ванной выходила обнаженная женщина, держа в руках полотенце. Гэс успел увидеть, что она высокого роста, ему под стать, но при этом грациозна и пропорционально сложена; мелькнули соски, ямка пупка, еще влажные курчавые волосы в низу живота — и в следующее мгновение она исчезла. Да так быстро, что, учитывая его состояние, он вообще не был уверен, что кого-то видел. Дверь комнаты, куда она юркнула, плотно закрылась. Оглядевшись вокруг и увидев у стены диван, Гэс положил на него Джима.
— Джим, — сказал он тихо, — вот мы и дома. А теперь я вызову врача, ладно?
— Лучший врач для меня — мой доктор Банджо. — Джим улыбнулся.
Гэс стянул с Джима залитый кровью пиджак, потом рубашку и майку, обнажив худой торс с выпирающими ребрами; еще совсем недавно гладкая, блестящая черная кожа на груди Джима была разворочена, все забрызгано кровью; рана была огромной, раскрытой, обнажившей кости и мясо. В Джима попал заряд крупной дроби.
— Братец Джим, — сказал Гэс, — знаешь, похоже на то, что ты принял в себя немножко свинца.
— Да? А вот боли не чувствую. Только все какое-то онемелое.
— Джим, я хочу для тебя что-нибудь сделать, — сказал Гэс медленно, — но вот не знаю, что.
— Не беспокойся обо мне, мистер фермер. — Голос Джима слабел. — Но знаешь что? Не мог бы ты как-нибудь позаботиться о Бесси? Я когда-то, когда ей так нужна была моя помощь, ее сильно подвел, а теперь мне хотелось бы...
— Джим, тебе не надо много говорить. Я сделаю все, что нужно. Обещаю.
— Темно тут как-то... — с трудом проговорил Джим. — Пока, пахарь, пока, старое банджо...
— Джим, Джим, — воскликнул Гэс в отчаянии, — Джим, не уходи! Держись!
Но держаться было не за что, кроме десятка кусков свинца в груди и в животе. А свинец был глух, слеп, равнодушен, холоден и тянул в вечную ночь.
Входная дверь с грохотом открылась; из боковой комнаты выскочила та высокая женщина, которую, войдя, мельком видел Гэс.
В комнату ввалился большой, тяжелый Мориарти; лицо у него, как всегда, было красным; костюм плотно облегал его телеса; в руках он держал короткоствольный пистолет. Он чуть не столкнулся с женщиной.
— Что здесь происходит, Бесси? — заорал Мориарти, ухватив ее свободной рукой за плечо. — Я пришел сюда по следам крови.
Женщина не попыталась высвободиться. Мориарти еще крепче ухватил ее — ему явно нравилось причинять ей боль.
— Раскалывайся, сука!
— Если ты перестанешь мне делать больно, я тебе тут же все скажу. — Она придвинулась ближе к полицейскому. — Мой брат ранен.
Мориарти отстранился от нее; выставив вперед челюсть, он пристально всматривался в нее, пытаясь определить, говорит ли она правду. Но вместо этого увидел в выражении ее лица нечто, что заставило его спросить:
— Ты что, опять эту пакость нюхаешь, а? Тьфу, мерзость! Между прочим, я еще не получил того, что мне причитается.
— Иди сюда, Мориарти, — сказал Гэс, вставая с колен у дивана, на котором лежал Джим. — Деньги у меня.
Мориарти поднял повыше свой пистолет и двинулся к Гэсу, всматриваясь в полумрак.
— А, я, кажется, тебя знаю, мистер.
— Убери свою пукалку, а то я тебе ее в нос засуну.
Мориарти, пораженный уверенным тоном Гэса, опустил пистолет.
— Я тебя арестую за убийство, — сказал он не очень уверенно.
— И кого же я убил?
— Тони Керчански лежит там, на улице, в голове у него дырка.
— А кого ты будешь арестовывать за смерть моего друга? — спросил Гэс.
Мориарти подошел еще ближе и пригляделся. Рассмотрев Джима, он сказал:
— Дело дрянь.
— Чистая прибыль тебе, — сказал Гэс, беря в руки пиджак Джима.
Он пошарил по карманам, нашел конверт и вручил его Мориарти.
— Это тебе. Ведь ты живешь только для этого, а? Пойди, устрой себе на эти деньги обед в свою честь.
Мориарти, ничего не сказав, взял конверт и пошел звонить по телефону. Гэс повернулся к женщине, которая стояла в самой темной части комнаты, высокая и загадочная. Она любила темноту, бархатную, плотную темноту, в которой можно спрятаться.
— Мисс Криспус, — сказал Гэс, — Джим был моим лучшим другом.
Гэсу показалось, что она неуверенно стоит на ногах, но в следующее мгновение она, покачнувшись, уже шла к нему. Ее движения были удивительно грациозны, текучи. Когда она вошла в полосу пятнистого света, пробивавшегося сквозь зашторенное окно, Гэс смог получше рассмотреть ее: изогнутые брови, прямой нос, светло-коричневая кожа.
