Не слезая со своих носилок, старик обратился ко мне с длинной речью, из которой я, разумеется, ничего не понял. Удивил тон-надменный и вроде бы заискивающий. Но земные мерки были тут совершенно неуместны...
Медленным жестом старик предложил мне следовать за ним. И мгновенно появились, точно из-под земли, еще четверо носильщиков. Меня довольно бесцеремонно усадили на мягкий помост и понесли. Сопротивляться я не стал. Во-первых, бесполезно, а во-вторых, разбирало любопытство. Чего они все-таки хотят от меня? Может быть, заболел какой-нибудь местный царек и я должен его излечить? Или от бога потребуют помощь в войне с враждебным племенем? Хотя вряд ли-они успели убедиться, что я далеко не всемогущ.
Занятый такими мыслями, я не заметил, как мы очутились в густых зарослях. По напряженной осторожности, с которой стали двигаться носильщики, я понял, что дорога полна опасностей. Потом нам удалось узнать: именно в этих местах погибли те трое, что решили проникнуть в тайны Племени. Сработала какая-то из многочисленных ловушек, которые расставлены на всем пути в Долину Счастья.
Наверное, с полчаса пробирались мы в гору. Наконец заросли кончились, и перед моими глазами открылся райский уголок: веселые рощи, поляны с шелковистой травой, звонкий ручей. Идиллия! И чем дальше мы шли, тем живописнее становился пейзаж. Навевал он праздные мысли, желание прилечь, отдохнуть от всех забот. И я как-то не особенно удивился, когда увидел, что среди кустов лениво бродят пары, откуда-то со стороны доносится визгливый смех.
Мы остановились, и меня-опять-таки не очень любезно попросили слезть. Старик тоже встал на ноги, и носильщики мигом исчезли. Стражи с копьями отстали еще раньше, едва мы попали в долину. Наверное, решил я, это место предназначено для аристократов. И поэтому с особым любопытством принялся разглядывать тех, кто мало-помалу стал собираться вокруг нас.
Не могу сказать, что я человек робкого десятка. Профессия космонавта приучила меня к опасности, к всевозможным неожиданностям. Но, когда я присмотрелся к этим туземцам, честное слово, мне стало страшно. Нет, дело не в том, что они показались мне безобразными. Критерии красоты не универсальны, и то, что нам кажется уродливым, у иных существ может считаться верхом изящества. Вполне вероятно, что местные ценители прекрасного испытывают благоговейный трепет при виде голых меднокожих тел, что им нравятся собственные длинные волосатые руки и жесткая щетина на загривке. Но меня поразили выражения их лиц, в которых было так много человеческого. И человеческого в самом худшем смысле слова. Казалось, на этих физиономиях лежит печать всех мыслимых и немыслимых пороков. И если бы мне вдруг захотелось изобразить на бумаге символы низменных страстей, натура была перед глазами. Пещерные жители на берегу по сравнению с ними выглядели красавцами. Я вдруг вспомнил постановку «Фауста» в Нью-Йоркском театре: в сцене Вальпургиевой ночи участвовали подобные страшилища. Пожалуй, они были даже посимпатичнее...
У большинства окружающих не было и подобия одежды. У всех — жирные, упитанные тела, и у каждого на груди красовалась татуировка — большой черный кружок. Позднее я узнал, что эта категория аммов именовалась Отмеченные. А еще были Стражи и Рабы. Но я потом вернусь к порядкам в этом удивительном племени. А пока продолжу рассказ о событиях того дня.
Осторожно тесня любопытных, к нам приблизились двое. От остальных они отличались поджарыми, мускулистыми телами и татуировкой — кроме черного круга у каждого на груди был одинаковый сложный узор из синих и белых линий. Со стариком держались как равные, впрочем и все другие. Отмеченные не очень-то раболепствовали перед ним. Забегая вперед, скажу, что эти двое тоже оказались жрецами, и таких, как они, насчитывалось в многотысячном племени всего десятка два. И только они имели доступ к Великой Тайне...
Жрецы окружили меня с трех сторон и дали понять: следуй за нами. Что еще оставалось делать — пошел. И даже с удовольствием. Чувствовал, что разгадка близка, и ноги сами спешили к ней.
Несколько раз старик, который шел впереди, сворачивал на обочину, и мы тогда ждали на месте. А он опускался на колени, долго копошился в колючих зарослях. Думаю, отключал разные коварные устройства, подстерегающие тех, кому не полагалось ходить здесь.
Широкая, плотно утоптанная тропинка вела к самой вершине горы. Но, когда до черных камней оставалась всего сотня метров, дорожка круто свернула и уперлась в гладкую скалу. Старик снова склонился в кустах. Послышался тихий скрип, и громадный камень стал медленно поворачиваться. Открылся ход в просторный коридор.
Мы вошли в подземелье, и камень снова встал на свое место. Но фонарик, который я приготовил, включать не пришлось. В тоннеле царил голубоватый сумрак. И чем дальше мы продвигались, тем делалось светлее.
Наконец коридор кончился, и я очутился на ярко освещенном месте. Спутники будто забыли о моем существовании, и никто не мешал мне осмотреться. Мы находились в круглом помещении без крыши, — очевидно, это был просто неглубокий колодец, прорытый на вершине горы. Гладкие, совершенно отвесные стены поднимались метра на три, и над ними белело ослепительное небо Авроры. А в самом центре высилась блестящая голубоватая колонна. Ее округлая вершина чуть высовывалась над верхним краем колодца. И заканчивалась она тонким шестом с непропорционально массивным шаром на конце. Казалось, он вот-вот обломится и рухнет под собственной тяжестью. Поверхность шара была усеяна множеством крошечных отверстий наподобие пчелиных сотов.
Жрецы вдруг протяжно заголосили и принялись прыгать вокруг колонны. И я, глядя на их кривлянье, пришел к твердому убеждению: не может быть, чтобы колонка оказалась делом их рук. Или других, им подобных. Тут что-то иное. Уж очень не походило это место на языческий храм, а сверкающее сооружение в центре — на изваяние, созданное первобытным человеком. Наверное, такую вещь мог изготовить только подлинный Разум...
Наконец мои провожатые угомонились, упали ничком на каменный пол и замерли. Меня разбирала злость. Не потому, что сам недавно попался на удочку такого же ритуала. О случившемся я почти не жалел — Настоящее Приключение, о котором думал какой-то час назад, развертывалось во всей своей неповторимой прелести. Но нудная молитва жрецов вынуждала меня стоять без дела, и это просто выводило из себя.
Старик поднялся, за ним встали и остальные. Он сделал мне знак приблизиться к колонне, и мы медленно обошли ее кругом. Я увидел, что позади к гладкой стенке прикреплен небольшой ящичек из такого же голубоватого материала, а прямо под ним — широкое овальное блюдо, сияющее, как зеркало. Небольшое черное отверстие в торце ящика вело куда-то в глубину колонны. Заглянул внутрь — там было темно и пусто.
По знаку старика один из жрецов нырнул в боковой ход и через минуту вернулся. В руках он нес крепкий, как жесть, бурый сухой лист неизвестного мне растения. А на этом подносе лежали три аккуратных разноцветных брусочка, похожие на брикеты мороженого. Старик взял один из них, положил на блюдо у колонны, протолкнул в черное отверстие. Я насторожился: сейчас что-то произойдет. Но ничего не случилось. Старик вытащил брикет назад и быстро залопотал по-своему вроде бы обиженно. Потом опять сунул руку в отверстие, выждал немного и показал ее мне — пустую. И снова заговорил, указывая то на брикеты, то на небо, то на свой рот.
Я никак не мог понять, что он мне пытается втолковать. Взял один брусок, повертел его в руках, понюхал. Запах понравился — нежный и приятный. Старик забормотал еще горячей. Он схватил с подноса другой брикет, откусил от него кусочек и зачавкал, загримасничал. Трудно было понять, что выражает его подвижная рожа — не то крайнюю степень удовольствия, не то отвращения. Затем он предложил отведать и мне.
Инструкции по поведению на других планетах строжайшим образом запрещают принимать какую бы то ни было местную пищу без предварительного тщательного анализа и целой серии опытов на земных животных. И ортодоксы из Международного Комитета по освоению космоса пришли бы в ужас, если бы увидели меня в ту минуту. Но я храбро сунул в рот розовый брусочек. Не отравить же они меня решили — ради этого не стоило тащиться в такую даль. А процессы обмена у нас должны проходить одинаково, и вряд ли мне не подойдет то, что им на пользу. Короче говоря, рискнул.
