– Тихо, тихо, то был ее час.

Плач прекратился так же резко, как начался. Он видел, как она старается взять себя в руки. Наконец Далландра взглянула на него спокойными глазами, серыми, как туман над озером.

– Это был ее час. И однажды мы вновь встретимся с ней в какой-нибудь другой стране.

– Именно так. Всегда верь в Свет.

В совершенном изнеможении Далландра склонила голову ему на плечо. Адерин обнимал ее, сердце его колотилось, и он понял, что любит эту девушку.

Этой же ночью они сожгли тело Нананны и развеяли пепел под деревьями в освященном лесу, на том месте, где лунный свет падал на землю и окрашивал ее серебром. На могиле Галабериэль поклялся, что никогда людское племя не осквернит это место. Всю ночь Народ плакал и пел поминальные песни, но взошло солнце, и скорбь ушла.

Теперь им оставалось только ждать, что предпримут Медведи.

– Четыре сотни человек! – воскликнул Гарес. – Вот уж не думал, что нашему лорду удастся собрать так много!

– Я говорил тебе, что у северян есть мужество, правда? – сказал Кинван. – Мы вышвырнем этот вонючий Западный Народ с земли лорда Довина, будь уверен.

Они стояли на крыше дана тьерина Меласа, якобы неся сторожевую службу, но в основном они проводили время, облокотившись на перила и наблюдая за последними приготовлениями к походу на запад. В те времена четыреста человек представляли собой значительную силу. Во дворе была неразбериха: кони, повозки, воины, слуги, бегающие туда-сюда… Лорды стояли поодаль и обсуждали предстоящий поход.

– Завтра, – сказал Кинван. – Мы выступаем завтра. Время самое подходящее.

– Лично я рад, что мы не остаемся охранять крепость.

– Чертовски верно. Чем раньше начнем сражаться, тем лучше.

Гарес кивнул в знак согласия и опять уставился на суету внизу. Кинван же прошелся по крыше и посмотрел на запад – где-то там, далеко, их поджидал враг. Ночью перед походом, ведущим к битве, он должен был испытывать душевный подъем, как раз такой, какой сейчас старательно изображал, но сегодня его что-то беспокоило, и он никак не мог понять, что именно. Он жаждал славы, которую принесет ему сражение, и не боялся ран и боли – не это тревожило его. Самым сложным было убедить себя, что он ненавидит Западный Народ – ведь они были кровными врагами его лорда. Как бы Кинван ни старался изгнать ненужные мысли, он не мог не вспоминать принца Галабериэля, просившего и добившегося снисхождения для лорда Довина. А мужчина его сестры? Вдруг Гаверро тоже входит в воинскую дружину эльфов? Кинван ненавидел этого эльфа, но что станется с его маленькой дочерью, которая теперь живет так далеко от матери? Что, если он осиротит собственную племянницу? Кинван ходил по крыше, борясь с непривычными мыслями и чувствами. Наконец, когда закатное солнце позолотило небо на западе, он напомнил себе, что он – воин, связан клятвой верности, обязан повиноваться приказам своего лорда и не может поступить иначе.

– Эй, наша стража кончилась! – крикнул Гарес. – Ты идешь? Что вообще с тобой происходит?

– Ничего. Я в порядке.

Все же он кинул еще один взгляд на запад и пожал плечами, впервые подумав, что и сам может погибнуть в этой войне. Потом решительно повернулся и побежал вниз по лестнице в теплый и шумный гомон большой залы.

Через три дня после смерти Нананны вернулись первые лазутчики. Адерин как раз обедал вместе с принцем Галабериэлем; заслышав радостные крики, банадар поспешил к ним навстречу. Адерин едва поспевал за ним. Они говорили по-эльфийски, и Адерин ничего не понимал, но Калондериэль вовремя вспомнил об этом и начал переводить.

– Медведи уже здесь. Они стоят лагерем на том участке земли, который так хотел заполучить Довин. Они послали своих на разведку. Наши люди обнаружили их, когда те продирались через лес, и убили. Поскольку они не вернутся, Медведи смогут сообразить, что мы их обнаружили. Третьего оставили в живых, теперь он все расскажет Медведям. Это Галабериэль приказал, чтобы одного не убивали. Зачем – не знаю.

– Сколько у Меласа людей?

– Около четырех сотен.

– О боги милосердные!

– Да уж, хорошего мало. – Калондериэль помолчал, потирая подбородок. – Что ж, если мы погибнем, защищая место упокоения, это будет по крайней мере поэтично. – Он схватил Адерина за руку и отвел его в сторону. – Можешь мне кое-что пообещать? Когда начнется сражение, ты и Далландра останетесь в лагере и будете лечить раненых, так?

– Так предполагается.

– Вот и хорошо. Если нашу оборону прорвут и мы все погибнем, ты доставишь ее в безопасное место?

– Обязательно. Я обещаю тебе это – клянусь богами моего народа.

– Я тебе очень признателен. Я знаю, она никогда не полюбит меня, но я умру спокойно, если буду знать, что она останется жить.

– Может, ты и не погибнешь, тупица! – К ним подошел Джезриаладар. – Банадар кое-что задумал. Поэтому он и отпустил их разведчика. Ты бы это тоже знал, если бы внимательно слушал.

– У них такой численный перевес, что никакие задумки не помогут, даже самые толковые, и не смей называть меня тупицей.

– Примите мои смиренные извинения. – Ухмыльнувшись, Джезриаладар отвесил шутовской поклон. – Похоже, твой разум наконец пробудился, раз ты понял, что с Даллой у тебя нет никаких шансов.

Калондериэль взревел и ударил его по лицу с такой силой, что Джезри пошатнулся. Прежде, чем тот смог ответить, Калондериэль исчез в ночной тьме. Джезриаладар потер щеку и тихонько выругался.

– С тобой все в порядке? – спросил Адерин.

– Все нормально. Ты знаешь, я это заслужил. Боюсь, сегодня мы все слишком раздражены.

– Как ты думаешь, Кел прав и надежды нет?

– Я так не думаю, но убей меня, если я знаю, почему. Просто в глубине души я совершенно уверен, что Галабериэль так или иначе принесет нам победу. Хотя я не уверен, что сам банадар в это верит.

Возвышенность, у которой пряталось озеро Прыгающей Форели, с восточной стороны спускалась к воде крутым обрывом, а с западной округлые холмы разглаживались, и узкая полоска, обрамлявшая берег, была плоской.

Когда оставшийся в живых лазутчик вернулся с новостью, что Западный Народ разбил свой лагерь у дальнего края озера, Мелас и его соратники сразу решили, что надо передвигаться на этот равнинный участок, где они могли скакать по три-четыре в ряд, не опасаясь засады.

– Какая там засада, – заметил на это Гарес. – Я слышал, что у Западных не больше восьмидесяти всадников с мечами.

– Мне это не нравится, – искренне сказал Кинван. – Как-то это недостойно – сражаться с таким численным перевесом на нашей стороне. Я воин, дававший клятву верности, а вовсе не забойщик свиней.

– Мелас, между прочим, благородный человек. Уж наверное он не пошлет сразу все четыре сотни против такой горстки. Может, первой волной пойдет половина, а там посмотрим, как дело обернется.

– Конечно, это звучит немного лучше.

Как воины, присягнувшие клану Медведя, Кинван и Гарес попали в первую волну. Войско выступило утром следующего дня. Четыре сотни всадников втиснулись на узкую полоску земли, надеясь потом развернуться. Лень был жарким, животные разомлели, а люд% чувствовали себя слишком уверенно; в конце концов войско растянулось больше, чем на четверть мили. Они подшучивали друг над другом и пришли к выводу, что арьергарду не удастся принять участия в сражении. Никого не волновало, что они не видят происходящего впереди, никто и не думал об этом. Кинван и Гарес, оказавшись рядов на двенадцать позади тьерина Меласа и лорда Довина, видели достаточно, да и дорога пошла поверху, так что обзор был неплохой, и они сумели, наконец, разглядеть ряды эльфов.

– Они что, рехнулись? – Мелас сказал это так громко, что Кинван услышал его, несмотря на бряцанье оружия и стук копыт, приглушенный травой.

– Похоже на то, – пробормотал Гарес в ответ, но лорд его не услышал.

Эльфы, вооруженные мечами, были пешими. Они стояли полумесяцем, рога которого указывали на приближающихся Медведей. С одной стороны полумесяца было озеро, с другой – частокол из заостренных деревянных кольев, воткнутых с одинаковым промежутком в склон холма остриями вверх.