Партийные руководители, помня указание Сталина во что бы ни стало взять «эту крепость», нажать «по-большевистски», рьяно взялись за выполнение сталинских директив. На местах создаются наделенные всей полнотой власти чрезвычайные неконституционные и внеуставные «хлебные тройки» в составе секретаря и двух членов окружкома и райкома. С целью активизации хлебозаготовок были широко применены методы продовольственной разверстки. В результате «оздоровления» заготовительных и партийных организаций на местах почти 1,5 тыс. коммунистов, «не желавших ссориться с кулаком», были привлечены к партийной ответственности.
Отсутствие критериев определения понятия «кулак» открывало широкий простор для беззакония и произвола. Для выкачки хлеба применялись не только «законные» (по 107 статье) судебные приговоры, но и внесудебные меры насилия. В Алтайском крае в селе Ая местные власти добивались от крестьян подписки о сдаче излишков посредством инсценировок расстрелов кулаков и середняков. За сокрытие хлебных излишков кулаков и многих середняков привлекали к суду. Только в Среднем Поволжье под суд было отдано 17 тыс. крепких хозяйств. Судебные органы в массовом порядке преследовали торговых посредников, владельцев мельниц и т. п. По отношению к предпринимательским слоям деревни вводились дополнительные налоги. Одновременно уменьшались кредиты, продажа сложной техники. Как и в период комбедов, большевистская власть поднимает против зажиточной части деревни бедноту.
Осенью 1928 г. на ноябрьском пленуме была сформулирована задача – увязать производственное кооперирование сельского хозяйства с разгромом кулачества. На пленуме Сталин определил колхозно-совхозное строительство в качестве важнейшего направления аграрной политики. На эти цели вдвое увеличивались капиталовложения. Тем самым фактически уже в 1928 г. нэп в деревне был ликвидирован. Его сменила политика «военно-феодальной эксплуатации крестьянства», взимания с него дани. Уже осенью 1929 г. примерно третья часть хлеба из деревни изымалась силой. В ответ на репрессивную политику крестьянство пыталось оказывать сопротивление. В 1929 г. было зарегистрировано до 1300 «кулацких» мятежей. Одновременно крупные зажиточные хозяйства дробились на мелкие, чтобы скрыть доходы и уменьшить налоги. Число кулацких хозяйств снизилось на 25 %. Уменьшался в целом приток продовольствия на городской рынок. Торговцы, не выдерживая произвола властей, закрывали свои предприятия. Экономический кризис приобретал всеобщий характер.
Кризис с очевидностью обнажил главную проблему нэповской экономики – невозможность прямо управлять накоплениями, сохраняя рыночные механизмы. Перспектива экономического застоя и реальная возможность социального взрыва заставили советских руководителей отключить рыночные механизмы.
Разгром «правого уклона». Была и другая, не менее веская причина, заставившая Сталина «отбросить к черту» нэп. Вопреки ожиданиям большевистских вождей новая экономическая политика не стала той оптимальной формой «соединения частного торгового интереса, проверки и контроля его государством... подчинения его общим интересам», на которую рассчитывал Ленин и которая «раньше составляла камень преткновения для многих и многих социалистов». Иначе говоря, большевикам не удалось решить проблему общественного контроля над капиталистическим сектором. Стремление «держать капитализм на цепи», по выражению Сталина, не увенчалось успехом. Ситуация в стране ухудшалась и выходила из-под контроля. Налицо был глубокий социально-экономический кризис, стремительно перерастающий в политический.
Сталин и его окружение отчетливо видели, что дальнейшее осуществление нэпа неминуемо ведет к ослаблению режима диктатуры пролетариата, подрывает однопартийность, «поднимает шансы на восстановление капитализма в стране».
«В чем состоит опасность правого, откровенно оппортунистического уклона в партии? – спрашивал Сталин в октябре 1928 г. – В том, что он недооценивает силу наших врагов, силу капитализма, не видит опасности восстановления капитализма, не понимает механики классовой борьбы в условиях диктатуры пролетариата и потому так легко идет на уступки капитализму, требуя снижения темпа развития нашей индустрии, требуя облегчения для капиталистических элементов деревни и города, требуя отодвигания на задний план вопроса о колхозах и совхозах... Победа правого уклона в нашей партии развязала бы силы капитализма, подорвала бы революционные позиции пролетариата и подняла бы шансы на восстановление капитализма в нашей стране». Русская эмиграция, внимательно следившая за развитием событий в стране, в свою очередь, связывала с «правым уклоном» (который представлялся ей не организованной оппозицией, а определенным умонастроением в советском обществе) возможность покончить со Сталиным как оплотом «твердокаменности». Возможный приход к власти деятелей «правого уклона» рассматривался в эмиграционных кругах как необходимое условие, при котором «внутри русского тела будут нарастать и откристаллизовываться те группировки и бытовые отношения, которым... суждено будет положить конец большевистскому периоду и открыть следующий». Действительно, правая оппозиция в отличие от левых большевиков могла в принципе рассчитывать на поддержку крестьянского большинства, технических специалистов. Именно мелкобуржуазная социальная база бухаринцев и побудила Сталина заклеймить их как «правых». Чтобы обеспечить поддержку новому курсу на «социалистическое наступление», Сталин развертывает борьбу против всех тех в партийном руководстве, кто продолжал отстаивать принципы нэпа, кто еще оставался на позициях здравого смысла. В силу этого обстоятельства анонимный «правый уклон» очень скоро был персонифицирован с именем главного идеолога нэпа Бухарина. Непосредственным поводом для перерастания скрытых разногласий в Политбюро в открытое противостояние послужили чрезвычайные меры, принятые Сталиным для преодоления хлебозаготовительного кризиса, которые Бухарин и его сторонники вполне справедливо расценили как отход от нэпа. На тайной встрече с опальным представителем «объединенной троцкистско-зиновьевской оппозиции» Л. Каменевым Бухарин констатирует, что его разногласия с «беспринципным интриганом Сталиным» более серьезны, чем с «левыми» оппозиционерами. В своей статье «Заметки экономиста», опубликованной в «Правде» осенью 1928 г., Бухарин под видом борьбы с троцкизмом выступил против «авантюризма» нового курса, связав с ним возможность нарушения политического равновесия в стране. Сталин расценил статью как открыто антипартийное выступление, как теоретическую платформу новой оппозиции.
Скрытый характер борьбы, вовлечение в нее лишь партийной верхушки, нежелание Бухарина апеллировать к партийным низам с самого начала обеспечили перевес в ней Сталину. Генсек, сколотив действительное большинство в поддержку своего курса, в конце февраля 1929 г. обвинил Бухарина, Рыкова, Томского во фракционной борьбе, в попытке выступить против курса партии, объявляя намеченные темпы индустриализации гибельными. Вслед за тем он легко и просто настоял на утверждении «оптимального» плана пятилетки. «Правые» получают ярлык «защитников капиталистических элементов, „выразителей идеологии кулачества“ и вскоре капитулируют, признав правильность генеральной линии партии. Тем не менее и Бухарин, и Томский, и Рыков были лишены своих влиятельных постов в партии и государстве.
Восстановив партийное единство, Сталин продолжает политику решительного «социалистического наступления». Оно прежде всего разворачивается против вчерашних союзников – крестьянства, нэпманов (предпринимателей), против, так называемой буржуазной интеллигенции, т. е. всего того, что противостояло жесткому сталинскому курсу на скорейшую победу социализма.
Коллективизация сельского хозяйства. Согласно утвержденному весной 1929 г. пятилетнему плану в колхозы предполагалось вовлечь лишь 4–4,5 млн хозяйств, или 16–18 % общего числа крестьянских хозяйств в стране. Тем самым на всем протяжении первой пятилетки основная масса крестьянских хозяйств должна была быть по-прежнему сосредоточена в индивидуальном секторе. Решение сократить намеченные первым пятилетним планом сроки осуществления коллективизации пришло очень скоро. 7 ноября 1929 г., в канун очередной годовщины Октябрьского переворота, Сталин в статье «Год великого перелома», опубликованной в «Правде», заявил о происшедшем «коренном переломе» на всех фронтах социалистического строительства, в том числе и в «недрах самого крестьянства в пользу колхозов». Вопреки действительному положению дел он утверждал, что партии за прошедший год удалось повернуть основные массы крестьянства к новому, социалистическому пути развития, что в колхозы якобы пошел середняк. Реально в колхозы в это время было объединено всего 6–7 % крестьянских хозяйств, хотя в Грузии, Киргизии и ряде других районов страны курс на ускорение темпов коллективизации был взят еще в апреле 1929 г., и за лето в колхозы записались почти столько же крестьян, сколько за все предшествующие послереволюционные годы.
