И все же, несмотря на скученность, грязь, засилье крыс и болезни, столица была ярко украшена всевозможными цветами и зеленью. Вдоль берегов реки старинные резиденции, естественно, были окружены обширными садами с цветочными клумбами и плодовыми деревьями. В весенний день 1596 г. Эдмунд Спенсер вполне мог пройти там,
Где берег серебристый Темзы цвел,
Чьи отмели - его реки подол,
Раскрашен был различными цветами,
И убран драгоценно всякий дол.
На небольшой высоте в стыках каменной кладки стены, идущей вдоль Темзы, возле Савойи росла дикая редька, и ее можно было сорвать, когда вода в реке спадала. Под городской стеной в саду одного лондонского аптекаря цвел целетис. Даже часть городского рва была покрыта садами. Трава росла и среди развалин бывших монастырей, еще не превращенных в жилые помещения. На Поп-Лейн в районе Олдерсгейт, где когда-то (как иные говорят) росли ивы возле приходской церкви св. Анны-в-ивах, ив больше не было - "ныне здесь нет места, на котором могли бы расти ивы", но несколько высоких ясеней еще украшали церковный двор. Окраина Холборн в основном состояла из садов; в Хэкни женщины из окрестных селений собирали некрупную репу и продавали ее у рыночного креста в Чипсайде. Ползучая лапчатка (или пятилистник) обвила кирпичную стену на Лайвер-Лейн; задняя стена улицы Чансери-Лейн заросла ползучей травой ногтеедой, и она же нависла над входом в гробницу Чосера в старом дворце Вестминстерского аббатства.[9.19]
Большой город контрастов порождал величественные особняки и трущобы, сады и заваленные отбросами закоулки. Находясь в непосредственной близости от королевского Двора, город был жизненно важным нервным центром ремесел, торговли, коммерции, а также искусств; Лондон питал английское Возрождение. Только в столице гениальный драматург мог сделать карьеру. Но и у захолустного Стратфорда, расположенного в ста восьмидесяти километрах от столицы, были свои проблемы. Горожане постарше помнили чуму шестьдесят четвертого года, хотя с тех пор им больше не доводилось переживать ее. Летом перед гибелью испанской армады, вода в Эйвоне внезапно поднялась, с двух сторон разрушив Клоптонский мост и залив все скошенное сено в долине. Разрушительные пожары три раза бушевали в Стратфорде при жизни Шекспира. Однако на берегах Эйвона летними вечерами можно было вдыхать более свежий воздух. Лани и олени все еще укрывались в Арденском лесу, и нивы давали богатые урожаи - не менее богатые, чем в окрестностях Лондона во времена Фитцстивена. Так что нам не следует удивляться тому, что (как гласит предание) поэт каждый год приезжал в свой родной город, или тому, что он приобрел большую часть своей собственности в нем, а не в столице, или тому, что, будучи на вершине своей лондонской славы, предпочел провести сумеречные часы своей жизни в Стратфорде.
Если какая-либо столица привлекает к себе приезжих иностранцев, они порой могут рассказать нам о ее главных достопримечательностях больше, чем местные жители. Это действительно так в отношении одной значительной особенности Лондона, о которой мы как раз собираемся говорить. Никто более тщательно не изучил в нем каждый камень и каждую улицу, чем Джон Стоу, и все же он странным образом мало говорит о театрах, которые в наших глазах составляют славу елизаветинской Англии. В связи с исчезновением религиозной драмы Стоу сообщает, что
в последнее время вместо этих драм вошли в употребление комедии, трагедии, интерлюдии и хроники, как правдивые, так и вымышленные; для представления коих сооружены определенные публичные здания, такие, как "Куртина" etc. [На полях: "Театр" в "Куртина" - для комедий и других зрелищ].[9.20]
В другом месте, описав Холиуэл, Стоу мимоходом добавляет: "И вблизи от мест сих построены два общественных здания для развлечения, в коих разыгрывались и представлялись комедии, трагедии и хроники. Одно из них называется "Куртина", другое - "Театр"; оба находятся в юго-западной части здешнего поля".[9.21] Вот и все, но дажt эти лаконичные упоминания он изъял из второго изданиz "Обозрения" в 1603 г. К тому времени, правда, "Театр" перестал существовать, и слуги лорд-камергера больше не играли в "Куртине". Однако в "Глобусе" за несколько пенни можно было посмотреть "Юлия Цезаря" или "Гамлета". Стоу ни разу не упоминает шекспировский театр. Отнюдь не пуританин, этот "славный старик" был слишком респектабельным буржуа, чтобы его могли привлекать такие пустяки, как театральные пьесы. Описаниям елизаветинских театров и того, что с ними связано, мы обязаны путешественникам с континента. Так, Томас Хейвуд, который сам был драматургом, с гордостью говорит о том, что "театральные представления суть украшение этого города и чужестранцы всех племен и народов, часто бывающим здесь, рассказывают у себя на родине, с каким восторгом они смотрели их, ибо есть ли еще в христианском мире город, который мог бы состязаться с Лондоном в разнообразии зрелищ?".[9.22] К счастью, несколько кратких записей сделанных этими путешественниками, уцелело.
Летом 1598 г., методически обозревая город, Паул Хенцнер тщательно осмотрел мраморные гробницы в соборе св. Павла и в Вестминстере, а также доспехи в Тауэр и множество товаров на королевской бирже. В Гринвич он получил доступ в приемный зал (какой-то друг похлопотал за него) и мельком видел королеву, шестидесятипятилетнюю, с обнаженной грудью и почерневшими зубами англичане, как заметил он в своей записной книжке, употребляют слишком много сахара. В поисках развлечений Хенцнер отправился в Банксайд.
За пределами города есть несколько театров, где английские актеры почти ежедневно представляю трагедии и комедии перед весьма многочисленной публикой; эти зрелища завершаются превосходной музыкой, разнообразными танцами и излишне бурными рукоплесканиями присутствующих.
Неподалеку от этих театров, которые все построены из дерева, возле реки находится королевская барка...[9.23]
Но по-видимому, Хенцнеру была по вкусу менее изысканная пища, чем театральные драмы, поскольку он подробно останавливается на другого рода зрелищах:
Есть здесь и другие помещения, построенные в форме театра, где происходит травля быков и медведей; животных держат на привязи, и на них спускают больших английских бульдогов, но собаки тоже весьма рискуют пострадать от рогов быка и зубов медведя; и порой случается так, что собак убивают на месте; новые псы немедленно замещают раненых и уставших. За этой забавой часто следует другая: пять или шесть мужчин окружают и нещадно бьют бичами ослепленного медведя, который не может избежать ударов, так как прикован цепью. Медведь защищается изо всех сил и со всей своей ловкостью, швыряя наземь всех, кого ему удается достичь, и тех, кому не удается увернуться, вырывая у них из рук бичи и ломая их. На этих зрелищах, как и повсюду, английская публика постоянно курит табак... В этих театрах сообразно с временем года разносят и продают плоды, такие, как яблоки, груши и орехи, а также эль и вино.[9.24]
Другие иностранцы, в основном германоязычные, также оставили записки. Сэмюэль Кихель, купец из Ульма, некоторое время проживавший в Англии, в 1585 г. описывал театры, должно быть "Театр" и "Куртину", как "особые (sonderbare, то есть besondere) дома, построенные так, что в каждом из них около трех галерей, расположенных одна над другой".[9.25] Неясно, почему эти галереи произвели на него такое впечатление. Возможно, он не видел прежде театров с подобным устройством сидячих мест или, может быть, он вообще никогда до этого не видел театров. Через десять лет принц Левис из Анхальт-Кетена был поражен прекрасными костюмами, в которые были одеты актеры, изображавшие королей и императоров в четырех театрах (vier spielhauser), действовавших тогда в Лондоне. Священник церкви пресвятой девы Марии в Утрехте Иоганнес де Витт, возможно посетивший Лондон в том же, 1596 г., оставил, помимо заметок, уникальный набросок интерьера одного из театров. И то и другое пропало, но, к счастью, друг де Витта, учившийся с ним в Лейденском университете настолько заинтересовался записями и наброском, что скопировал их в свою записную книжку, которая прекрасно сохранилась и доступна теперь всем в скромной университетской библиотеке, расположенной в центре Утрехта. В конце XVI в. Томас Платтер из Базеля приезжал в Лондон и несколько лет спустя описал виденные им спектакли. Заметки Платтера и де Витта наряду с рисунком последнего - наиболее ценные свидетельства очевидцев о елизаветинском театре. Мы еще вернемся к ним.
